В России же ничего подобного не ожидается: Путин не намерен уходить в отставку. Поэтому утверждения о том, что, инициировав 15 января пересмотр Конституции и сменив правительство, он начал «транзит власти», необоснованны. Невозможно передать власть самому себе, можно лишь, что не исключено, переименовать свою должность, назвать себя не президентом, а, например, «председателем Государственного совета» или «Верховным правителем». Важно другое: назначив себя, подобно лидерам бывших советских центральноазиатских республик, пожизненным властителем, Путин создал условия для возникновения в стране политического кризиса в момент, когда российской правящей верхушке придется выбирать его преемника, что часто именуют «кризисом престолонаследия». Произойдет он или нет и какими могут быть его последствия, сейчас сказать трудно. Но, как гласит один из законов Мерфи, «если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается».

«Кризис престолонаследия»

«Кризис престолонаследия» является, похоже, наиболее подходящим русским эквивалентом широко распространенного англоязычного термина succession crisis (дословно — кризис наследования или правопреемства). Такие кризисы нередко поражают авторитарные режимы в процессе смены высшего руководства при отсутствии заранее согласованного и принятого большинством правящей элиты преемника или признанных всеми правил и процедур его определения.

В демократической системе преемник уходящего лидера определяется путем выборов, в монархической принят принцип передачи власти по наследству. В бывшем СССР действовал, а в Китае действует до сих пор механизм «политбюро»: преемник выбирается узким кругом лиц, составляющих высшее руководство страны, список которых определен заранее и не может быть изменен в процессе принятия решения о «престолонаследии». Похожим образом — голосованием коллегии кардиналов (конклава) — выбирается глава католической церкви.

Иначе обстоит дело в авторитарных режимах персоналистского типа, которые сформировались в России и ряде государств бывшего СССР, особенно в южной его части. Зафиксированный в конституциях порядок выбора преемника не соблюдается, а сколько-нибудь устоявшегося реально действующего механизма его определения нет. В процессе смены высшего руководства в таких режимах возникает (обычно на относительно короткий период времени) вакуум власти. Исчезает фигура, способная контролировать и сдерживать соперничающие бюрократические кланы, командование армии и органов безопасности. Все они могут столкнуться друг с другом в борьбе за власть, что ведет к ослаблению, параличу и распаду государственного аппарата и, в конечном итоге, к дезинтеграции страны. Как заметила в свое время Джин Киркпатрик, бывшая в 2000-е гг. представителем США в ООН, «чем дольше автократ находится у власти и чем более глубоким и всепроникающим является его личное влияние, тем более зависимыми от него становятся национальные институты. Без него организованная жизнь общества рухнет, подобно тому как развалится сводчатый купол, если удалить его краеугольный камень»¹.

Но даже если смена лидера проходит достаточно гладко, она влечет за собой временное ослабление власти. Новому правителю требуется консолидировать вокруг своей персоны основные элитные группы, откорректировать систему сдержек и противовесов, создать собственную политическую и силовую базу. В этот период оппозиция, если она имеется, обретает возможности для выхода из подполья, эскалации протестных выступлений и мобилизации сторонников. В итоге переход власти от уходящего лидера к новому является одним из самых опасных моментов в эволюции авторитарных режимов того типа, который характерен для бывшего СССР.

В 1999—2000 гг. в России и в 2003 году в Азербайджане преемники Бориса Ельцина и Гейдара Алиева были ими заранее отобраны и согласованы с основными группировками и фигурами в бюрократической, военной и деловой элитах. В 2008 году Владимир Путин сохранил за собой ключевую роль в бюрократической системе, выдвинув на высший пост в государстве фигуру заведомо несостоятельную, но глубоко лично ему лояльную. Его возвращение в Кремль также было заранее запрограммировано и никем в высших слоях элиты не оспаривалось. По крайней мере, об этом ничего не известно.

