Луцкий или Брусиловский?

Наступление войск Юго-Западного фронта в июне 1916 года до сих пор называют Брусиловским прорывом, отдавая дань старой советской традиции. Генерального штаба полковник Евгений Месснер, занимавшийся в эмиграции сохранением военно-исторических знаний, справедливо обращал внимание на эту странность: «Александр Македонский блистательно разбил персов при Гранике, при Иссе, при Арабелах, но ни одна из этих битв не названа Александровой; Ганнибал разгромил римлян у города Канны, и эта классическая операция называется в военном искусстве Каннами, а не Ганнибаловым маневром; знаменита победа Наполеона под Аустерлицем, однако называется она Аустерлицкой, а не Наполеоновой. Мы не говорим «Кутузовская битва», но — Бородинская, не называем Полтавскую баталию Петровой баталией <…> князя назвали Невским, потому что битва называется Невскою. <…> Почему Брусилову оказана такая нигде и никогда невиданная честь?» Добавим, что и генерал от инфантерии Николай Юденич, бывший, пожалуй, самым успешным российским военачальником Великой войны, не увековечил свою фамилию в названиях выигранных им сражений под Саракамышем и Эрзерумом.

Победная операция 8-й армии, в результате которой ее дивизии ценою меньших потерь взломали оборону противника и овладели Луцком, должна была войти в историю под названием Луцкий прорыв. Однако непосредственные творцы этой победы — генералы Алексей Каледин, Антон Деникин и Петр Ломновский — связали свою судьбу с Белым движением, поэтому большевики не упоминали об их заслугах. Напротив, бывший главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал от кавалерии Алексей Брусилов вступил в Красную армию, благодаря чему избежал бранных эпитетов в исторической перспективе. В СССР о Брусиловском прорыве писали в популярной литературе и в школьных учебниках, в том числе и для того, чтобы в массовом сознании успешное наступление связывалось с именем генерала, перешедшего на службу большевикам. Неудивительно, что в 2007 году в рамках сменовеховского курса по отождествлению советского с русским именно Брусилову был поставлен памятник в центре Санкт-Петербурга. Причем скульпторы изваяли фигуру Брусилова в генеральском мундире с аксельбантами генерал-адъютанта Его Величества, хотя гимнастерка военспеца РККА выглядела бы куда честнее и уместнее.

Планы и намерения

Заслуги и просчеты Брусилова требуют объективных оценок. 14 апреля 1916 года на совещании в Ставке он заявил о намерении наступать на вверенном ему фронте. Тем самым Брусилов показал свои волевые качества и готовность взять на себя немалую ответственность, в то время как генералы Алексей Эверт и Алексей Куропаткин, командовавшие армиями Западного и Северного фронтов, не скрывали скепсиса. Прорыв эшелонированной обороны неприятеля при технической бедности русской армии представлялся им делом опасным и безнадежным.

Войскам Юго-Западного фронта в основном противостояли не немцы, а австро-венгры — противник более слабый, но создавший целую систему сложных полевых укреплений. Три полосы располагались в трех — пяти километрах друг от друга, каждая из них включала по три-четыре окопных линии. Между ними устанавливались мины, ловушки с фугасами и заграждения из колючей проволоки. На отдельных участках выставлялось до двадцати пяти рядов «колючки», по некоторым из них пропускался ток. Сооружались железобетонные башенки для пулеметчиков и наблюдателей, строились специальные убежища и блиндажи, под бруствером отрывались земляные норы: при сильном обстреле в них мог укрыться пехотный взвод. Тыловую третью полосу в полной мере австрийцы закончить не успели, но в совокупности с первой и второй полосами весь укрепленный район выглядел труднопреодолимым.

Брусилов не блистал особыми талантами, но считался удачливым генералом. «Не родись мудрым, как Куропаткин, а родись счастливым, как Брусилов», — говорили современники. «Как человек, неуживчив, обидчив, мнителен к интригам, не объективен», — писал о Брусилове полковник Месснер. «В 1914 году он гнал свои корпуса, дивизии вперед, не жалея сил людей, не разрешая дневок для отдыха, не считаясь с тем, что обозы отстали и солдаты остаются без хлеба и мяса. <…> Как офицер, был карьеристом, позером, плохим товарищем (заслуги — себе, промахи — другим), обладал твердой волей для отстаивания своего мнения и для жертвования в бою солдатами. Как полководец, он, не имея основательной базы военного знания, не был разборчив в выборе оперативной идеи и не жалел на походе пота солдат, а в бою — их крови. Но он был любимцем военного счастья, а потому был победителем. Счастье было ему благосклонно и в карьере, и в воевании». Свои главные надежды Брусилов связывал с новаторским замыслом всей операции.

