Эта Дама не нуждается в представлении: одного упоминания ее имени достаточно, чтобы перед каждым, кто знаком с чешской культурой, мгновенно возник образ женщины целеустремленной, интеллектуальной, душевно щедрой и очень красивой. Благодаря ей мир узнал интереснейшего чешского художника, одного из родоначальников абстракционизма Франтишека Купку и многих других творческих людей, которых она поддерживала годами. Борьба Меды Младковой за здание на Кампе завершилась победой, и в Праге появился великолепный музей современного искусства. Мир ценит ее как уважаемого коллекционера и щедрого мецената. Каким же был долгий путь к этой вершине со станциями Закупы — Женева — Париж — Вашингтон — Прага и какую цену пришлось заплатить за «проездной билет»?

Девочка из хорошей семьи

Начало жизни Марии Соколовой похоже на многочисленные вариации сказки о Золушке. Разве что вместо злой мачехи в ней присутствовал властный и жестокий отец — директор замкового пивоваренного завода в расположенном на северо-западе Чехии городке Закупы. Там 8 сентября 1919 года и родилась Мария Магдалена, или Меда (от немецкого слова Mädchen — девочка), как в детстве ее называла мать.

Семья часто переезжала, Меда и ее брат были вынуждены постоянно менять школы и учителей, что не могло не сказаться на оценках. Плохая успеваемость детей — вина матери, считал пан Сокол, и это давало еще один повод для наказания всех членов семейства. «Отец был суровым и ужасно злым, — вспоминала Меда. — Когда мы делали что-то ему не нравящееся, он брал висевший в коридоре хлыст и избивал нас. Постоянно на всех кричал. Мама не могла ничего сказать или возразить ему, потому что полностью от него зависела. Такое было время. <…> Из-за его поведения я его разлюбила. И вообще не помню, чтобы кто-то из родителей когда-нибудь обнимал и целовал меня, сажал к себе на колени или просто разговаривал со мной». Она признавалась, что до сих пор так и не выяснила, где отец похоронен.

Отъезд в Прагу после окончания гимназического курса в Градце Кралове стал избавлением от отцовской тирании, деспотизма и рукоприкладства. Меда мечтала о торговой академии, но отец был непреклонен: только частная «семейная школа» — такие во множестве существовали в стране до конца 1940-х гг., учили там в основном домоводству. В столице Меда жила у любимой тетушки, которая не слишком ограничивала ее свободу и позволяла посещать танцевальные классы знаменитой балерины Марты Аубрехтовой. В 1936 году девушка окончила школу, а два года спустя получила диплом профессиональной танцовщицы и ангажемент в Большой оперетте, размещавшейся в ту пору в помещении торгового дома «Котва». Ее коронным номером был тингл-тангл, с которым она выступала в пражских кабаре и во время учебы. Денег платили немного, но финансовую независимость она впервые почувствовала именно тогда.

С приходом немцев перед Медой встал вопрос: готова ли она развлекать оккупантов? Она ответила себе «нет», уволилась из театра и стала гастролировать по Европе, выступая как независимая танцовщица в варьете Клайпеды, Вены и других городов.

Конец Второй мировой войны застал ее в Праге, и вспоминает она его со сложными чувствами. С одной стороны, это означало крах ненавистного фашистского рейха, но с другой — его сопровождала неоправданная жестокость по отношению к судетским немцам. И Меда принимает решение покинуть страну. От знакомых она узнала, что ежегодно Швейцария принимает студентов из Чехословакии, и отправилась туда, чтобы осуществить свою давнюю мечту — изучать иностранные языки (что и сделала в известной École de Traduction et d´Interprétation), а затем экономику и политологию в Женевском университете. Позже она защитила диссертацию, посвященную деятельности Второго интернационала, и получила степень доктора экономики.

Дальнейший ход событий для нее предопределил коммунистический переворот 1948 года. Меда Младкова осталась за границей. Она всегда настаивала и продолжает настаивать по сей день: это не было эмиграцией. По ее мнению, эмигрант — тот, кто по собственной воле покидает родину и не желает туда возвращаться. Она же была изгнанницей.

