В Италии представителей послереволюционной эмиграции из России было немного, обосновывались они преимущественно в главных городах страны: Риме, Милане, Флоренции. Трудно себе представить эмигранта первой волны в безлюдных пространствах южного региона Базиликата. Но один такой нашелся. На мои упорные расспросы мне ответили: «Да, среди нас при Муссолини жил добрый русский доктор». Начались поиски… Обнаружились полицейские документы, объявились люди, которые его помнили, и даже его внуки, живущие ныне в Израиле.

 

Путь в Италию

Валентин Дубосарский-Гроссман родился в Петербурге 15 марта 1909 года в семье состоятельных столичных медиков. Вскоре после его рождения родители развелись, ребенок рос без отца. Революцию его мать Раиса¹ встретила с твердым намерением уехать. В 1920 году она с сыном навсегда покидает Россию. Они плывут обычным маршрутом через Черное море в Константинополь, а оттуда перебираются в Чехословакию, где Раисе, возможно, не без содействия знаменитой Русской акции, удается достаточно быстро встать на ноги и открыть врачебную практику в Праге.

Валентин, решив пойти по родительской стезе, поступил на медицинский факультет Карлова университета, но, отучившись там четыре года, решил уехать в Италию. В марте 1933 года он обращается в посольство Итальянского Королевства в Праге с просьбой предоставить ему въездную визу «ради лечения и учебы»². Проситель обозначил и город, куда он хотел бы поехать — Павия, старинный университетский центр в Ломбардии, недалеко от Милана.

Хорошо известно, что в январе того же года Гитлер пришел к власти в соседней Германии. Трудно сказать, насколько установление нацистского режима повлияло на решение Валентина уехать из Чехии. До ее аннексии оставалось еще пять лет, и вряд ли юноша в 1933 году этого уже опасался, хотя его не могло не впечатлить тогдашнее массовое бегство немецких евреев.

Может показаться странным выбор фашистской Италии в качестве нового места жительства, но следует учесть, что в то время режим Муссолини еще не отличался агрессивным антисемитизмом — известны парадоксальные факты участия итальянских евреев-патриотов в становлении фашистской партии. Кроме того, Валентин действительно страдал слабыми легкими и стремился к целебному климату Апеннин.

Почему была выбрана именно Павия? Вероятно, как это часто бывало среди эмигрантов, кто-то из знакомых семьи Дубосарских-Гроссман, учившийся там, порекомендовал это место. Еще до революции 1917 года в Павийском университете обучалась значительная группа русских евреев — около сорока человек (интересно отметить, что шесть из них указали православие как свое вероисповедание). В целом понятие еврейской национальности было не вполне определенным — его смешивали с конфессией или с гражданством, и в архивах Павийского университета несколько из них сначала были записаны как русские, а затем переписаны как евреи, и наоборот. Любопытен случай одного русского еврея, который в 1922 году исправил свою национальность на «палестинец»³.

Павия к тому же славилась блестящим преподаванием медицины и хирургии — большая часть иностранцев обучалась именно этим специальностям. Известность университета еще более возросла, когда в 1906 году его профессор, медик Камилло Гольджи, получил Нобелевскую премию.

 

Подозрительный студент

Ходатайство Валентина не обрадовало итальянские власти. Между Министерством внутренних дел в Риме и префектурой Павии завязалась оживленная переписка. Павийские чиновники выказали подозрительность в отношении юноши из Праги. Заметим, что в тот период итальянское правительство чувствовало себя нервозно, находясь под огнем критики либерального Запада, который вскоре через Лигу Наций наложил санкции на страну за агрессию в Эфиопии. Известно, что режим Муссолини не потворствовал русской эмиграции: в беженцах из бывшей Российской империи видели возможных эмиссаров разного рода альтернативных политических идей — коммунизма, социализма, республиканства.

В письме в Рим от 23 мая 1933 года префектура Павии выразила свои сомнения насчет студента Карлова университета по двум основным пунктам:

1) Дубосарский-Гроссман намеревается приехать в Павию на лечение [к прошению прикладывалась справка от чешских врачей о его слабых легких], однако город известен своим болотистым, вовсе не курортным климатом [это действительно так], следовательно, истинные намерения вовсе иные, и они скрыты;

2) Дубосарский-Гроссман, политические убеждения которого итальянским властям неизвестны, может заняться среди студенчества антигосударственной пропагандой.