Вопреки традиции, генерал отказался от единственного направления, поэтому противник не мог его определить и лишался возможности маневрировать войсками, чтобы заткнуть дыру в своей оборонительной линии и локализовать русский прорыв. Главнокомандующий решил вести артиллерийскую подготовку и наступать не в одном, а сразу в пяти местах, вынуждая сбитого с толку неприятеля метаться и отражать внезапное наступление на широком фронте. Но, поставив каждой армии наступательные задачи, Брусилов остался без сильных резервов и расплескал свои ограниченные силы по всему четырехсоткилометровому фронту. Выиграв в оригинальности, он проигрывал в концентрации, уповая лишь на боевые качества солдат и офицеров. В этой связи генерал-лейтенант Николай Головин писал в эмиграции: «В такой армии, как старая Русская армия, командный состав был избалован доблестью войск. <…> Эта доблесть войск располагала к умственной лени». Кроме того, возникали неизбежные вопросы и с конечными целями задуманного наступления.

В состав фронта входили четыре армии (с севера на юг): 8-я, 11-я, 7-я и 9-я. Главной задачей Брусилов считал взятие Ковеля, чтобы лишить врага крупного узла коммуникаций и нарушить его рокадные сообщения. Два сходящихся направления (из района Ровно на Луцк — Ковель и из района Сарны на Чарторыйск — Ковель), по которым следовало наступать войскам правофланговой 8-й армии, главнокомандующий считал преимущественными и не видел особых перспектив для 11-й, 7-й и 9-й армий, наносивших лишь частные удары. Брусилов предоставил им широкую инициативу, предлагая каждому командующему разыгрывать собственное сражение, вне связи с соседом.

«Вена ближе Парижа»

Линия Юго-Западного фронта шла с севера на юг, примерно из района Припяти через Олыка на Волыни, Дубно, Кременец, Тарнополь и далее до Днестра и румынской границы. Армейские штабы тщательно прорабатывали наступательные задачи. Снарядов хватало, подтягивалась гаубичная и мортирная артиллерия, обустраивался быт. В войсках тщательно отрабатывался ближний бой в окопах и траншеях. Полковник Иван Эйхенбаум вспоминал: «Когда „земляк“ в ходе сообщения колол „чучелу“, мы над его ухом стреляли. Сперва штык выпадал из рук, а потом ничего: привык, только разве ругнется, если подле начальник не из особенно высоких». Утомительные упражнения не были бессмысленными: крепость мускулов закаляла волю и рождала порыв к победе.

Костяк пехотной роты составлял десяток-другой заслуженных чинов, сражавшихся в первые два года войны. Солидные фельдфебеля, звякая «Георгиями» на груди, неторопливо поучали молодое пополнение: «Супротив нас австрияк, понастроил себе подземного жилья, оплелся проволокой, как паук паутиной, а того не понимает, что спокон веков против российства он слабой... Как дернем его под мякитки, мокрое место не останется. И пушки не помогут, и проволока зазря будет»; «Французы тоже в Москве побывали, чтобы стать нашими поводырями для Парижа. Держись, российство: Вена ближе Парижа»; «Душа не портянка, ее не выстираешь, стало быть, и не грязни»; «Свою Калину любишь? Батьку, матку почитаешь? И своих малых солдатенков тоже любишь?.. Ну, вот они и есть Россия, Отечество. Их и защищай!» Полковые офицеры по просьбам нижних чинов писали разные бумажки в российские деревни — исправнику, земскому начальнику, волостному старшине, — хлопотали о сельском житье-бытье.

Иные «сполнительные» ловкачи, упросив ротных на разведку, отлучались по ночам. Из неприятельского охранения горячие сорвиголовы ухитрялись выкрасть пулемет, а то и зазевавшегося австрияка. «Тоже не ахти какие богатыри, а держатся как сукины сыны», — качали головами «земляки», глядя на первых пленных.