Станция «Женева»

Оставшись в Женеве, Меда оказалась в кругу соотечественников, покинувших Чехословакию по тем же или схожим причинам, что и она сама. Ее жизнь распалась надвое: вечерами она танцевала в местных барах и кабаре, чтобы заработать на еду и жилье, а днем училась или на общественных началах работала в независимом политическом журнале Skutečnost, который в 1949 году основал и два года редактировал академик и писатель Петр Рудольф Грубы. Страницы издания были предоставлены антикоммунистически настроенным авторам всех поколений, но в основном молодым. В своих материалах узник концлагеря Бухенвальд журналист Фердинанд Перутка, один из главных представителей чешской антикоммунистической эмиграции Павел Тигрид и другие авторы критиковали выселение судетских немцев и политику коммунистических властей в целом, отстаивали идею объединенной демократической Европы. Меда Младкова написала всего одну статью, но активно участвовала в обсуждениях и проявила себя отличным организатором и фандрайзером. Именно ей пришла в голову мысль объявить журнал просто регулярным сборником статей для узкого круга участников дискуссионного клуба. Швейцарские власти, не желавшие нарушать нейтралитет, в то время закрывали все политические эмигрантские издания, а Skutečnost удалось сохранить.

Журнал просуществовал несколько лет, но еще до его окончательного закрытия в 1953 году Меда Младкова основала собственное издательство Edition Sokolová. В его редакционный совет входили Фердинанд Перутка, журналист и театральный критик Йозеф Кодичек, политик и публицист Юлиус Фирт, писатель и будущий профессор Йельского университета Питер Деметц. Издательство публиковало труды чешских авторов, вынужденно покинувших родину или не имевших возможности печататься там. Первой изданной книгой стал сборник программ-интервью Фердинанда Перутки на радио «Свободная Европа». После одной из поездок в Лондон, где Меда встретила Ивана Блатны — члена знаменитого объединения деятелей искусств Skupina 42, эмигрировавшего в Великобританию и оказавшегося там в психиатрической лечебнице — она опубликовала сборник его стихов. Среди ее авторов были писатель и художник-сюрреалист Йиндржих Гейслер и французский публицист Бенжамен Пере.

Уже после перевода издательства в Париж вышла книга Андре Бретона о французской художнице чешского происхождения Тойен (Марии Черминовой), одной их ведущих представительниц европейского сюрреализма. Собственно, с коммерческой точки зрения именно она оказалась самой большой удачей издательского дома. Чтобы основать его, Меда продала драгоценности матери, переданные ей с оказией с родины. Она надеялась на хорошую прибыль от дорогих изданий: отличная бумага, переплеты из белой натуральной кожи... Увы, состоятельные эмигранты покупать их не спешили. Из-за названия издательства многие считали, что принадлежит оно спортивному объединению Sokol, и платить больше пары долларов за книгу готовы не были.

Женевский период оказался для Меды насыщенным, но финансово сложным и нервным. В промежутках между сбором пожертвований для чешских студентов, оставшихся после коммунистического путча за рубежом и не имевших средств для дальнейшего обучения, а также на школьное обучение детей чехословацких эмигрантов, поиском денег на свое издательское дело, она обивала пороги официальных учреждений в попытках обрести более прочный статус в стране. И студенческая виза, и предоставленное ей политическое убежище имели ограниченный срок действия, а получить швейцарское гражданство оказалось делом безнадежным. Чтобы не быть интернированной и сохранить свободу перемещения по миру, она принимает предложение бельгийского аристократа и миллионера Реми Антуана Жозефа де Мюленера и в 1949 году выходит за него замуж.

Они познакомились на вечеринке, и Реми влюбился в нее с первого взгляда. Со стороны Меды это был, скорее, брак по расчету: она получила бельгийский паспорт, а богатство мужа открыло перед ней неограниченные возможности путешествий, чем супруги и занимались, переезжая из страны в страну, из города в город, посещая музеи, галереи, вернисажи. Благодаря такому образу жизни Меда осознала, что искусство — любовь всей ее жизни, а новый статус позволил организовать выезд из Чехословакии матери и брата с семьей. В 1953 году они через ГДР и лагерь беженцев в Западной Германии добрались до Парижа. Отец уезжать отказался.

Все шесть лет, что просуществовал этот брак (в 1956 году пара развелась), Меда была безупречной женой. Пока не встретила в Париже Яна Младека — свою судьбу и любовь на долгие годы.

