«Отдана на слом»

Позорный Брестский мир 1918 года во многом стал результатом политической деятельности ленинской партии, направленной на ликвидацию старой русской армии. Накануне Октябрьского переворота вооруженные силы Российской Республики находились в плачевном состоянии, но еще сохраняли структуру, централизованную организацию, отдельные воинские части и профессиональные кадры. Несмотря на дезертирство и разложение войск, на некоторых боевых участках верные долгу солдаты и офицеры продолжали нести службу и сражаться с врагом. Например, в 1-й гвардейской дивизии, находившейся в составе I гвардейского корпуса 7-й армии Юго-Западного фронта, ночью и утром 24 октября 1917 года преображенцы и семеновцы совершили удачный разведывательный поиск на позиции противника с захватом укрепленной высоты Гжималув Могила. Гвардейцы уничтожили заставу неприятельских егерей, потеряв при этом лишь трех человек ранеными.

Офицер военного времени, литературовед Виктор Шкловский вспоминал: «У нас были целые здоровые пехотные дивизии. <…> Поэтому большевикам пришлось резать и крошить армию, что и удалось сделать Крыленко, уничтожившему аппарат командования». Убийства, аресты, избиения, смещение генералов и офицеров сопровождались массовым выдвижением на открывшиеся вакансии новых неквалифицированных командиров и начальников из числа младших обер-офицеров, унтер-офицеров и рядовых. В первые два месяца после захвата власти Владимир Ленин и его соратники совершенно сознательно превратили армию в «отдельные вооруженные кучки, не представлявшие никакой военной ценности», как писал генерал-майор Макс Гофман, руководивший немецким штабом главнокомандующего на Востоке.

Одновременно большевики приступили к мирным переговорам с представителями германского командования. Конференция между организаторами однопартийного переворота в России и представителями Четверного союза начала работу в Бресте 9 декабря. Со стороны Центральных держав в ней участвовали министры иностранных дел Германии (Рихард фон Кюльман) и Австро-Венгрии (граф Оттокар Чернин), генерал Гофман и другие ответственные лица. Советскую делегацию возглавляли Лев Каменев и Адольф Иоффе, пребывавшие в благодушной уверенности, что их партнеры будут довольствоваться ленинской утопией в виде «мира без аннексий и контрибуций», спокойно дожидаясь социалистического взрыва в Германии. Однако немцы не для того вкладывали столько средств в русскую смуту, чтобы от нее же пасть первыми.

12 декабря представители Центральных держав сделали вид, что согласились с ленинской формулой. Но когда двое суток спустя один из военных экспертов все же рискнул поинтересоваться, какую часть занятой врагом территории Российского государства немцы готовы очистить, то услышал спокойный ответ Гофмана: «Ни одного миллиметра». Позднее он вспоминал:

Я сказал Иоффе, сидевшему рядом со мной, что, судя по создавшемуся у меня впечатлению, русская делегация понимает мир без насильственных аннексий иначе, чем представители Центральных держав. Последние считают, что не будет насильственной аннексией, если части бывшей Российской империи добровольно, по решению своих полномочных политических органов, провозгласят свое отделение от Русского государства и присоединятся к Германии или какой-либо другой стране. <…> Иоффе казался ошеломленным. После завтрака Иоффе, Каменев и Покровский, со своей стороны, и министр иностранных дел, Чернин и я, с нашей, провели несколько часов совещаясь. Русские без стеснения выражали свое разочарование и возмущение. Покровский в слезах ярости воскликнул, что нельзя говорить о мире без аннексий, когда у России отнимают восемнадцать губерний.

