В России вновь возрождается цензура, и двери для свободного общения быстро закрываются. Это почувствовали на себе сначала журналисты, а теперь и люди искусства. Они теряют допуск к аудитории. И Kulturus оказался очень своевременным, поскольку он позволяет художникам получить новую публику взамен утрачиваемой в России и предоставляет возможность свободно говорить. В России делать это становится все сложнее.

Kulturus между тем разительно отличается от других фестивалей современного русского искусства, проходящих в Европе. Почти одновременно с пражским, в Берлине прошел фестиваль «ruBERoid», посвященный падению Берлинской стены как символу слома границ между людьми. В числе его участников — русскоязычные художники. Однако «Рубероид» — это больше фестиваль чистого искусства, хоть и проходящий под девизом «От искусства до политики один шаг». На «Рубероиде» тоже проходили выставки, креативные ярмарки, мастер-классы, театральный форум и литературные чтения. Но Kulturus в Праге получился совсем другим: здешние выставки или книжные презентации создавали своеобразный микроклимат, они, что называется, давали толчок для диспута, на их фоне очень экспрессивно закипали серьезные дискуссии о современных российских тенденциях как в культуре, так и в политике. Kulturus получился намного шире заявленного фестиваля культуры.

Фестивальные мероприятия Kulturus приходили на разных площадках: в большом зале Дома национальных меньшинств, где состоялось его открытие и самое массовое мероприятие — встреча с Виктором Шендеровичем, в кинотеатре OKO, в уютном дискуссионном клубе-кофейне общественной правозащитной организации «Человек в беде», в библиотеке имени Вацлава Гавела и в клубе ресторана Leone & Anna.

«Спасать культуру от государства»

Культуре в России сейчас не удается быть вне политики, поэтому фестиваль волей-неволей превратился в политизированный, и не усилиями его организаторов, а усилиями российских властей, постепенно переводящих любые независимые культурные проявления в раздел преступных. В наступающих в России потемках фильм, в котором нет ничего политического — такой как «Братья Ч» Михаила Угарова по пьесе Елены Греминой, показанный на фестивале — воспринимается только как фильм, снятый режиссером из «того самого» «Театра.doc». Совсем очистить восприятие художественной работы от политики не получается. На Kulturus вместе с показами фильмов и арт-выставками происходило обсуждение того, что же, собственно, вообще с Россией происходит. Всем становится ясно, что именно сейчас в российском государстве совершается какой-то слом, и из него вылупляется нечто страшное. А культура, как барометр, улавливает это первой.

Приехавшие на фестиваль гости знают об этом не понаслышке. Например, арт-менеджер и редактор «Радио Культура» Анатолий Голубовский рассказал, что у нового фильма Андрея Звягинцева «Левиафан», призера кинофестивалей в Каннах и Лондоне, в России уже возникли проблемы с прокатом. Независимый «Театр.doc», играющий политические спектакли, сейчас выставляют на улицу — ему не продляют аренду. Писатель и публицист Виктор Шендерович на фестивальном литературном вечере о политике вообще не говорил, он читал здесь свои сатирические тексты. Но едва он приехал из Праги в Москву, как стало известно — в Московском Доме музыки отменен его спектакль «Как таскали пианино», а некоторые книжные магазины отказались брать в продажу его новую книгу. И все это не вызывает сколько-нибудь заметного общественного возмущения в самой России.

И дело здесь уже не только в позиции власти, но также в том, что возникло новое поколение, воспитанное на неприятии западной культуры. Об этом в формате дискуссии под названием «Россия—Европа: возможен ли диалог после Крыма?» говорил в рамках фестиваля главный редактор «Русского журнала», журналист и публицист Александр Морозов: «Мы ясно видим, как поднимается целое новое большое поколение, которое является не только носителем агрессивного антизападничества, они не просто политические сторонники сильной руки или просто сильной власти. Но, что важно, это поколение поднимающееся является потребителем культуры. Они формируют и культурный запрос … сильное большое поколенческое настроение, которое направлено на то, чтобы вообще вынести за пределы культурного пространства большой ряд явлений. То есть здесь имеется новый запрос на культурную сегрегацию, на сегрегацию больших культурных фрагментов».

Значит, уже не только государство, но и эти люди требуют и понятного им культурного продукта, и понятной истории, скроенной в плоской системе координат «наши — не наши». Искусство им нужно такое же плоское и однозначное. Возникающее отторжение всего чуждого настолько резкое, настолько агрессивное, что начинает транслироваться на все подряд и попросту его сметает. И так называемая политика культурного сопротивления, основанная на одной только просветительской позиции, здесь несостоятельна и бессмысленна.