Завершив записку тем, что Дубосарский-Гроссман не зачислен в Павийский университет, не может предоставить никаких рекомендаций и вообще не имеет гражданства (апатрид), префектура предлагала МВД ответить отрицательно на его запрос о визе.

Время шло, и в Чехии стало, вероятно, известно о тяжких сомнениях итальянских властей. Мать Валентина, задействовав свои связи, надавила на итальянских дипломатов в Праге, выславших в Рим новую депешу. Они сообщали о престиже Раисы Дубосарской-Гроссман в Чехословакии как врача-стоматолога, о необходимости для ее сына отнюдь не курорта, а хотя бы города с мягким климатом, о славе Павийского университета, достигшей Чехословакии, о том, что молодой человек, жертва большевизма, уже ждет у «врат Италии», в Северном (австрийском) Тироле.

Полученное в итоге разрешение на въезд в страну свидетельствует о том, что режим в те годы еще сохранял какие-то либеральные черты. Известно, что фашистская Италия тогда принимала — может, и без особой охоты — еврейских беженцев из нацистской Германии, а чуть позднее, после аншлюса, — из Австрии. Подобные эпизоды заставляют вспомнить о дебатах в итальянской историографии по поводу тоталитаризма Муссолини: общее мнение сводится к тому, что в 1920—1930 гг. существовал «недовоплощенный» тоталитарный строй, так как дуче не удалось подчинить себе крупные сегменты общества (например, католическую церковь); также существовало не только подпольное Сопротивление, но и вполне легальное «пассивное», тихое Сопротивление — открытое неприятие режима и его саботаж (например, в среде сторонников неаполитанского философа Бенедетто Кроче).

 

В Италии, и не один

Второго июля 1933 года Валентин прибывает в Италию, не предполагая, что эту страну он уже более никогда не покинет. Перебравшись через Альпы, он из Северного Тироля въезжает в Тироль Южный, который с 1918 года вошел в состав итальянской державы.

Полицейские власти Павии, куда направляется аполид, получают депешу из Больцано, столицы Южного Тироля, о его прибытии в Италию. При этом открывается новое важное обстоятельство: Валентин приехал в Италию не один, а в сопровождении румынской синьорины, обладательницы, впрочем, европейского паспорта и соответствующих виз. Итальянским пограничникам молодые люди объявили, что они вскоре намереваются заключить официальный брак.

Сообщались и сведения о прибывшей синьорине. Это была Сара Куланова, родившаяся 8 декабря 1913 года в семье Михаила Куланова и Марии Колотовой в Кишиневе⁴; студентка второго курса факультета математики Карлова университета. Префектура Павии в ответном послании в Больцано обещала, что пара «будет поставлена под надзор».

Причины эмиграции Сары из Кишинева в Прагу, где она познакомилась и сблизилась с Валентином, неизвестны. Можно лишь предположить, что одной из них был рост антисемитизма в Румынии в 1920-е гг.: известно, что резко консервативная политика Румынского королевства вызвала сильную эмиграцию присоединенного в 1919 году бессарабского населения, в особенности еврейского, в другие страны Европы.

В Павии молодая пара сняла квартиру, Валентин записался (за денежный взнос) в университет, 14 октября 1933 года получил регистрационную прописку в муниципалитете и начал учебу на вожделенном медицинском факультете. Средневековый уютный городок, полный студенческой молодежи, культурная и развитая Ломбардия…

 

На краю

Однако при такой внешне благоприятной ситуации назревала трагедия. Перед молодыми людьми встали серьезные проблемы. Записавшись в университет, Валентин обнаружил, что его обучение в новом учебном заведении, скорее всего, растянется надолго (в самом деле, он проучился еще пять лет). У Сары, учившейся математике, не было средств на образование, и она осталась вовсе не у дел. Вхождение пары в местный социум протекало непросто: Валентин и Сара не знали итальянского; оба оказались без работы, на иждивении матери Валентина, и без друзей; в стране царила шовинистическая диктатура, идеологию которой разделить эмигрантам, не чуждым сионистских симпатий, было невозможно.

В начале декабря того же 1933 года пара вернулась в итальянский Тироль. В немецкоязычном краю Валентин и Сара, знавшие идиш (между собой они общались по-русски), быть может, чувствовали себя более комфортно, чем в Ломбардии. Возможно также, что у Валентина наступило обострение легочного заболевания: альпийский край считался одним из лучших курортов в Европе.