16 декабря ленинский Совнарком издал два декрета: «Об уравнении в правах всех военнослужащих» и «О выборном начале и об организации власти в армии». В соответствии с первым отменялись воинские чины и звания, титулование, наружные знаки отличия (нашивки, погоны, ордена, медали, кресты), ликвидировались офицерские организации и преимущества, ранее предоставлявшиеся обладателям офицерских чинов. В соответствии со вторым декретом вводилась выборность командного состава и должностных лиц. Офицерам старше 39 лет разрешалось вернуться домой, но только с согласия войсковых комитетов, которые «на всякий случай» могли арестовать увольняющегося. Изданные декреты упразднили офицерский корпус как таковой и поставили тысячи офицеров в тяжелое материальное положение, лишив их денежного содержания. Бывший генерал-майор Михаил Бонч-Бруевич, занимавший должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего большевика Николая Крыленко, докладывал:

Фронт следует считать только обозначенным. Громадное большинство опытных боевых начальников или удалено при выборах, или ушло при увольнении солдат их возраста. Благодаря невыносимым условиям службы, штабы и хозяйственные учреждения пришли в упадок. Укрепленные позиции разрушаются, занесены снегом. Оперативная способность армии сведена к нулю. <…> Позиция потеряла всякое боевое значение, ее не существует. Никакие уговоры и увещевания уже не действуют. Оборонять некем и нечем. Оставшиеся части пришли в такое состояние, что боевого значения уже иметь не могут и постепенно расползаются в тыл в разных направлениях.

К зиме 1918 года в результате изменнических действий Совнаркома русская армия окончательно прекратила свое существование, о чем Ленин с удовлетворением заявил на III съезде Советов: «Она отдана на слом, и от нее не осталось камня на камне». Разрушив детище Петра Великого с двухсотлетней историей, большевики начали обсуждать вопрос о создании социалистической Красной армии.

Вокруг «похабнейшего мира»

Позиция представителей Четверного союза выглядела жесткой и прагматичной. Германский генералитет в лице Пауля фон Гинденбурга и Эриха Людендорфа не собирался лишиться ничего из того, что досталось с таким трудом. К концу 1917 года Германия потеряла на Восточном фронте почти два миллиона человек, Австро-Венгрия — более 2,8 млн, Турция, сражаясь против войск Кавказской армии, — 300 тыс. Итого общие потери германской коалиции в трехлетней битве с Россией превысили 5,1 млн человек (против других участников Антанты в тот же период — примерно пять миллионов).

Ленин, узнав о требованиях противника, счел необходимым затягивать переговоры, чтобы дождаться революции в Германии. Мифические «Советы рабочих депутатов» мерещились Ульянову то в Берлине, то в Вене, и мечтателям из Смольного казалось, что Октябрьский переворот вот-вот перерастет в революционную стихию, которая сметет и австро-германский блок, и Антанту, открыв дорогу всемирному социальному переустройству. «Для затягивания переговоров нужен затягиватель», — сказал председатель Совнаркома, и в Брест-Литовск направился нарком по иностранным делам Лев Троцкий, который, по собственному признанию, «ехал как на пытку».

Условия мира, которые Кюльман и Гофман предложили Троцкому, были просты: линия фронта становится временной границей между Россией и странами австро-германского блока до заключения всеобщего мира; занятые кайзеровской армией территории (Польша, Литва, части Латвии, Эстонии и Белоруссии) управляются оккупационными властями. В ответ на требования немцев Троцкий пускался в дискуссии на отвлеченные темы, в ходе которых затрагивался широкий круг вопросов: от сущности большевизма до права наций на самоопределение. Генерал Гофман откровенно зевал, но Кюльман слушал собеседника не без интереса и в полемике однажды сумел заставить советского наркома публично признаться в том, что «большевизм основывается не на каких бы то ни было демократических принципах, а на вооруженной силе». В проволочках и перерывах текло время, но революция в Германии никак не начиналась.