Историк и искусствовед Анатолий Голубовский считает, что сами оппозиционные культурные явления первозначения не имеют, поскольку о них лишь «судят по медийным образам, или вообще по атмосфере слухов, исходя из общего, нервозного состояния общества, связанного с путинской нестабильностью, которая выдает себя за стабильность». То есть для современного потребителя, формулирующего тот самый культурный запрос на сегрегацию, привычно мыслить именно категориями официальных медиа. Смысл культурных акций не доходит до людей просто потому, что вместо них они видят искаженные пропагандой образы. По мнению Голубовского, ответственность деятелей культуры в том, что в свое время они с готовностью влились в архаичные культурные институты, которые должны бы быть безжалостно уничтожены «Вместо того, чтобы эту систему разрушить, они ее попытались освоить». И действительно, одна из проблем России нынешней в том, что многие структуры, доставшииеся ей от СССР, не были реформированы, и они, как источники инфекции, заразили российское государство. Цензура стала культурной политикой государства и выжигает даже не оппозиционные, а любые надстандартные культурные проявления. Поэтому, считает Анатолий Голубовский, «именно сейчас возник некий предмет культурной политики, возникло ощущение того, что государство больше не собирается заниматься культурной политикой, воспринимая культуру как инструмент манипуляции человеческим сознанием».

В России не случилось культурной революции

Конечно, основной темой фестиваля Kulturus стала Украина, а конкретнее — Майдан. Но не политический контекст феномена «Майдан» интересовал участников фестиваля в первую очередь. События, происходившие там, служили лишь точкой старта, чтобы исследовать настроения протеста и описать через это новую культурную реальность, выстроившуюся прямо во время уличных акций. Потому что в России, по мнению Анатолия Голубовского, не было культурной революции, которая привела бы к полному и окончательному разрыву с тоталитарными матрицами, существующими в мозгах у людей. А в Украине такая культурная революция произошла, и совершилась она в более законченном виде, чем политическая. «При этом именно культурная революция является европейской», — считает он. То есть Майдан — это был такой общий взрыв, в котором своими средствами участвовали и художники.

Художник Влад Юрашко (его выставкой «Тело революции» открылся Kulturus), находясь во время этих событий не на Майдане, а как бы на нейтральной территории, наскоро, под прямым воздействием эмоций, фиксировал образы людей, пострадавших на улицах во время протестов. Коллективное тело революции складывается, по его мнению, из этих конкретных людей, оказавшихся в травмирующей реальности. И она, эта реальность — не героическая, а страшная. Продолжил тему показ фильма Сергея Лозницы «Майдан», снятый уже непосредственно на той площади. Режиссер, приехавший на фестиваль, назвал свой фильм «фиксацией исторического противостояния». Он отбирал из отснятого им массивного материала фрагменты, показывающие разные аспекты протестной активности, стараясь быть при этом беспристрастным, чтобы, по его словам, люди сами приняли решение, как они относятся к этому.

Культурный феномен Майдана обсуждали во время другого кинопоказа: черновую верстку фильма «Музей Революция» представили на фестивале его продюсеры Анатолий Голубовский и Константин Акинша. И показ этот вызвал весьма бурные отклики в зрительском зале. «Музей Революция» — это фильм о том, что Майдан был разобран, но не исчез: революцию вывезли в музей — щиты, каски, катапульты с Майдана стали артефактами. На Майдане стояли романтики, в том числе и художники, которые участвовали по-своему: расписывали каски или рисовали плакаты, выставляя их в Интернет для свободного распространения. У искусства сейчас не может не быть позиции, считают создатели фильма, и именно на Майдане к искусству вернулась его функция — функция развития и критики. «В фильме есть эпизод с расписыванием касок, — говорит историк искусства и журналист Константин Акинша. — Рисовали люди разные. Первыми начали расписывать каски приехавшие на Майдан люди из деревни. Причем по орнаментам можно даже определить деревню. А потом это превратилось в художественный процесс».

Также в фильме показано, как музейщики для выставки фиксируют совсем другие предметы — вещи из резиденции президента Януковича. Эдакое искусство из Межигорья, эстетика которого остро конфликтует с эстетикой художников Майдана. Эти артефакты были по-особому сгруппированы, и из них составлен своеобразный «Кодекс Межигорья», в который входит «Книга времени» — в ней различные часы, «Книга воды» — морские пейзажи, «Книга тщеславия» и другие. «Причем наряду с безумными, китчевыми, нераспакованными сервизами на триста персон, купленными в каком-нибудь супермаркете, стояли действительно уникальные вещи, — говорит Анатолий Голубовский. — И это не музей подарков «товарищу Сталину»-Януковичу— это картина мира Януковича». Из этих предметов кураторы составили выставку, огородив ее желтой полицейской ленточкой, как место преступления — культурного преступления. По словам Константина Акинши, «стиль быкоко» — то есть вся эта истовая роскошь, эти картины-подделки, висящие на стенах, золоченые сервизы — это плод постсоветской культуры, основной стиль начала ХХI века на постсоветском пространстве от Алма-Аты до Москвы. Этот историзм без истории — лучшая характеристика власти.