В Азербайджане Гейдар Алиев передал власть своему сыну Ильхаму, который в последние годы жизни отца был, по сути, вторым человеком в государстве. По-видимому, похожий вариант намечается в Казахстане, где дочь Нурсултана Назарбаева Дарига является председателем Сената и по закону будет исполнять обязанности президента в случае добровольной или вынужденной отставки нынешнего главы государства Касым-Жомарта Токаева.

Иначе обстояло дело в Туркмении и Узбекистане. Бывший президент Туркмении Сапармурат Ниязов, более известный как Туркменбаши, и его узбекский коллега Ислам Каримов были, соответственно, де-юре и де-факто пожизненными правителями и отказывались называть возможных преемников: определив преемника, любой авторитарный лидер становится «хромой уткой». Влияние очень быстро перетекает к тому, кто в скором времени будет переставлять фигуры в высших эшелонах власти и направлять финансовые потоки. Избежать этого можно, только передав власть близкому родственнику, как это произошло в Азербайджане. Но сын Ниязова Мурат предпочитал держаться подальше от Ашхабада, занимаясь бизнесом в Европе, а дочь Каримова Гюльнара, которую одно время называли в числе его преемников, в момент смерти отца находилась под домашним арестом. С марта 2019 года она содержится в колонии общего режима, а в январе 2020 года в Ташкенте начались судебные слушания по ее новому уголовному делу.

Путин, судя по всему, идет по пути Ниязова и Каримова. Передать власть дочерям он не может: это было бы слишком одиозно даже для привыкшего ко всему рептильного российского правящего класса. Отдать власть какому-нибудь, пусть и самому лояльному персонажу слишком рискованно: преемник почти наверняка взвалит на него ответственность за кризис в отношениях с ведущими западными странами и тупик в экономике. Не исключено, что российскому президенту по ночам мерещатся призраки Иосифа Сталина и его ближайших сподвижников, которые сразу после смерти диктатора начали борьбу с «культом личности». И поэтому история реального «транзита власти» в Туркменистане и Узбекистане, режимы которых весьма схожи с путинским, может дать дополнительную пищу для размышлений. Ведь и президент, даже пожизненный, не просто смертен, но, как заметил Воланд, «иногда внезапно смертен».

Туркменистан, декабрь 2006 года

После краха СССР Сапармурат Ниязов, бывший партийный руководитель Туркмении, ставший ее президентом, создал режим, считавшийся одним из наиболее жестоких и одновременно карикатурно-нелепых. Формально высшей властью были Халк маслахаты (Народное собрание) и Меджлис (парламент). Но фактически вся власть принадлежала и принадлежит президенту, который является также главой правительства. В 1993 году Ниязов был официально провозглашен главой всех туркмен мира — «туркменбаши», а чуть позже — Туркменбаши Великим. В декабре 1999 года Халк маслахаты объявил Ниязова пожизненным президентом.

Став во главе независимого Туркменистана, Ниязов систематически выдавливал из властных институтов представителей элитных кланов, сформировавшихся в советский период. Главным инструментом внутренней политики стали регулярные чистки кадров, в результате которых доминирующее положение в органах власти заняли выходцы из Ахалского велаята, в массе своей не принадлежащие к туркменской элите позднего советского периода. Такая политика противопоставляла ахал-текинскую верхушку всем другим кланам и тем самым вынуждала ее сплачиваться вокруг президента, который был главным и, возможно, единственным гарантом ее политического и даже физического выживания.

Лишь немногие из ближайшего окружения Ниязова не принадлежали к ахал-текинцам. Среди них главную роль играли начальник Службы безопасности президента Акмурад Реджепов, помощник президента Виктор Храмов и заместитель управляющего делами аппарата президента Александр Жадан. Они входили в узкий круг приближенных Ниязова, которым удалось уцелеть в круговерти кадровых чисток, заканчивавшихся нередко длительными тюремными заключениями или неожиданными смертями. К концу 1990-х гг. верхние слои большинства региональных, племенных и семейно-родственных кланов, в прошлом игравших видную роль в стране, были либо лишены влияния, либо репрессированы, либо вынуждены бежать из страны. Беспрецедентная кадровая чистка 2001—2003 гг., напоминавшая по своим масштабам печально знаменитые московские процессы 1937—1938 гг., глубоко затронула не только бюрократию, но и основу основ деспотического режима — органы безопасности и армию.