Пока Троцкий с большим или меньшим успехом исполнял ленинские указания, в руководящих кругах РСДРП(б) возникли три группы с разными точками зрения на происходившие события. «Левые коммунисты» во главе с Николаем Бухариным настаивали на ведении революционной войны против стран австро-германского блока, утверждая, что подобная война ускорит революцию в Европе. Троцкий предложил хитроумную формулировку: «Войну прекращаем, армию демобилизуем, мира не подписываем». Основоположник русского марксизма Георгий Плеханов охарактеризовал позицию Троцкого так: «Эта формула рассчитана, с одной стороны (второй своей частью) на фантастов, а с другой (первой своей частью) — на деморализацию солдат. Деморализация есть основа власти большевиков». Ленин, настойчиво предлагавший принять условия Кюльмана и Гофмана, остался в меньшинстве. Он рассуждал следующим образом: «Нет сомнения, что наша армия в данный момент <…> абсолютно не в состоянии успешно отразить немецкое наступление <…>. Сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, причем мир этот будет заключен не социалистическим правительством, а каким-либо другим». Однако зимой 1918 года и противник чувствовал себя как на вулкане.

Продовольственное положение стран-участниц Четверного союза было критическим. Австро-Венгрия стояла на пороге голодных бунтов. Разрешению проблемы способствовала бы оккупация немцами и австрийцами малороссийских губерний, которым надлежало стать житницей государств австро-германского блока в решающей схватке с Антантой. Поэтому на какой-то момент в центре внимания на брестских переговорах оказалась делегация из Киева.

Ее участники во главе с социалистом Всеволодом Голубовичем приехали в Брест в начале января и вскоре стали именовать себя представителями Украинской Народной Республики (УНР). Документ, провозгласивший УНР, был принят 9 января в Киеве деятелями социалистической Центральной Рады. Вскоре почти всю территорию Украины заняли большевики, действовавшие от имени собственного правительства в Харькове, а Киев осаждали советские войска под командованием левого эсера, бывшего подполковника Михаила Муравьева. В ночь с 26 на 27 января украинцы подписали мирный договор с государствами Четверного союза.

В тот момент Киев уже находился в руках большевиков, организовавших здесь беспощадное истребление русских военных кадров, «буржуазных элементов» и интеллигенции. Киевская трагедия, разыгравшаяся зимой 1918 года, стала еще одним подтверждением социальной апатии, охватившей Россию.

Примерно 8000 большевиков бесчинствовали в огромном городе с населением в 600 тыс. человек, из которых около 30 тыс. составляли офицеры старой русской армии. «Контру» расстреливали в Мариинском парке, на валах Киевской крепости, на откосах Царского Сада, в лесу под Дарницей, в Анатомическом театре, у стен Михайловского монастыря, у оград Царского и Купеческого садов, на Александровском спуске и в других местах. Около двух тысяч прибывших на «регистрацию» офицеров были изрублены шашками.

Общее число жертв киевских убийств в последние дни января превысило 5000 человек (в том числе до 3000 бывших офицеров и несколько сотен воспитанников Киевского Владимирского кадетского корпуса). Убийства сопровождались повальным грабежом в «буржуйских» домах. По свидетельству профессора Киевского университета Николая Могилянского, Киев зимой 1918 года пережил трагедию, какой не было «в истории его со времен взятия города Батыем в XIII веке». Центральная Рада и правительство УНР в тот момент находились в районе Житомира и двигались на Запад. Таким образом, заключенный договор дал Германии и Австро-Венгрии основание для оккупации плодородных малороссийских губерний.

С января 1918 года в большевистской партии началась ожесточенная борьба по поводу заключения Брестского мира. Позиция сторонников Ленина (Григория Сокольникова, Иосифа Сталина и др.) не находила поддержки у большинства коммунистов. Петроградская и Московская организации РСДРП(б) выступили против сепаратного мира. Категорически возражали и левые эсеры, имевшие несколько второстепенных портфелей в Совнаркоме. Фактически Ленин с небольшой группой сторонников выступал против большинства руководящих организаций собственной партии. В сложившейся острой ситуации «серединная» линия Троцкого («ни мира, ни войны») выглядела компромиссной. Она позволяла предотвратить раскол в РСДРП(б) и конфликт между капитулянтами-ленинцами и сторонниками «революционной войны», которых хватало в местных Советах. В ближайшем будущем немцы предъявили бы красному Петрограду еще более жесткий ультиматум. Поэтому Ленин и Троцкий заключили друг с другом мировое соглашение: «Мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем». Грядущая капитуляция выглядела неизбежной, так как никаких серьезных сил в распоряжении ленинцев не было.