Поселившись в гостинице «Эспланада» в городке Мерано (одной из самых шикарных и дорогих — на нее, вероятно, были потрачены последние сбережения), Валентин и Сара вскрыли себе вены… Служащие гостиницы, услышав подозрительный шум и не дождавшись отклика от клиентов, взломали двери и обнаружили два тела в «луже крови». Вызванный срочно врач спас молодых людей, которые потом объяснили свой драматический жест так: «будучи неизлечимо больными и осознав, что мечта о совместной любви невозможна», они решили оборвать жизнь. Валентин при этом отправил матери письмо, известив о добровольном намерении — своем и Сары…

Пролежав неделю в местном госпитале, Валентин и Сара вернулись в Павию.

 

Письма в Палестину

Сохранилось письмо (на русском языке) от Сары к ее подруге детства, некой Бушке, родом из Кишинева, жительнице палестинского кибуца, написанное 18 декабря 1933 года, спустя несколько дней после выписки из больницы⁵. Она, не упоминая ни словом о попытке самоубийства, сообщает, что, уехав из Кишинева в Прагу, прожила там полтора года, а затем с «мужем» (брак, однако не был тогда еще зарегистрирован) перебралась в Италию,

 

…где мы находимся уже более пяти месяцев. Мы поселились в маленьком городке, так как почти все университетские города — фабричные и вредные для здоровья.

Я читаю, занимаюсь и сама готовлю обед. Жизнь в Италии по сравнению с Румынией очень дорогая. Мы живем очень одиноко и почти никуда не ходим. Последние почти два месяца мы провели очень хорошо в горах на севере Италии (почти на границе с Австрией) в знаменитом курорте Меран⁶. Там замечательно красиво, высоко в горах все покрыто снегом, но слишком дорого. <…>

 

Заметим, что «очень хорошо проведенное» в Мерано время включало и попытку двойного самоубийства.

К письму приложено дополнение от Валентина, которое мы приведем полностью:

 

Милая Бушка!

Ваше письмо меня обрадовало не меньше, чем Сару, потому что из рассказов жены я Вас уже давно знаю и люблю, как ее лучшего друга и преданного, хорошего человека.

У меня просто слюнки потекли от радости за Вас (и отчасти от зависти), когда я читал о Вашей жизни в коллективе, которой Вы так довольны. Верьте мне, что мы — не самодовольные индивидуалисты, герметически закупоренные в своем семейном «гнездышке»… Я не теряю надежды, что и мы через пару лет приедем к Вам, чтобы вместе продолжить эту трудную, но радостную и многообещающую стройку!

Напишите, как Вы отнеслись к демонстрациям в Тель-Авиве и чем это кончилось⁷.

Крепко жму Вашу рабочую руку,

Валентин

 

В следующем, 1934 году переписка продолжается. В январе Сара пишет в Палестину:

 

Я не смогла заплатить в Университете, и поэтому мне не засчитали года. Занимаюсь я на математическом. Настроение у меня плохое, и я почти целый день сижу дома.

Валя занимается на медицинском, он уже на пятом году, так что мы надеемся, что в будущем году он кончит. <…> Мы живем такой скучной и однообразной жизнью, что многого не напишешь. Я сама веду «хозяйство», читаю и почти больше ничего не делаю. Живу, как и твои родители, надеждой, что через пару лет мы сможем жить иначе и, конечно, лучше. Будем работать и производить! А пока будем накоплять силы. <…> Я тебе очень завидую, что ты в кибуце и работаешь.

 

Опять был приложен постскриптум от Валентина:

 

<…> Я целые дни провожу на лекциях и в больнице, а по вечерам читаю медицинские учебники. Много устаю, но все же живу надеждой (и я тоже!), что вскоре смогу занять свое место в экономике и приносить обществу пользу своим трудом. <…>

Если сможете, напишите о процессе против убийц Х. Арлозорова⁸. Чем это кончилось?

Крепко жму Вашу руку,

Валентин

 

Диплом врача и свидетельство о браке

К весне того же 1934 года относится переписка префекта Павии с муниципальными службами: Валентин и Сара испросили удостоверения личности. Префект ответил на запрос положительно, воспользовавшись готовой формулой, что «моральное и политическое поведение иностранцев не вызвало нареканий».