Станция «Париж»

Меду, открывшую для себя неисчерпаемый мир живописи, графики, скульптуры, в том числе в их самых последних авангардных проявлениях, Париж привлек возможностью познакомиться с новыми веяниями. Она поступает в L´École du Louvre при Сорбонне, где изучает историю искусств, а параллельно посещает все более или менее значимые выставки, бывает в мастерских художников. Не забывает она и о своем издательстве, офис которого была вынуждена перенести в Париж: швейцарцы все же запретили его деятельность из-за политического характера публикаций. Именно дела Edition Sokolová привели ее в кабинет известного экономиста и финансиста, директора Европейского отделения МВФ, оказавшегося в политической эмиграции чеха Яна Виктора Младека.

Меда привыкла поступать решительно. Узнав, что он является одним из спонсоров ее проекта, но не слишком щедрым, она посчитала правильным сказать ему об этом прямо и лично попросить о более внушительных пожертвованиях. «Он сидел в своем кабинете за большим деревянным столом, как король, — вспоминала она, — и смотрел на меня. Я и говорю: „Я так много о вас слышала, что просто не могла устоять перед вами. Студенты, экономисты и красивые девушки рассказывали мне о вас с восторгом“. Он ответил, что первые две категории его не волнуют, но он хотел бы получить адреса представительниц последней. Почему-то это меня очень расстроило». Однако на самом деле финансист был очарован смелостью просительницы (хотя, возможно, еще больше — ее красотой и обаянием) и отказаться увеличить свой денежный взнос не смог. Не осталась равнодушной и Меда. Однако, по ее признанию, «потребовалось три года, чтобы убедить его, что я для него самая подходящая и лучшая женщина». Они поженились в 1960 году уже в Америке, куда Младек отправился по долгу службы.

Но недаром Меда Младкова не устает повторять, что Париж стал тем городом, где она встретила двух самых главных мужчин в своей жизни: будущего мужа и любимого художника, одного из основателей авангарда Франтишека Купку. Они с Яном еще и не помышляли о коллекционировании живописи, когда однажды он показал невесте картину «Танцовщица кабаре» — подарок приятеля, известного антиквара Жака Кюгеля. «Я купил ее дешево на аукционе, она не слишком хороша, но этот художник — он, кстати, чех — когда-нибудь станет знаменитым», — предсказал тот с видом знатока и оказался прав.

Мало сказать, что картина Меду потрясла — буквально произвела переворот в ее представлениях о современном искусстве. И она поняла, что просто обязана познакомиться с художником лично и увидеть другие его произведения. К моменту их первой встречи в 1955 году Купка уже долгие годы жил во Франции, и на родине, в социалистической Чехословакии, его творчество мало кто знал. Да и во Франции большой популярности он не приобрел, хотя регулярно выставлялся. Жил Купка в парижском предместье Пюто, в скромной квартире с мастерской, стены которой почти полностью были увешаны его картинами. Визит молодой дамы, интересующейся искусством, его взволновал и слегка озадачил. «Мне открыл старик в белом плаще. Я представилась чешской студенткой, которая мечтает увидеть его картины. Он загорелся, потому что давно никто им не интересовался. Французы его не знали, а те, что знали, называли „этим ужасным немецким чехом“, самим же чехам не разрешалось приезжать за его картинами — китчем, как характеризовала их коммунистическая пропаганда. Он привел меня в студию, и я буквально сошла с ума. Бегала от одной картине к другой и вопила: „Это прекрасно!“».

Они прониклись взаимной симпатией с первого взгляда, поняли друг друга и вскоре стали друзьями. В тот день Меда купила одну маленькую картину и, вернувшись домой, все продолжала ею любоваться. Ей вдруг открылся до сих пор непонятный и чуждый мир кубизма и абстракции, а в голове зазвучала музыка — «Славянские танцы» Дворжака. Да, в картинах Купки она всегда слышала мелодию, и неудивительно — писал он под музыку. Самым неприятным для художника был момент, когда приходили в негодность батарейки в радиоприемнике. Тогда он звонил друзьям и знакомым и просил: «Пришлите мне батарейки, ситуация отчаянная — я не могу работать!»