Вооружение «трудящихся»

Рабоче-крестьянская Красная армия (РККА) создавалась не для обороны родины от внешнего врага, а для подавления очагов антибольшевистского сопротивления, зарождавшихся на рубеже 1917/18 гг. на юге России и в оренбургских степях. Новой армии надлежало защищать Совнарком и диктатуру ленинской партии от той части народа, которая не приняла Октябрьский переворот.

В наиболее полном виде идея большевистского военного строительства была обоснована в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», принятой III съездом Советов: «В интересах обеспечения всей полноты власти за трудящимися массами и устранения всякой возможности восстановления власти эксплуататоров, декретируется вооружение трудящихся, образование социалистической красной армии рабочих и крестьян и полное разоружение имущих классов».

По предложению Центрального Комитета Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков) вопрос о создании Красной армии рассматривался 14 января 1918 года на заседании солдатской секции III съезда Советов. Проект декрета редактировал Ленин. 15 января Совнарком принял декрет о создании РККА, а 14 февраля — об организации Рабоче-крестьянского Красного флота (РККФ). Красная армия становилась «оплотом советской власти» и отныне служила «поддержкой для грядущей социалистической революции в Европе».

В тот момент в распоряжении местных большевистских ревкомов и Советов находились разношерстные отряды красногвардейцев, партизанские по своему характеру части из матросов, чернорабочих, бывших военнопленных, к которым примыкали ранее бежавшие с фронта дезертиры. Их пополняли демобилизованные, соблазнявшиеся перспективой властвования над жизнью и имуществом ненавистных «буржуев». Случалось, что местным ревкомам и Советам подчинялись мелкие подразделения из бывших частей и соединений разрушенной старой армии, которыми командовали представители солдатских комитетов. Но в силу отсутствия крепких унтер-офицерских и офицерских кадров, а также расхлябанности и распущенности личного состава, боевая ценность этих формирований была невелика.

Единственным исключением следует считать восемь латышских стрелковых полков (2-й Рижский, 5-й Земгальский, 6-й Тукумский и др.), обученных и дисциплинированных, уже зарекомендовавших себя в качестве надежной опоры ленинцев во время Октябрьского переворота. Слабые силы сопротивления находились далеко от столичных центров, и наличие у ленинского правительства более 25 тыс. отборных стрелков имело большое значение для удержания власти в начальный период.

Латышам, представленным в большинстве крестьянско-батрацкой беднотой, импонировала социалистическая политика Совнаркома. Латышские стрелки служили не за страх, а за совесть: на рубеже 1917/18 гг. они несли личную охрану Ленина, Совнаркома и Смольного института, участвовали в расстрелах демонстраций и в разгоне Учредительного собрания, разоружении колеблющихся частей, реквизициях, арестах и т. п.

Однако если в Петрограде и Москве в революционных формированиях еще поддерживалась относительная дисциплина, то в провинции — особенно в Брянске, Курске, Воронеже, Донецком районе, Орле — они выглядели скорее как банды мародеров и грабителей, терроризировавшие обывателей и рыскавшие в поисках добычи по линиям железнодорожных коммуникаций. Большевикам предстояло создавать регулярную армию, о будущей организации которой основатели «пролетарского государства» имели весьма смутное представление. Например, Крыленко ненавидел бывших офицеров и не допускал мысли об их привлечении в ряды РККА, уповая на «всеобщее вооружение народа» по образцу утопического «государства-коммуны». Рассчитывали на приток добровольцев.