Последующее пребывание Валентина в Павии хорошо отразилось в университетском Историческом архиве⁹, работа в котором открыла ряд биографических подробностей.

Справка из пражской полиции сообщала о том, что после русской гимназии Земгора¹⁰ Валентин поступил на «Лекарский факультет Карлова университета» и проживал в Праге на улице Belehradska 64, что его мать жила в городе Новый Быджов по адресу Hradčanska 33, всегда содержала сына и платила за его обучение.

В Павийском университете на Факультете медицины и хирургии Валентину в 1933 году был вручен студенческий билет, матрикул (matricolo) № 3954, за последующие пять лет обучения он прошел все полагающиеся курсы и сдал экзамены. В 1937 году он практиковался в хирургической клинике в Павии. Его дипломная работа была посвящена эндокардиту. Сдав заключительные государственные экзамены в Турине, 7 ноября 1938 года Валентин Дубосарский-Гроссман наконец получил диплом врача.

Наступает время узаконить отношения с «румынкой» Сарой. В этом деле обнаруживаются серьезные проблемы: власти требуют у Валентина справки из консульства его родины, то есть по сути — миланского консульства СССР. Но апатрид, живущий по нансеновскому паспорту, отказывается обращаться в советское представительство. Выход был найден в привлечении к оформлению брака пяти поручителей, роль которых исполнили три итальянца и два студента с польскими паспортами — супружеская пара Моисей и Эсфирь Яворские из Белостока.

 

В итальянской Сибири

Итак, Валентин после десяти лет университетской учебы становится дипломированным врачом. Это произошло в 1938 году, он же «16-й год Фашистской эры», в соответствии с хронологией, которая велась тогда в Италии. Спустя десять дней после выдачи Валентину диплома, 17 ноября, в стране были объявлены «расистские законы», отправившие местных евреев на обочину жизни. Диплом Валентина был аннулирован.

Конец 1930-х гг. характеризовался быстрым сближением между Муссолини и Гитлером, что сопровождалось ужесточением позиции по отношению к евреям: многих, считавшихся «подрывными элементами», а также апатридов отправляли в ссылку.

В ссыльный список попали и Валентин с Сарой.

Пустынный и дальний регион Базиликаты издавна считался своего рода итальянской Сибирью — сюда ссылали еще во времена Древнего Рима. Самым известным ссыльным в «эру фашизма» стал писатель и художник Карло Леви (1902—1975), тоже врач по изначальной профессии — он описал положение ссыльного врача-антифашиста в романе «Христос остановился в Эболи» (1945), успешно экранизированном.

Двум ссыльным были отведены соседние села: Леви определили Алиано, Дубосарскому-Гроссману — Феррандину. Однако русский эмигрант не застал Леви, так как тот пребывал в Лукании в 1935—1936 гг. (был освобожден по амнистии), а Валентин попал сюда уже в 1940-м.

Далекий тогда от цивилизации край ярко представлен во вступлении к роману «Христос остановился в Эболи», написанном Карло Леви от лица местных жителей:

…Мы не христиане, не люди, нас не считают людьми, мы животные, вьючные животные, и даже хуже чем животные, мы сухие ветки, тростинки, живущие первобытной, бесовской или ангельской жизнью, потому что мы должны подчиняться миру людей, находящихся там, за пределами горизонта, и переносить все тяготы соприкосновения с ними. Но эта поговорка имеет гораздо более глубокий смысл, как и каждый символический образ, а именно — буквальный. Христос действительно остановился в Эболи, где шоссе и железная дорога отходят от холмов Салерно и моря и углубляются в заброшенные земли Лукании¹¹. Христос никогда не заходил сюда, сюда не заходили ни время, ни живая душа, ни надежда, ни разум, ни История, здесь неизвестна связь между причиной и следствием. Христос не заходил сюда, как не заходили римляне, которые укрепляли большие дороги, не углубляясь в горы и леса; не заходили и греки, которые процветали на морях Метапонто и Сибариса; никто из смелых людей Запада не приносил сюда чувства движущегося времени, своей государственной теократии, своей постоянной, вырастающей из самой себя деятельности. Никто не трогал эту землю ни как завоеватель, ни как враг, ни как ничего не понявший гость¹².