Дата наступления неуклонно приближалась. Однако задача выглядела тем более сложной, что войска Юго-Западного фронта не имели решающего перевеса. Армии Брусилова насчитывали более 600 тыс. штыков и более 62 тыс. сабель, более 2,4 тыс. пулеметов, около 3 тыс. орудий и бомбометов, два бронепоезда, двадцать авиаотрядов, два бомбардировщика «Илья Муромец». Кроме того, у Брусилова было в запасе более 200 тыс. обученных солдат и 115 тыс. безоружных чинов, которым не хватало винтовок. По сравнению с другими фронтами, Юго-Западный фронт даже имел сверхкомплект личного состава, примерно равный пехотной дивизии. Войска противника насчитывали около 600 тыс. штыков и 30 тыс. сабель, почти 3,5 тыс. орудий и бомбометов, восемь бронепоездов, 11 авиадивизионов и авиарот.

Порыв не терпит перерыва

В середине мая в Трентинских Альпах австро-венгры атаковали итальянцев, запросивших помощи у русских, поэтому Ставка приказала Брусилову начинать операцию ранее намеченного срока. В целом, по плану Ставки, главная роль в задуманном летнем наступлении отводилась войскам Западного фронта, а активность Северного фронта зависела от последующей обстановки. Однако Эверт оттягивал срок перехода своих армий в наступление, а Куропаткин не верил в его перспективы. Колебался и император Николай II, смущенный непривычным оперативным замыслом главнокомандующего Юго-Западным фронтом.

Ночью 3 июня начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал от инфантерии Михаил Алексеев передал Брусилову Высочайшее повеление: Государь, вероятно, разочаровавшийся в брусиловской идее наступления, приказал перегруппировать войска и наносить главный удар на каком-то одном участке. Раздосадованный Брусилов ответил, что не успеет провести перегруппировку. Алексеев дипломатично заметил, что в настоящий момент не станет тревожить монарший сон и доложит его решение утром, намекая тем самым, что тогда тем более изменение диспозиции в расположении четырех армий станет невозможным.

На рассвете 4 июня в полосе Юго-Западного фронта русские батареи начали бить по противнику с девятнадцати участков. На одну дивизию приходилось примерно по девяносто стволов артиллерии. «Колья и проволока разлетелись и рассыпались, раскрыв дорогу к неприятельскому жилью, оказавшемуся теперь не крепостью, а нелепостью, — вспоминал Эйхенбаум. — Блиндажи повалились, щели завалились, а позиция будто осела, потерявши земляную основу». Интенсивность артиллерийского огня была столь высокой, что пушки приходилось охлаждать мыльной водой. В итоге местность напоминала лунный ландшафт, а первые пленные стали сдаваться еще под воздействием русской полевой артиллерии.

С ураганного огня по австрийским позициям началась знаменитая Луцк-Черновицкая битва, завершившаяся в октябре 1916 года. По оценкам Месснера, с обеих сторон в ней участвовали семь миллионов воинов, из которых четыре миллиона пали на поле боя, получили ранения и оказались в плену. В дыму разрывов еще никто из современников не видел осенней усталости обескровленных войск и тяжести их потерь, так как оптимистические результаты июньского наступления превзошли самые смелые ожидания.

Австро-венгерская пехота, спасаясь от огня в блиндажах и щелях, опаздывала с отражением атак. Огонь переносился в глубь неприятельской обороны, а в ходах сообщений, окопах и траншеях кипел яростный ближний бой.

Первенство принадлежало 8-й армии генерала от кавалерии Алексея Каледина. На острие его удара развивала успех 4-я стрелковая дивизия генерал-лейтенанта Антона Деникина, прорвавшая все три оборонительные полосы противника. В 13-м стрелковом полку особенно отличился 3-й батальон капитана Николая Тимановского — будущего начальника знаменитой Марковской дивизии в годы Гражданской войны. К вечеру 7 июня деникинцы и части 15-й пехотной дивизии генерал-майора Петра Ломновского взяли Луцк и вышли на оперативный простор.