Вплоть до 24 июня 1957 года, дня ухода из жизни 85-летнего живописца, они виделись так часто, как позволяли Меде занятия и работа. Именно ее Купка призвал перед смертью. Почитательница и пропагандист его творчества, будущий коллекционер его работ тогда впервые солгала своему другу: «Пан Купка, у вас скоро будет большая выставка!» Художник грустно улыбнулся: «Это неправда». Тогда Младкова поклялась, подумав про себя, что Бог простит ей эту святую ложь. И услышала в ответ: «Спасибо, спасибо, ты моя жизнь». Он тоже стал ее жизнью: многие годы она посвятила тому, чтобы художника узнал весь мир.

Подаренная Яну антикваром картина Франтишека Купки была куплена им за пятьдесят франков, за самую первую приобретенную в день знакомства маленькую работу Меда заплатила своему кумиру 150 долларов, а чтобы пополнить коллекцию его «Кафедральным собором», семья Младковых продала свой вашингтонский дом.

Станция «Вашингтон»

Яна Младека перевели из Европы в штаб-квартиру Международного валютного фонда в Вашингтоне, и они с Медой переехали в Америку, еще не будучи мужем и женой. За три парижских года отношения пары пережили несколько кризисов: сдержанному, закрытому холостяку-финансисту было трудно приспособиться к решительности, раскрепощенности и бескомпромиссности своей подруги. Но это оказался тот случай, когда противоположности не просто притянулись друг к другу, а создали удивительно гармоничную пару людей понимающих и ценящих индивидуальность партнера. Во всяком случае, супруг всячески поощрял желание Меды углубить гуманитарное образование: в США она изучала американскую литературу и искусство в Университете Джорджа Вашингтона, а затем в университете Джона Нопкинса в Балтиморе.

Перебираясь в Америку, Меда понимала, что эта страна станет ее новым домом на долгие годы. Приложив немалые усилия, она смогла перевезти за океан мать и брата с женой, что сразу создало ощущение большой семьи. И, разумеется, Ян и Меда задумались о покупке дома, благо материальное положение это позволяло: работа Младека на высоких позициях в МВФ была не только престижной, но и хорошо оплачиваемой. Перед Медой открылись возможности обустроить жизнь в соответствии со своими вкусами и мечтами. «Когда мы покупали наш дом, — вспоминает она, — то выбрали классическое здание в Джорджтауне: маленькие комнаты, узкие лестницы, повсюду ступени. А мне нравились открытые, наполненные воздухом пространства, и я сказал архитектору: давайте все это уберем. „У вас неправильный взгляд!“ — ответил он и все повторял и повторял, что комнаты должны оставаться маленькими, пока я не разозлилась и не начала крушить одну стену сама».

Сделать дом пригодным для демонстрации художественных полотен, и прежде всего — картин Франтишека Купки, было одной из целей, которую преследовала Меда, затеяв перепланировку. Ей нужно было убедить американских критиков, профессиональных искусствоведов и интересующуюся публику в исключительности художника, о котором они практически ничего не знали. В то время в Америке начался бум частных коллекций, и Младкова решила создать свою.

Нужно было заполучить несколько лучших картин Купки, что оказалось гораздо сложнее, чем она предполагала. Вдова художника Евгения, в прошлом модель Огюста Родена, не выносила Меду и никогда бы их ей не продала. В ней говорила не только женская ревность, но и оскорбленные чувства члена семьи масона. Согласно законам братства, к которому Купка принадлежал, на похоронах могли присутствовать только два свидетеля. Меда, которая, по ее словам, «хотела снова увидеть Купку», это правило нарушила, чем только ухудшила и без того натянутые отношения с наследницей.

Спустя десятилетия Меда Младкова призналась, что в тот раз решилась на подлог: попросила поэта Франтишека Листопада, бежавшего из Чехословакии в Португалию, представиться агентом Национальной галереи из Лиссабона. Против продажи произведений покойного мужа музеям государственного уровня вдова не возражала, и легенда сработала — картину удалось приобрести. Добившись желаемого, Меда продолжала мучиться сомнениями: «Я сделала это с тяжелым сердцем, не спала ночами и все спрашивала себя: имела ли я право поступать таким образом? Но у меня не было выбора. Альтернативой было не делать ничего, и тогда, быть может, Купка затерялся бы в потоке истории». Позднее она передала эту картину в Национальную галерею искусств в Вашингтоне, где та соседствовала с работами Пабло Пикассо.