Можно с уверенностью предположить, что многие обстоятельства, описанные Леви, соответствовали ссыльной жизни Дубосарских-Гроссманов. Леви обнаружил в месте своего поселения двух практиковавших врачей с весьма низкой профессиональной подготовкой, которые отнеслись к нему недоброжелательно. Как Леви, так и Дубосарский-Гроссман в итоге начинают оказывать медицинскую помощь местным жителям, несмотря на запрет. И тот, и другой завоевывают признательность местного населения своими профессиональными знаниями и человеческими качествами. Леви описывает свои беседы с местными властями и «интеллектуалами» (в первую очередь, с католическим клиром), которые позволяли себе мягкую критику фашистского режима. Вне сомнения, подобные дискуссии вел и Дубосарский-Гроссман. Обоих их поселили на сельской околице: Леви пишет, что был необыкновенно рад жить подальше от мэрии и от полиции, вне сомнения, как и Дубосарский-Гроссман.

Русский ссыльный прожил в Базиликате много дольше, чем Леви — четыре года. Глава большой семьи (к тому времени он имел уже трех детей), он столкнулся с огромными трудностями: врачебной практикой не мог заниматься и получал от режима мизерное пособие. В полицейском досье сохранились его многочисленные ходатайства о помощи в отношении часто болевших детей — бесплатном больничном обслуживании, оплате проезда и проч.

В том же досье есть примечательный документ от августа 1941 года (после нападения Италии, вслед за Германией, на Советский Союз) — анонимный донос с серьезными обвинениями. Приведем в нашем переводе целиком этот документ, написанный огромными буквами, «детским» почерком и адресованный в главное полицейское управление города Матера:

 

Пишем, чтобы сделать известным о коммунистической пропаганде, которой занимается под сурдинку здесь интернированный русский, медик-хирург, с того момента, когда началось наступление на его родину. Этот господин, выбрав себе удобное место, у капуцинов за городской чертой, где нет никакого надзора, преподносит своим клиентам и всем, кто с ним общается, яд коммунистической пропаганды. Бесполезно пересказывать все то, что он говорит, это можно выразить кратко: коммунистическая пропаганда.

Поэтому просим Королевскую Квестуру принять меры и выслать этого вредного индивидуума из нашего края в какой-нибудь концентрационный лагерь — и как можно быстрее.

Анонимы

 

Однако апатрид, похоже, пользовался некоторой симпатией властей: в Феррандине за него заступился начальник карабинерского отряда, подготовив справку о том, что «интернированный находится под надзором, отличается благонадежным поведением, отсутствием какой-либо коммунистической агитации, и посему анонимное заявление не соответствует истине».

Обращает на себя внимание то, что в анонимном доносе нет антисемитских мотивов — еще одно свидетельство слабого проникновения в итальянское общество, несмотря на все старания официальной пропаганды, расовых теорий.

К концу 1941 года относится переписка Дубосарского-Гроссмана с римским Министерством внутренних дел.

 

Нижеподписавшийся Дубосарский-Гроссман Валентин, апатрид (бывший русский подданный) еврейской расы, в настоящее время интернированный в Феррандине, обращается в уважаемое Министерство со следующей просьбой: разрешить переезд его матери, Дубосарской Палькович Раисе, гражданке Протектората Богемии и Моравии, еврейской расы, жительнице Нового Быджова (Богемия), которая оказалась совершенно одинокой и больной. <…>

 

Призывы к милосердию и гуманности итальянских властей не помогли: в просьбе было отказано, Валентин так и не увидел больше свою мать.

Дубосарские-Гроссманы пытались вырваться из Базиликаты, но безуспешно. Об этом свидетельствует справка 1942 года от итальянского врача из г. Матера, что Валентин имеет все признаки нервного истощения и посему должен поменять климат.

Местным властям он даже удобен — с квалифицированной врачебной помощью тут было сложно, а «русский доктор» широко ее оказывал. Денег он не брал, так как не имел права практиковать, да и население этих денег не имело. Мне довелось познакомиться с людьми, которых он вылечил. Один из них, Джанни Латронико, со слов своей матери рассказал, что, когда он в трехлетнем возрасте умирал от какой-то болезни, «добрый доктор» спас его особой диетой на основе риса.

 

Сардиния, последний приют

После окончания «фашистской эры», в 1944 году, Валентин сразу же уезжает из Базиликаты, восстанавливает диплом и начинает практику в Риме.

В это же время рушится его брак с Сарой, которая в итоге с тремя детьми уехала в Израиль, исполнив свою сионистскую мечту, в то время как Валентин принял католичество и получил итальянское гражданство.