По официальной версии, Ниязов умер в своем дворце Огузхан от сердечного приступа в 1:10 21 декабря 2006 года. Иногда утверждают, что туркменский диктатор был убит ближайшим окружением. Это имеет некоторые основания: высшая туркменская номенклатура вполне могла пойти на устранение непредсказуемого, капризного и жесткого диктатора, действия которого угрожали самому ее существованию. Блестящая формула мадам де Сталь о том, что политический строй России есть самодержавие, ограниченное удавкой, справедлива не только по отношению к российскому, но и к любому деспотическому режиму. Есть и конкретные факты. В частности, последний раз Ниязова видели живым 15 декабря 2006 года. Через два дня, 17 декабря, в Ашхабаде были собраны высшие пограничные офицеры. На следующий день они спешно выехали на места, чтобы закрыть пограничные переходы. И, что самое главное, трудно избавиться от впечатления, что окружение Ниязова было готово к его смерти и действовало быстро, согласованно и решительно, словно по заранее разработанному и хорошо продуманному плану.

События развивались стремительно. Конституция Туркменистана предусматривала, что в случае неспособности президента исполнять свои обязанности временно исполняющим обязанности президента должен был стать спикер парламента. В декабре 2006 года им был Овезгельды Атаев. Однако через несколько часов после смерти Ниязова Атаев был арестован и на следующий день смещен со своего поста. Ему инкриминировалось смешное, по туркменским понятиям, деяние: запретив сыну жениться на девушке «по мотивам племенной вражды», он спровоцировал ее на попытку самоубийства. Через несколько месяцев Атаев был осужден на пять лет тюремного заключения.

Реальная власть оказалась в руках Государственного совета безопасности, своего рода хунты, которую иногда вежливо называли «инициативной группой». В нее входили министр национальной безопасности Ашырмухаммедов, министр внутренних дел Рахманов, министр обороны Мамметгельдыев, руководитель Государственной пограничной службы Аловов, генеральный прокурор Огшуков и руководитель службы безопасности президента Реджепов. Иногда в эту группу включали министра иностранных дел Рашида Мередова. Неформальным лидером хунты считался Реджепов.

По закону Государственный совет безопасности не имел властных полномочий. Он был создан в разгар политического кризиса начала десятилетия как совещательный орган при президенте. Но именно на экстраординарном совещании Государственного совета безопасности и Кабинета министров утром 21 декабря было решено утвердить временно исполняющим обязанности президента Бердымухамедова, бывшего на тот момент вице-премьером и министром здравоохранения, а также немедленно созвать заседание Халк маслахты и рекомендовать ему поддержать кандидатуру Бердымухамедова на пост президента. 26 декабря 2006 года Халк маслахты выполнил эту рекомендацию, а также изменил положение конституции, запрещавшее исполняющему обязанности президента баллотироваться кандидатом в президенты. Были отобраны кандидаты, среди которых, разумеется, оказался Бердымухамедов. Как и ожидалось, он одержал победу на выборах 11 февраля 2007 года подавляющим большинством голосов.

Спокойная смена власти в Туркменистане объясняется сочетанием нескольких факторов. Помимо членов хунты в стране не осталось деятелей, достаточно влиятельных, чтобы претендовать на высший пост. В результате массовых чисток были устранены или вытолкнуты на обочину политической жизни лидеры семейно-родственных кланов, землячеств и бюрократических группировок, способные составить конкуренцию «инициативной группе». Сама она поначалу была достаточно сплоченной, и никто в здравом уме не рискнул бы противодействовать согласованным действиям руководителей всех силовых ведомств. Наконец, бюрократический аппарат был измотан неопределенностью своего положения в результате кадровой политики Ниязова. Ввязываться в борьбу за власть означало бы еще более усугубить нестабильность, чреватую для большинства чиновников негативными последствиями.