Постепенно семейная коллекция пополнялась новыми работами. Младкова была неутомима: участвовала в организации выставок Купки, везде рассказывала о нем и приглашала к себе на ужин критиков, журналистов, а также людей состоятельных и известных — потенциальных покупателей полотен. Салоны в доме Младковых набирали популярность, на них бывали супруги Киссинджер, Мадлен Олбрайт, Джордж Сорос. А с семьей Бжезинских, особенно с женой Збигнева — скульптором Эмилией Бенеш, дальней родственницей президента Чехословакии Эдварда Бенеша, Меда дружила. Эти рауты превращались для американцев в вечера знакомства с произведениями и личных встреч с творческими людьми из-за железного занавеса, к которым коммунистические власти не благоволили. Именно в доме Младковых многие из них впервые увидели знаменитые коллажи уже прославившегося в Европе Йиржи Коларжа; в комнате на втором этаже у них жил Богумил Грабал; семью соотечественников навещал Вацлав Гавел с женой Ольгой.

История знакомства и дружбы Меды с будущим президентом Чехословакии заслуживает отдельного упоминания. Долгое время считалась, что Вацлав Гавел, уже находившийся в поле зрения спецслужб Чехословакии после выступления против цензуры на съезде Союза писателей и публикаций в «Литературных страницах», переписки с заграницей не вел. Но Ондржей Кундра — чешский журналист, сотрудник журнала «Респект» и соавтор автобиографической книги Меды Младковой «Моя прекрасная жизнь» — в ходе сбора материалов о ее деятельности в США обнаружил их неизвестную переписку. Речь в корреспонденции, в частности, шла о грантах и стипендиях, которые, благодаря переговорам Меды с вице-президентом Фонда Форда, предоставлялись чехословацким деятелям искусства, профессуре и аспирантам. Все они могли провести в США от нескольких месяцев до двух лет. Разумеется, Гавел оказался в числе первых возможных кандидатов. «Приглашение для вас уже обещано, — писала Младкова в Прагу 20 июля 1968 года. — Я лишь спешу убедиться, что вы по-прежнему заинтересованы в стипендии, и, если да, напишите мне как можно скорее, когда вы хотите приехать, как долго готовы пробыть <в США> и что хотели бы здесь сделать и увидеть. Эту информацию приложите к вашему резюме. Пришлите его на чешском, мы сами переведем на английский. От вас требуется только дата приезда, но, вероятно, она будет зависеть от ситуации дома».

В ответном письме от 4 августа 1968 года Вацлав Гавел благодарит Меду за интерес и рекомендации, выказывает готовность помочь представителям Фонда во время их визита в Прагу для собеседования с кандидатами и с благодарностью принимает предложение о стипендии. «Наиболее рациональной, с моей точки зрения, была бы стажировка на шесть месяцев, с сентября 1969 года по февраль 1970 года. Думаю, этот период будет довольно интересным и важным здесь, и я мог бы кое-чем оказаться в это время полезным. Но, с другой стороны, одни мероприятия, в которых я участвую, должны к тому времени стабилизироваться, а другие не пострадают от моего отсутствия в течение шести месяцев».

Увы, меньше чем через три недели «ситуация дома» изменилась кардинально и на планах Вацлава Гавела был поставлен жирный и зловещий крест. В страну вошли советские танки, и вместо плодотворной стажировки в США его ждали опала, протестная деятельность и тюремная камера.

Станция «Прага I»

А познакомились Меда Младкова и Вацлав Гавел в Праге в 1967 году, куда она приехала впервые за почти двадцать лет. Ее целью стало знакомство с новым поколением чехословацких художников. К тому времени они с мужем уже поддерживали опальных художников в социалистических странах. «Я ездила по всей Европе — в Польшу, Венгрию, Югославию и так далее, мы хотели помочь художникам, которые не смели выставлять свои работы, они практически не были никому известны, это было тяжелое для них время», — вспоминает Младкова и добавляет, что муж был против ее поездки в Чехословакию. Но, справедливо полагая, что без посещения родины ее впечатления об искусстве, создававшемся за железным занавесом, будут неполными, она приехала, обошла десятки мастерских художников и купила очень много работ.

Результатом ее поездок стала большая выставка Expressive в музее Хиршхорна в Вашингтоне — едва ли не первый реальный шанс для художников из Восточной Европы показать свои работы за границей. Экспозиция стала крупным событием в американской столице и еще больше укрепила репутацию Меды как популяризатора современного искусства. «О, так это вы сделали Expressive!» — еще долгое время говорили ей при встрече. По окончании выставки представители художников из Праги буквально умоляли Младкову и ее мужа приобрести работы: «Послушайте, эти картины не могут вернуться, мы снизим цену, пожалуйста, купите все, ведь художник может быть в тяжелом положении». Таким образом относительно недорого была приобретена еще одна часть будущей обширной коллекции.