Тюрьма врезана в российскую культуру

Особенным гостем фестиваля Kulturus стала Ольга Романова — журналист и правозащитник, глава общественного движения «Русь сидящая». Встреча с ней состоялась в переполненном зале библиотеки имени Вацлава Гавла, и Ольга Романова подчеркнула, что для нее это символично и важно, поскольку Гавел бесконечно уважаем ею. Выступление Ольги Романовой переводили на чешский язык, так как среди публики было много чехов, занимающихся правозащитной тематикой — «наследников Гавела». Движение «Русь сидящая» занимается правами осужденных, а точнее — неправосудно осужденных. «Я уже была достаточно известным журналистом, поэтому мне было легче привлечь внимание к проблеме тюрьмы», — говорит Романова.

Русская тюрьма — это государство в государстве, со своими законами-понятиями и языком, содержащими целую систему опознавательных знаков и испытаний. От правильности ответов на специфические вопросы зависит, примут ли заключенного в коллектив или он окажется изгоем. А это уже вопрос физического выживания в среде, из которой некуда деться. Многие авторы — юристы и журналисты — отмечают, что сейчас в России высок процент наполняемости тюрем, высок процент рецидивов, в этих учреждениях не соблюдаются нормы по количеству человек в камерах, условия содержания в них антисанитарны.

Но тюрьма — это не просто отдельная институция для наказания преступников, она прочно врезана во всю российскую культуру. История российского государства такова, что репрессивный аппарат в ней редко простаивает, поэтому через тюрьму прошли миллионы. Их тюремный опыт теперь транслируется в массовом кино, тюремный сленг часто используется в обыденной речи, а читать татуировки — смысловые рисунки, которые набиваются в тюрьмах — умеют даже люди, далекие от тюремной среды, просто потому, что кто-то из их соседей или родственников, что называется, сидел. В России люди уверены: попасть за решетку просто, а вот выйти оттуда сложно. Тюремной субкультурой, ставшей, по сути, частью культуры бытовой, русское общество как бы пропитано. А отношение к арестантам — это не всегда отношение только как к преступникам; часто оно сочувственное, поскольку в русском понимании наказание тюрьмой не всегда соответствует совершенному преступлению, а довольно часто сидят, что называется, за правду. И в этом кроется некая патология общественного сознания.

Ольга Романова рассказывает случаи из своей правозащитной практики — реальные истории конкретных людей, попавших под каток российского «правосудия». «Мы занимаемся не политическими заключенными, а неправосудно осужденными», — намеренно подчеркивает она. И та картина, которую она описывает, эти подробности, которые обычно скрыты от пристального внимания, ужасают. Даже сама формулировка «неправосудно осужденные» наталкивает на мысль о некой преступной сфере деятельности государства, не способного создать надлежащее правосудие по закону.

Конечно, вызывает уважение, что в этих условиях Ольга Романова, создав свое движение, пытается делать хоть что-то, хоть как-то помогать этим людям, оказавшимся в беспросветной ситуации, столкнувшимся с неправосудным правосудием. Однако рецепт, который она предлагает, чтобы это положение изменить, выглядит очень слабым. «Эти истории рождают совершенно особенный класс людей, которые совершенно по-другому смотрят на мир. И меняют свою точку зрения на происходящее в стране», — говорит Романова. Эти люди, прошедшие через несправедливые суды — родственники, семьи неправосудно осужденных, согласно ее мнению, потом идут на избирательные участки, становятся избирателями и этим могут влиять на ситуацию в стране. Но они и были избирателями: 70 лет существования советской власти и 25 лет российского государства эти люди были избирателями. Однако это не изменило систему, нечувствительную к выборам. И тем, что люди пойдут на избирательные участки, они не смогут эту систему реформировать. Поэтому и Ольга Романова, и люди, подобные ей, по-настоящему мужественно помогающие другим справляться с их действительно огромными и серьезными проблемами, все же не могут изменить положения в корне: система вновь и вновь будет прессовать людей, а они вновь и вновь будут пытаться им помочь.

Старая и новая «холодная война»

Даже на презентации книги «Джон Кеннеди: Рыжий принц Америки», которую представил в Праге ее автор Дмитрий Петров, говорили о конфликте современной России и западной цивилизации и о возможном наступлении новой «холодной войны». Описанные в книге события Берлинского и Кубинского кризиса, о которых писатель говорил весьма подробно, вызвали у аудитории прямые ассоциации с современным посткрымским напряжением. Ведь и сейчас происходит подобное: та же пропагандистская истерика разворачивается в газетах, та же терминология озвучивается в ток-шоу по телевизору, то же усиленное навязчивое требование искать врагов идет из всех динамиков — своеобразное дежавю. Сегодня есть ощущение того, что уроки из тех кризисов не извлечены, и агрессивным красноречием некоторые политики забавляются вновь.