На практике работа Крыленко привела к возникновению самых причудливых, с точки зрения организации, командования, обмундирования, вооружения красноармейских отрядов, подчинявшихся не столько местным Советам, сколько собственным «полевым» командирам. Поэтому первый период существования РККА — до весны — получил название партизанского, и, хотя уже в весенние месяцы большевики попытались поставить создание Красной армии на профессиональную основу, партизанщина изживалась с большим трудом.

Вопреки ожиданиям Крыленко, первые месяцы 1918 года не дали особого притока добровольцев. Лихо брошенный в массы призыв повис в воздухе. Романтичных фанатиков социалистической утопии в промышленных центрах страны оказалось немного, а валившая с фронта многомиллионная крестьянская масса демонстрировала готовность штурмовать лишь поезда и паровозы, чтобы побыстрее добраться домой. Среди «добровольных защитников революции» оказалось много уголовников и хулиганов, рассматривавших свою службу как источник личной наживы и возможность веселой жизни в смутное время. Громкие декларации и ленинские призывы к созданию Красной армии не могли защитить диктатуру большевистской партии от германского наступления.

23 февраля: рождение мифа

28 января в Бресте открылась очередная сессия переговоров, ставшая сенсационной в результате выступления наркома по иностранным делам Российской советской федеративной социалистической республики (РСФСР). Троцкий объявил:

Если когда-либо война и велась в целях самообороны, то она давно перестала быть таковой для обоих лагерей. <…> Это борьба за раздел мира. Теперь это ясно, яснее, чем когда-либо. Мы более не желаем принимать участие в этой чисто империалистической войне <…>. В ожидании того, мы надеемся, близкого часа, когда угнетенные трудящиеся классы всех стран возьмут в свои руки власть, подобно трудящемуся народу России, мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Наш солдат-пахарь должен вернуться к своей пашне, чтобы уже нынешней весной мирно обрабатывать землю, которую революция из рук помещика передала в руки крестьянина. Наш солдат-рабочий должен вернуться в мастерскую, чтобы производить там не орудия разрушения, а орудия созидания и совместно с пахарем строить новое социалистическое хозяйство.

Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий <…>. Мы заявляем, что условия, предложенные нам правительствами Германии и Австро-Венгрии, в корне противоречат интересам всех народов <…>. Мы отказываемся санкционировать те условия, которые германский и австро-венгерский империализм пишет мечом на теле живых народов. <…> Правительства Германии и Австро-Венгрии хотят владеть землями и народами по праву военного захвата. Пусть они свое дело творят открыто. Мы не можем освящать насилия. Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора.

В ответ Кюльман заявил, что создавшееся положение нельзя охарактеризовать иначе как состояние войны между РСФСР и государствами Четверного союза. Роковое заседание продолжалось менее часа, на следующий день советская делегация покинула Брест. 29 января Петроградский Совет устами своего председателя Григория Зиновьева поддержал заявление делегации РСФСР в Бресте. Затем одобрение позиции Троцкого прозвучало и в редакционной статье газеты «Известия». 14 февраля¹ свою солидарность с действиями делегации выразили члены Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) Советов, единогласно приняв по предложению председателя ВЦИК Якова Свердлова соответствующую резолюцию.

Вечером 16 февраля Гофман сделал официальное представление «военспецу» Александру Самойло, бывшему Генерального штаба генерал-майору, остававшемуся для связи в Бресте представителю РСФСР, о возобновлении состояния войны в полдень 18 февраля.

Как только Ленин и Троцкий узнали об этом, собралось экстренное заседание ЦК РСДРП(б). Но требование председателя Совнаркома возобновить переговоры с противником было отклонено большинством голосов. Тогда Ленин использовал все качества волевого и беспринципного политика, чтобы убедить своих соратников в необходимости принять любые условия врага — ради сохранения диктатуры большевистской партии в России.