Многие задаются вопросом, почему все эти годы коммунистические власти разрешали Младковым поддерживать независимых художников? Секрет прост: все страны восточного блока нуждалась в иностранной валюте, а Меда платила долларами. Чехословакия, где она стала важным клиентом официальной посреднической организации Artcentrum, не стала исключением. Но, по воспоминаниям мецената, ей еще и повезло с «понимающим директором»: тот был очарован ее мужем, поскольку никогда не встречал такого скромного человека на столь высоком посту в международной организации. Они поужинали вместе, похоже, поняли друг друга и «коммунистический директор» помог купить работы художников из черного списка, не имевших возможности выставлять и продавать свои работы. «Этот человек невероятно поддерживал меня, по-видимому, он придумал разные уловки, чтобы обмануть социалистические власти».

Станция «Прага II»

Несмотря на заинтересованность властей в валюте и даже наличие единомышленников, способных оказать реальную помощь в пополнении коллекции, вскоре въезд в Чехословакию для Меды Младковой был закрыт. Спецслужбы держали ее в поле зрения постоянно, но в период нормализации усилия Stb по дискредитации семьи соотечественников, проживавших в США, достигли апогея. В 1984 году виза Меды была аннулирована, и только Бархатная революция вновь открыла ей двери на родину.

Каково было получить такую пощечину людям, посвятившим жизнь сохранению и продвижению в мире нового искусства своей родины, вложившим в это огромные личные средства и никакими деньгами не измеримые душевные силы, могут знать только они сами. Семья меценатов десятилетия жила в соответствии со словами Яна Младека, которые можно видеть над входом в музей на Кампе: Vydrží-li kultura, přežije národ — «Если сохранится культура, выживет и народ».

Всю жизнь он мечтал сделать нечто важное и полезное для родной Чехии. И, наверное, смог бы осуществить свою мечту после ноября 1989 года, но умер всего за несколько месяцев до Бархатной революции. Это был тяжелый удар для Меды, но она вернулась на родину, в том числе и для того, чтобы воплотить в жизнь их совместные планы. «Я отправилась к Вацлаву Гавелу, с которым раньше мы вместе мечтали о том, что однажды можно было бы сделать для страны, и сказала: я отдам вам всю нашу коллекцию. С этим наверняка согласился бы и мой муж, если бы был жив, — рассказала Младкова в одном из многочисленных интервью. — Я думаю, он был бы очень счастлив. Я верю в жизнь после смерти, поэтому уверена, что он смотрит откуда-то на меня и говорит: „Спасибо, Меда!“».

Передача Праге коллекции, стоимость которой в то время составляла более 30 миллионов долларов, оказалась только началом долгого пути. Поиск подходящего помещения, его реконструкция, наводнение 2002 года, которое отсрочило открытие, борьба с местной бюрократией, сопротивлением руководства Национальной галереи и недобросовестность сотрудников — это тема для отдельного большого материала.

Сейчас, в юбилейные дни, много написано и сказано об эпопее, длившейся годы и завершившейся открытием музея, ставшего для Меды Младковой делом жизни. «Я открыла музей 8 сентября <2003 года>, в день моего дня рождения. Многие люди, видевшие меня 10 или 20 лет назад, конечно, начинают прикидывать, сколько же мне сейчас может быть лет. Но я постарела вместе с моим музеем, поэтому для меня возраст не имеет значения. Теперь я хожу по нему и спрашиваю себя: как же мне все это удалось?»

Литература

Mládková Meda, Kundra Ondřej. Meda Mládková — Můj úžasný život. Praha, 2014

Štoll Martin. Television and Totalitarianism in Czechoslovakia: From the First Democratic Republic to the Fall of Communism. Bloomsbury Academic, 2018

Ševčík Jiří, Morganová Pavlína, Dušková Dagmar. České umění 1938—1989: programy, kritické texty, dokumenty. Praha, 2001

Vachtová Ludmila. Frank Kupka; pioneer of abstract art. McGraw-Hill, N.-Y.,1968

Respekt, 2018—2019