Представление книги получилось эффектным — Дмитрий Петров не только писатель и журналист, но и блестящий рассказчик. Ему удалось создать у аудитории ощущение сопричастности событиям, о которых написано в книге, и суметь показать, как политики используют военную мощь, жизнь миллионов людей, угрозы применения ядерного оружия в своих сиюминутных целях, не ощущая при этом ни малейшего чувства ответственности. Поэтому было вдвойне обидно, что на эту презентацию попало не так много людей. В этот день на фестивале были совмещены два больших события, происходившие в разных концах Праги — представление книги Дмитрия Петрова и показ фильма «Музей Революция», и публика разрывалась, выбирая, куда ей пойти.

Быть площадкой для дискуссий

Kulturus нисколько не выбивается из актуальной европейской тенденции осмысления посткрымского похмелья. Он становится хорошей площадкой для дискуссий среди других разнообразных конференций и выступлений самого разного калибра — дискуссий о происходящем в России.

Антизападная риторика, которая теперь набирает обороты в РФ, порождает — увы — антизападное мышление у людей. Оно, в свою очередь, так настраивает оптику восприятия мира, что все, что не соответствует этим навязанным представлениям, вызывает реакцию отторжения. Например, важнейшим фактором украинской культурной революции стал никем не организованный «ленинопад» — когда по всей Украине принялись обваливать памятники Ленину. Это стало знаком полного и окончательного разрыва с теми самыми тоталитарными матрицами. При этом в России такого не только не было, но и вызвало медийную истерику. И вот уже начинается культурное размежевание среди художников, и вот уже ищут врагов повсюду.

Та самая антизападная риторика, направленная, в первую очередь, внутрь России, закладывает сейчас очень опасный конфликт, который формирует расхождение в базовых ценностях и идеалах. Российское общество начинает разрываться изнутри, поскольку то, что в реальности соединяет Россию с Европой — классическая русская культура, созданная как раз в западной традиции, — теперь используется, чтобы обосновать изоляцию. Люди не хотят признавать, что великая русская культура, которой гордятся в России и восхищаются на Западе — это культура европейская. И именно эту культуру начинают противопоставлять западной.

На фоне этого возникает закономерный вопрос: как вообще теперь будет строиться российское культурное присутствие на Западе? Россия все еще остается частью международной системы, но культурные связи уже начинают рушиться — например, Польша отменила запланированные культурные мероприятия в одностороннем порядке. А в России государство уже открыто использует культуру как элемент пропаганды в собственной, замешанной на страхе антизападной кампании. Как художникам в этих условиях оставаться независимыми, а не вставать под ружье, обслуживая государственную пропаганду?

Просто музыка

Завершился Kulturus темным пражским вечером, когда на улице висел густой холодный туман, а в полумраке музыкального кафе V Lese было тепло. Музыкальные перфомансы композитора и виртуозного импровизатора Владимира Торчинского, а также дуэта музыкантов-электронщиков Войтеха Прохазки (Vojtech Prochazka) и Георгия Багдасарова позволили гостям и участникам фестиваля немного отдохнуть от политики. Антураж зала — грубые кирпичные стены, бетонные потолки, металлические трубы — оказался самым подходящим как раз для такой музыки — для экспериментов со звукоизвлечением, которые предложили музыканты.

Владимир Торчинский, выступивший в первом отделении с пьесами-импровизациями, — востребованный композитор. Его сочинения звучат в больших залах по всему миру — от Японии до Москвы. Он также автор собственной методики обучения музыкальной импровизации на клавишных инструментах. Его музыка, свободная, несдержанная и романтичная, в большой мере — экспромт. «Перед началом исполнения у меня есть заданная тема и форма, все остальное — импровизация», — говорит Владимир Торчинский.

Во втором отделении играли «электронщики». Они делали на ходу какую-то «бесформенную музыку» — многокомпонентный субстрат из ассоциаций. То слышны какие-то шорохи и скрипы, то вдруг появляются отдельные слова, вкрапленные в тягучее в звуковое поле. Это какая-то урбанистическая мелодия, компиляция звуков из хаоса, гармония, получаемая из дисгармонии. Эта музыка и стала завершающим аккордом фестиваля.

Kulturus прошел, и совершенно ясно, что русский фестиваль Праге нужен. И нужен он именно в том формате, который сейчас сложился сам — многообразный, дискуссионный, умный.