Другой вопрос — почему преемником был выбран именно Бердымухамедов? По-видимому, «инициативная группа» остановилась на нем именно потому, что он не имел собственной силовой базы и опоры в бюрократическом аппарате. В эмигрантских кругах его пренебрежительно называли стоматологом, имея в виду образование и должность директора стоматологического центра, которую он занимал в середине 1990-х. Утверждалось даже, что его возвышение связано с тем, что он лечил зубы Ниязову. Последнее вызывает серьезные сомнения: туркменский диктатор вряд ли доверил бы свои зубы директору местного стоматологического центра, имея возможность пригласить квалифицированных врачей из-за границы. Бердымухамедов не мог составлять конкуренцию членам хунты, но перекрывал возможность выдвижения на высшую власть кого-либо из них самих. Это позволяло сохранить баланс сил в высшем эшелоне и предотвратить открытую борьбу за власть, по крайней мере, в первые месяцы после смерти Ниязова.

Иными словами, Бердымухамедов рассматривался как фигура, устраивающая силовиков именно по причине своей слабости. Такая ситуация типична для авторитарных режимов. Но, как показывает история, многие персонажи, считавшиеся слабыми и временными, переигрывали своих соперников и надолго утверждались на политическом Олимпе. Так произошло и в Туркмении. Через три месяца после избрания Бердымухамедова президентом фактический лидер «инициативной группы» Реджепов был арестован и приговорен к 20 годам тюрьмы, где и умер в 2017 году. К началу 2009 года в отставке оказались все члены хунты. Возможно, кому-то повезло спокойно наслаждаться заслуженным отдыхом, но достоверно об их судьбе ничего не известно.

Узбекистан, август 2016 года

В основе своей политическая система Узбекистана (как, по сути дела, и России) мало отличается от туркменской. Во всех этих странах современные институты — СМИ, нормы права и судебная система, конституция, партии, парламент, выборы — играют декоративную роль. Подлинная политика делается за непроницаемыми для постороннего взгляда стенами президентских резиденций: в Огузхане, Ак-Сарае и Кремле. Она определяется решениями самого президента и взаимодействием кланов — неформальных группировок, возникающих в элитных слоях, связанных друг с другом и с высшим руководством страны. Различие между Россией и Центральной Азией в том, что российские кланы формируются главным образом на профессионально-территориальной основе, объединяя людей, связанных общей карьерой и/или общей деятельностью в том или ином регионе, например, «днепропетровский клан», бывший ключевым элементом брежневского режима. В Центральной Азии кланы формируются на основе семейно-родственных связей, этнической или территориальной общности. Принадлежность к ним является важным, даже необходимым условием для рекрутирования в элиту и продвижения по карьерной лестнице.

Сегодняшняя клановая система Узбекистана формировалась на протяжении последних 100—120 лет по территориальному принципу. Особую роль в ней играют три крупных клановых конгломерата — Ферганский, Ташкентский и Самаркандско-Бухарский. В этих регионах производится почти 75 % ВВП и проживает более 60 % населения. Их региональные элиты контролируют основные экономические ресурсы страны и связанные с ними финансовые потоки, а выходцы из них составляют основную часть центрального бюрократического аппарата. Самаркандско-бухарский клановый конгломерат исторически связан с элитами бывшего Бухарского эмирата, а ферганский и ташкентский — Кокандского ханства.

Основоположник нынешнего узбекского режима Ислам Каримов пришел к власти в республике летом 1989 года, накануне распада СССР. Как и его туркменский коллега, он был назначен руководителем партийной организации, а в декабре 1991 года избран президентом. На периферию политической жизни был отодвинут ферганский клан, игравший при предшественниках Каримова ведущую роль в партийном и советском аппарате. Ведущие позиции в бюрократической иерархии оказались занятыми представителями ташкентского и самаркандского кланов. Публикации независимых экспертов полны живописных, хотя далеко не всегда точных описаний придворных склок, интриг и соперничества за ключевые посты, бушевавших в окружении президента. Последний, в свою очередь, поощрял такое соперничество, видя в нем средство сохранения собственной власти, и последовательно устранял с политической арены фигуры, обретающие, с его точки зрения, чрезмерно большое влияние или заподозренные в желании занять его место.