18 февраля немцы перешли в наступление в Белоруссии, Прибалтике и Украине. Людендорф и Гиденбург учитывали ограниченность австро-германских ресурсов и огромные российские пространства. Поэтому они не планировали глубоких операций. Людендорфу нужен был короткий, но резкий удар, чтобы ленинцы приняли любые условия. По всему фронту немцы использовали 47 дивизий, австрийцы — 10. Противник продвигался по железным дорогам от станции к станции. Наступление велось преимущественно силами ополченческих ландверных дивизий, которые выделяли небольшие отряды в несколько сотен человек. Двинск заняла неполная рота, Псков — небольшой отряд мотоциклистов. Двинск пал 18-го, Ревель — 21-го, Псков — 24 февраля. Захватив Псков и достигнув рубежа реки Нарова, немцы остановились.

Известия о приближении регулярных германских частей наводили панику на отряды Красной армии, не представлявшие в тот момент никакой боевой ценности. Петроградская поэтесса Зинаида Гиппиус в отчаянии записывала в дневнике 12(25) февраля:

Немцы уже в Пскове. Разъезды их в Белой и, кажется, под Лугой. Ревель тоже взят. <…> Пишут (у себя, другие газеты периодами запрещаются все), что «массы» рабочих пошли в «красную армию»; но пока эти массы — 140 человек. Гарнизонные солдаты и ухом не повели. Отсюда, по доброй воле, да с немцами воевать? Даром они, что ли, «социалистами» заделались? И никогда, ни малейшей «красной армии» Троцкие не устроят себе, пока не объявят в своем «социалистическом отечестве» принудительный набор. Если объявят — то уж, конечно, постараются внедрить в умы, что это-то и есть настоящий «социализм». Кроме физического принуждения — наших солдат ничем не возьмешь. И пока — они танцуют или, по признанию Крыленки, в карты всю ночь дуются. И нынешнюю дулись, несмотря на гудки и Псковы.

В 1923—1924 гг. на страницах журналов «Военная мысль и революция» и «Военный вестник» родилась легенда о «героических боях 23 февраля 1918 года под Нарвой и Псковом частей молодой Красной армии». Следствием фальсификации стало появление в календаре официального советского праздника, ныне известного в Российской Федерации как День Защитника Отечества, в память о «героических боях с немецкими оккупантами» в 1918 году.

«Героические бои» заключались в следующем.

Нарву защищал «Северный летучий отряд» балтийских моряков под командованием Павла Дыбенко — организатора разгона Всероссийского Учредительного собрания. Формально Дыбенко находился в подчинении «военспеца», бывшего Генерального штаба генерала-лейтенанта Дмитрия Парского, перешедшего на службу к большевикам. Но Парскому Дыбенко отказался подчиняться, считая его «контрреволюционером». При первом же боестолкновении с немцами матросы во главе с Дыбенко бежали, погрузились в эшелон и, прихватив бочку спирта, докатились до Гатчины, а в марте объявились… в Самаре. За дезертирство Дыбенко исключили из партии и восстановили лишь после того, как «герой Нарвы» снискал известность во время карательных операций против кронштадтских и тамбовских повстанцев. Позорные дни 18—24 февраля Ленин назвал «горьким, обидным, тяжелым уроком», признав также факты «бегства, хаоса, безрукости, разгильдяйства».

Разложение и недееспособность защитников социалистической революции, за исключением латышских стрелков, усилили аргументы председателя Совнаркома в пользу немедленного заключения мира. Плеханов, страдавший от национального унижения, с горечью заметил:

Ленин всю Россию отдаст, лишь бы оставили ему маленький клочок земли, хотя Московский уезд, для социалистического опыта. Ленина можно уподобить тем московским князьям, которые ползали на брюхе перед татарскими ханами, желая удержать за собой свои княжества. Ленин, также цепляясь за власть, ползает на брюхе перед Вильгельмом.