Неприятельская группа войск генерала Александра фон Линзингена была разбита на реке Стырь, потеряв 82 тыс. человек — более половины личного состава. Войска Каледина взяли 44 550 пленных, 66 орудий, 150 пулеметов и 71 бомбомет, потеряв при наступлении 33 374 человека, примерно пятую часть своих сил. Вместе с тем Брусилов «придержал» Каледина, считая его направление второстепенным, а Каледин, в свою очередь, не позволил 12-й кавалерийской дивизии генерал-майора барона Карла Маннергейма преследовать врага и гнать его до Владимира-Волынского.

На левом крыле фронта успех сопутствовал 7-й армии генерала от инфантерии Дмитрия Щербачева, атаковавшей противника, который имел двойное превосходство в артиллерии. С 6 по 17 июня его войска прорвали австро-германскую оборону у Язловца и отразили попытку контрнаступления. На Черновицком направлении в Буковине 9-я армия генерала от инфантерии Платона Лечицкого в период с 4 по 13 июня нанесла сокрушительное поражение 7-й австро-венгерской армии генерала барона Карла Пфланцер-Балтина. 18 июня пали Черновицы, а 9-я армия вышла на линию реки Прут. Прорвала оборону неприятеля и 11-я армия генерала от кавалерии Владимира Сахарова, наступавшая из района Тарнополя. В итоге к 25 июня войска Юго-Западного фронта пленили почти 200 тыс. солдат и офицеров, захватили более двухсот орудий, более шестисот пулеметов, около двухсот бомбометов. По данным историка Антона Керсновского, общие потери противника превысили 400 тысяч человек, потери русских достигли почти 290 тысяч.

Вместе с тем, как писали современники, в июньских боях войска неоднократно приостанавливались, и если одни оперативные паузы были обоснованны, то другие становились следствием управленческих ошибок. Рассогласованность действий командующих армиями привела к тому, что крупный оперативный успех войск Юго-Западного фронта не перерос в стратегическую победу.

12 июня Алексеев предложил Брусилову сделать Ковельское направление второстепенным и наносить удар на Рава-Русскую, в тыл Львовского района. Возможно, новая обстановка требовала постепенного поворота армий левого крыла на север и северо-запад для сокрушения всего австро-венгерского фронта. Однако Брусилова притягивал Ковель. Этот укрепленный узел коммуникаций находился в лесисто-болотистой местности, и попытки взять ковельский район путем прямого штурма неизбежно вели к кровавому побоищу. С 23 июня и до середины сентября состоялось шесть ковельских сражений, обескровивших русские дивизии, особенно пополненные и восстановленные после кампании 1915 года элитные части гвардейской пехоты.

Общие результаты июньского наступления Юго-Западного фронта не вызывали сомнений — достаточно было взглянуть на карту. Против австро-германского блока на стороне Антанты решила выступить Румыния. Но, как отмечал генерал Головин, «все перечисленные стратегические выгоды выпадают не на сторону России, а на долю союзников», в то время как «подобно очень богатому человеку, наш командный состав привык слишком нерасчетливо лить офицерскую и солдатскую кровь».

Противник усиливал сопротивление и спешно сшивал свой разорванный фронт. Из Италии началась переброска австро-венгерских дивизий. С французского театра немцы приготовили к отправке восемнадцать дивизий и, кроме того, еще четыре из резерва. Даже из-под Салоник на Восток убыли три немецких и две турецких дивизии. Поэтому летом 1916 года никто не мог предсказать, хватит ли у российского общества запаса прочности, чтобы выдержать тяготы военного бремени и стремительно возраставших потерь.

Источники и литература:

Головин Н. Н. Военные усилия России в Мировой войне. Т. 2. Париж, 1939.

Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте: Галицийская битва. Первый период до 1 сентября нового стиля. Париж, 1930.

Керсновский А. А. История Русской Армии. М., 1999.

Месснер Е. Э. Луцкий прорыв. Нью-Йорк, 1968.

Месснер Е. Э., Эйхенбаум И. А. Великая Луцк-Черновицкая победа 1916-го года. Буэнос-Айрес, 1966.

Нелипович С. Г. Наступление русского Юго-Западного фронта летом — осенью 1916 года: война на самоистощение? // Отечественная история (Москва). 1998. № 3.