С конца 2000-х гг. в эпицентре закулисной политической борьбы в Узбекистане оказался вопрос о преемнике Каримова. Одно время в этом качестве всерьез рассматривалась его старшая дочь Гюльнара, рвавшаяся наверх как в бизнесе, так и на дипломатической службе. Но, как показывает опыт авторитарных и тоталитарных режимов, заранее отобранный преемник уходящего лидера должен, как минимум, несколько лет занимать одну из высших должностей в государстве, чтобы разобраться, как действуют негласные механизмы власти и какова реальная иерархия; понять тонкости взаимоотношений ключевых, в том числе теневых фигур бюрократического аппарата и, что особенно важно, создать в нем собственную опору. Будучи благодаря семейным связям лицом весьма влиятельным, Гюльнара Каримова не имела, однако, собственной «группы поддержки», неформальной сети лояльных сторонников в государственном аппарате, армии и органах безопасности. Значительную часть времени она проводила вне Узбекистана, а самый высокий пост, который занимала в стране, — заместитель министра иностранных дел по вопросам международного сотрудничества в культурно-гуманитарной сфере.

Тем не менее определенные шансы стать преемницей отца у нее, видимо, имелись, и именно поэтому соперники в намечавшейся борьбе за высшую власть устранили ее с политической арены. В 2013 году шеф узбекской госбезопасности передал Каримову обширное досье, в котором содержались убедительные доказательства совершенных Гюльнарой и ее окружением хищений, взяточничества и прочих уголовных преступлений, а также «поведения, неподобающего мусульманской женщине». В итоге она оказалась сначала под домашним арестом, а после смерти отца — в тюрьме.

После устранения с политической арены Гюльнары Каримовой в качестве возможных кандидатов в президенты назывались премьер-министр Шавкат Мирзиёев и первый заместитель премьера Рустам Азимов. Мирзиёев родился в 1957 году в Джизакской области. Официально он узбек, но по неофициальным данным — таджик. В первой половине 1990-х гг. Мирзиёев работал хокимом (главой администрации) одного из районов Ташкента; в 1996—2003 гг. руководил Джизакской, а затем Самаркандской областями. Сам он до сих пор позиционирует себя в качестве «надкланового политика», что делает его относительно приемлемым если не для всех, то для большинства соперничающих группировок, однако, по мнению экспертов, пользуется поддержкой самаркандского клана, особенно входящих в него лиц таджикского происхождения.

Соперником Мирзиёева в схватке за президентский пост обычно называли его первого заместителя Рустама Азимова, выходца из элитной ташкентской интеллигенции, выпускника Ташкентского и магистратуры Оксфордского университетов. Будучи одним из немногих узбекских экономистов, знакомых с функционированием рыночных механизмов, Азимов быстро продвигался по карьерной лестнице в банковско-финансовых структурах независимого Узбекистана. В 1991—1998 гг. он возглавлял Национальный банк внешнеэкономической деятельности и был управляющим Европейского банка реконструкции и развития от Узбекистана, в 1998 году стал министром финансов, а с 2000-го периодически занимал должности заместителя и первого заместителя премьер-министра, министра финансов и министра внешнеэкономических связей. Считалось, что Азимов пользовался поддержкой ташкентского клана.

Такова была в общих чертах политическая ситуация в Ташкенте накануне смерти президента. 27 августа 2016 года у Каримова произошел тяжелый инсульт. По словам приглашенного к нему известного финского нейрохирурга Юха Хернесниеми, в этот день «пациент был фактически мертв, это была смерть мозга»². На следующий день власти сообщили, что президент «находится на стационарном лечении», требующем «определенного времени»³. Лечение завершилось через неделю. 2 сентября поздно вечером правительство и парламент сообщили о смерти президента. К этому времени узбекские силовики и верхушка крупнейших региональных клановых конгломератов договорились о кандидатуре преемника. Руководителем комиссии по организации похорон Каримова был назван Мирзиёев⁴. Определенный Конституцией врио президента председатель Сената Юлдашев пробыл в этой должности пять дней и «попросил самоотвод», объяснив это отсутствием «достаточного опыта в управлении государством»⁵. На его место, как и следовало ожидать, был назначен Мирзиёев, которого 14 декабря избрали президентом. Решение Юлдашева было мудрым. Два года он спокойно руководил Сенатом, а в июне 2019 года возглавил Генеральную прокуратуру⁶.