Весь день 18 февраля в ЦК РСДРП(б) прошел в дискуссиях по поводу заключения мира. Особенно горячо против него возражал Бухарин, но ленинцы оказались в большинстве. Вместе с тем на ночном объединенном заседании ЦК партии большевиков и ЦК партии левых эсеров, входивших в Совнарком, точка зрения Ленина потерпела поражение. Тогда он пошел на открытое нарушение постановления. Утром 19 февраля Царскосельская радиостанция передала немцам радиограмму за подписью Ленина и Троцкого, в которой сообщалось о готовности Совнаркома «формально подписать мир».

21 февраля Совнарком принял ленинский декрет-воззвание «Социалистическое отечество в опасности!» Декрет явочным порядком вводил смертную казнь, отмененную II съездом Советов, и предусматривал принудительное создание трудовых батальонов «для рытья окопов». В этом документе говорилось:

В эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красногвардейцев; сопротивляющихся — расстреливать. <…> Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления.

До провинциальных ревкомов и Советов текст декрета был доведен телеграфом и в ряде случаев (Евпатория, Севастополь, Симферополь и др.) спровоцировал массовые убийства представителей «буржуазного класса», организаторами которых выступили местные большевики.

Утром 23 февраля советское правительство получило немецкий ответ. На размышление давалось 48 часов. Новые условия мира были не только гораздо тяжелее предыдущих, но и полностью обесценивали военные усилия России в 1914—1917 гг. Удовлетворение требований противника означало бессовестное попрание национальных интересов и предательство памяти сотен тысяч русских солдат и офицеров, павших на фронтах Великой войны.

Совнарком должен был примириться с потерей Прибалтики и части Белоруссии, уступить Турции города Карс, Батум и Ардаган, вывести войска из Финляндии, признать независимость Украины, которая оккупировалась австро-германскими силами, и заключить с Центральной Радой мирный договор, а также завершить демобилизацию армии. Большевикам запрещалось вести революционную пропаганду в странах германского блока и на оккупированных территориях.

Позднее РСФСР была принуждена в качестве побежденной стороны к выплате контрибуции в разных формах общим размером в шесть миллиардов золотых марок. До окончательного поражения Германии осенью 1918 года правительство РСФСР успело выплатить 650 млн золотых рублей, которые по условиям Версальского мира 1919 года перешли к Французской Республике.

Ленин признал, что Совнарком заключил «похабнейший и унизительный мир», в результате которого от России отторгалась территория с населением в 55 млн человек.

Вечером 3 марта Брестский мирный договор был подписан. РСФСР обязалась возвратить в русские порты из портов аннексированных территорий или разоружить свои военные корабли, снять минные заграждения на Балтике и в Черном море, вывести красногвардейские части с территории Украины, Эстляндии, Лифляндии и Финляндии, прекратив при этом любую социалистическую агитацию.

Участие в Великой войне 1914—1918 гг. завершилось для России катастрофой. И Брестский мир стал бы национально-историческим позором, если бы в тот момент не нашлась горстка патриотов, избравших лишения, страдания и смерть вместо жалкого существования в униженной и оплеванной родине. 100 лет назад, 9 (22) февраля 1918 года, на юге России начался 1-й Кубанский («Ледяной») поход Добровольческой армии генералов от инфантерии Лавра Корнилова и Михаила Алексеева.

Источники и литература:

Авторханов А. Г. Происхождение партократии. Т. I. Франкфурт-на-Майне, 1981.

Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М., 1999.

Генерал Кутепов / Сост. и ред. Р. Г. Гагкуев, В. Ж. Цветков. М., 2009.

Декреты Советской власти. Т. I. М., 1957.

Миронов В. 23 февраля. История фальсификации // Новый Часовой (СПб.). 1994. № 1.

Френкин М. С. Русская армия и революция 1917—1918. Мюнхен, 1978.

Френкин М. С. Захват власти большевиками в России и роль тыловых гарнизонов армии. Подготовка и проведение Октябрьского мятежа 1917—1918 гг. Иерусалим, 1982.