Он накрепко связывает свою жизнь с Италией, переехав в конечном итоге на Сардинию. Как мне рассказали знавшие его люди, это тоже было некой ссылкой — конечно, не сравнимой с муссолиниевской. Дело в том, что после падения фашизма Валентин стал откровенно высказывать свои анархистские убеждения, вступил в переписку с лидерами итальянского анархизма. Полиции это не понравилось, и ему предписали покинуть столицу и вообще материк.

В 1952 году он открывает кабинет в столице острова, городе Кальяри, а затем связывает свою дальнейшую судьбу с местной жительницей Изаурой Торе. На Сардинии в 1958 году у них рождается сын Элио.

Началась новая, совсем итальянская жизнь — вполне благополучная, насколько можно судить. Выйдя на пенсию, Валентин Дубосарский-Гроссман обосновался в небольшом сардинском селении Сан-Гавино. Однако горькая судьба вновь настигла его: 30-летний сын погиб во время дорожной аварии. Этого удара старик-отец не перенес. Он скончался в 1988 году в том же Сан-Гавино¹³.

…Я разыскал его могилу. На ней обозначена странная перекличка: San Pietroburgo — San Gavino.

 

 

Подписи к фото:

 

Валентин Дубосарский-Гроссман, студент Павийского университета. 1934 г. (Архив Университета)

 

Феррандина, местность «Капуцины», второй дом в центре, слева — жилье Дубосарских-Гроссманов. Открытка 1920-х гг. (коллекция Николы Росси)

 

Надгробие В. Дубосарского-Гроссмана в Сан-Гавино, Сардиния (фото автора)

 

 

 

1Раиса Дубосарская-Гроссман родилась в Керчи в 1888 г., девичья фамилия — Палькович.

2Полицейское досье на эмигранта, хранящееся в Государственном архиве г. Матера (Базиликата), скопировал и передал мне луканский краевед Никола Росси, которому, пользуясь случаем, выражаю благодарность. Далее документы цитируются по этому источнику, за исключением оговоренных.

3Эти сведения предоставлены литовской студенткой Риманте Яугайте (Jaugaité), написавшей на базе университетского архива реферат (в рамках программы «Эразмус») об учебе в Павии в 1905—1939 гг. выходцев из Восточной Европы: Peregrinatio academica: The historical survey about incoming students in Pavia in 1905—1939 from the Russian Empire, after its collapse — from Latvia, Lithuania, Romania, Palestine based on the documents from the Academic archive of University of Pavia. Благодарю Р. Яугайте за возможность ознакомиться с ее исследованием.

4В Базиликате, где впоследствии жила пара, сложилось твердое мнение, что Валентин — русский, а Сара — румынка: в Италии национальность определяется гражданством (подданством), и разъяснения о том, что Сара из Кишинева, родилась на территории Российской империи, принадлежит к русскому еврейству и вполне может считаться русской, тут неубедительны.

5Копии писем мне переслал внук Валентина и Сары, Хаим Дубосарский-Гроссман, житель Израиля.

6Меран — немецкий вариант топонима.

7В октябре 1933 г., когда в порту Яффы был обнаружен груз оружия, предназначавшийся для еврейских переселенцев, в Тель-Авиве вспыхнуло арабское восстание, жестоко подавленное британской полицией (Британия тогда имела мандат на Палестину).

8Уроженец России сионист Хаим Арлозоров был убит 16 июня 1933 г. в Тель-Авиве; в январе 1934 г. было арестовано несколько сионистов из противоположного политического лагеря (Арлозоров ездил в Германию, где вступил в переговоры с нацистскими властями ради облегчения эмиграции евреев, что жестко критиковалось теми, кто считал невозможными какие-либо переговоры с гитлеровцами), но позднее их признали невиновными. Преступление остается нераскрытым.

9 Archivio storico dell’Università degli studi di Pavia (сокращ.: ASUP), Фонды Fascicoli studenti [«Дела студентов»] и Carriera scolastica [«Учебная карьера»]. Выражаю признательность работникам Архива — Алессандре Баретта и Марии-Пьере Милани.

10Прилагался перевод на итальянский аттестата зрелости из русской гимназии в Праге, подписанный директором Ю. Лужковым и профессором П. Кротковым.

11Синоним Базиликаты.

12Леви К. Христос остановился в Эболи. М., 1955. С. 13—14.