Судьба других кандидатов на высшую власть сложилась менее благополучно. На следующий день после избрания Мирзиёева Азимов был снят с поста министра финансов. Хотя он был оставлен первым вице-премьером, контроль за одним из ключевых инструментов власти, денежными потоками, был передан в другие руки. В июне 2017 года Азимова назначили на третьестепенную должность руководителя Национальной компании экспортно-импортного страхования Узбекинвест.

Говорили о президентских амбициях всемогущего при Каримове руководителя Службы национальной безопасности Рустама Иноятова. Похоже, престарелый Иноятов отказался от прямого участия в борьбе за власть и сначала продвигал в президенты своего заместителя Шохрата Гулямова, а затем все же поддержал Мирзиёева. Судьба Гулямова оказалась еще более печальной, чем у Азимова: летом 2017 года по обвинению в «посягательстве на конституционный строй» он был приговорен к пожизненному заключению⁷.

Дальше события развивались по знакомому сценарию: убраны (кто в тюрьму, кто в отставку) руководители госбезопасности, заменены все силовые министры, а руководимые ими ведомства подвергнуты основательной чистке. Легче всех отделался Иноятов, перемещенный на почетный, но малозначимый пост советника президента. Похоже, новый президент по достоинству оценил позицию шефа госбезопасности в решающий момент борьбы за власть.

Россия, ....

Опыт борьбы за власть, развернувшейся в Туркменистане и Узбекистане после смерти «пожизненных президентов», весьма важен для России, поскольку политические системы и персоналистские режимы этих стран имеют много общего. Можно предположить, что события, последующие за неизбежным уходом Путина в лучший мир, будут повторять в той или иной мере центральноазиатский сценарий.

Определенный конституцией временно исполняющий обязанности умершего правителя персонаж отстраняется от власти. Последняя на короткое время сосредотачивается в руках верхушки силовых ведомств и нескольких ключевых фигур из высшего эшелона гражданской бюрократии. Они договариваются о некой компромиссной кандидатуре, не имеющей собственной силовой опоры. Но, придя к власти, преемник первым делом убирает с политической арены, а то и лишает свободы соперников и меняет силовую элиту. Его успех зависит от того, насколько умело он использует противоречия между военным командованием, службами госбезопасности и полиции. Руководители этих ведомств оказываются в своеобразной ловушке: с одной стороны, они играют решающую роль в определении преемника, с другой — становятся первым объектом неизбежной кадровой чистки. Их судьба, как правило, незавидна. И главное: смена высшего руководства не меняет характер режима, остающегося жесткой авторитарной диктатурой.

Этот сценарий, вполне вероятно, повторится в Москве. Впрочем, Россия может пойти своим путем: силовые кланы не договорятся о приемлемой кандидатуре преемника, противоречия между ними будут нарастать и выйдут за кремлевские стены, приведя к параличу государственного аппарата, гражданским конфликтам и распаду страны. Другой вариант: возникающая на первом этапе «транзита» хунта попытается сформировать нечто вроде «коллективного руководства», как это было в СССР после смерти Сталина и свержения Хрущева. Но, как показывает советская история, избежать борьбы за власть в такой политической конструкции невозможно. Скорее рано, чем поздно она сосредотачивается в одних руках.

Разорвать эту порочную цепь событий можно, лишь перейдя к демократическим процедурам смены власти. Но сама мысль о демократическом «транзите» российским силовикам, да и всему бюрократическому бомонду глубоко противна. А потому и российскому обществу, и соседним странам стоит готовиться к худшему.