«Где так вольно дышит человек»
Как только послевоенная советская жизнь начала немного налаживаться, Шевяков подал руководству Иркутского университета прошение о заграничной командировке (1921): обещание написать монографию по Acantharia для Неаполитанской зоологической станции, данное им еще в 1898 году, было близко к реализации, но Владимиру Тимофеевичу нужны были свежая литература и некоторые полевые наблюдения1. К счастью, и иркутское руководство, и Главнаука пошли навстречу ученому: последний капитальный труд его жизни, монография о радиоляриях Неаполитанского залива, увидел свет в Италии в 1926 году, через 27 лет после начала этой работы. Только на полевые наблюдения для этого исследования у Шевякова ушло более трех лет.
Это было дело, не только требовавшее завершения, но и могущее отвлечь от трагических семейных событий. В 1920 году погиб, сражаясь с большевиками, старший сын Александр (см. предыдущую часть статьи), а зимой 1924-го неожиданно, от пищевого отравления, скончался сын Владимир, начавший учиться в Иркутском университете и уже подававший большие надежды как будущий ученый. Наука и здесь помогла профессору справиться с жизненными потрясениями.
В предисловии к монографии Шевяков писал: «Благодаря энергии ректора2 в соответствующих инстанциях и тому, что директор станции, мой друг профессор, доктор Р. Дорн, крайне любезно пошел мне навстречу, весною 1925 г. я был командирован в четвертый раз в Неаполь с целью напечатания моей монографии». Хотя многочисленные бюрократические формальности удалось преодолеть только к августу, проф. Шевяков был готов к поездке уже в июне 1925 года: «Я предполагаю выехать 15—20 (через Москву, Петербург, Штеттин, Берлин, Прагу, Триест, Анкону, Рим) и к середине июля надеюсь прибыть в Неаполь. Монография и таблицы готовы к печати, я только должен дополнить их новой литературой (начиная с 1914 г.), что надеюсь сделать на станции», — сообщал он директору Неаполитанской станции проф. Р. Дорну3. Понятно, что добраться из Восточной Сибири на юг Италии было тогда очень непросто, тем более что все официальные бумаги оформлялись только в Москве, а в Европу Шевяков предполагал плыть из Ленинграда. Дополнительный «крюк» в Прагу был предпринят, чтобы повидаться с дочерью, жившей тогда в Чехословакии4.
На последней стадии подготовки издания, уже из Неаполя, где проф. Шевяков с женою провели почти год (до лета 1926), Владимир Тимофеевич писал своему любимому ученику проф. В. А. Догелю в Ленинград: «Осталась общая часть (около 250 стр.), которую теперь отделываю и через месяц или полтора сдам в печать. Смета огромная — около 150 тысяч лир, т. е. 12-13 тысяч рублей золотом — Станция взяла печатать на свой счет, но поставила условие, чтобы я лично держал первую корректуру и таблиц, и текста, т. к. посылать в Иркутск типография наотрез отказалась — нельзя месяц держать набор от первой до второй корректуры, а там смотришь, еще задержит и цензура или пропадет бандероль. Я, конечно, согласился и возбудил ходатайство о продлении командировки до конца мая. Если не разрешат, решил все равно остаться и покину Неаполь только когда прокорректирую последний лист и последнюю таблицу — это ведь вопрос жизни или, вернее, вопрос двадцатишестилетней работы, представляющей мою лебединую песнь. Закончив, поставлю точку, и можно спокойно умереть. А отложить печатать до моего следующего приезда в Неаполь — было бы безумием. Совесть моя чиста — я дал слово вернуться в Россию, и слово сдержу <…>. Даже в праздники и воскресения работаю. И представьте, не устаю, так я изголодался по научной работе, ибо все время в Иркутске устраивал лабораторию, коллекцию и учил молодежь — и так все время. Приехал в Неаполь и дорвался, и счастлив я, и доволен безмерно, — это напоминает мне первые годы моей работы в Гейдельберге»5.
В 1928 году эта монография ученого получила специальную премию Совнаркома СССР. В последние годы жизни В. Т. Шевяков по предложению Неаполитанской зоологической станции начал изучать инфузорий Неаполитанского залива (1927—1928), составлял учебник по паразитологии и занимался обработкой материалов по простейшим озера Байкал.
Тем временем ситуация в России изменилась — близились 1930-е гг. В системе высшего образования начались всевозможные реорганизации, отчасти направленные против старой профессуры и усилившиеся после «Академического дела»6. В начале 1929 года, вернувшись с мужем из последней поездки в Неаполь (июль ― ноябрь 1928), Л. А. Шевякова писала в Ленинград проф. В. А. Догелю: «Доехали мы хорошо, а приехав, не узнали Иркутска. Отношения сильно переменились, и за эти ½ года студенты так захватили власть, как никогда еще этого не было. Двух профессоров права, своих же преподавателей — выперли из университета. Говорят о них, что надо мол «одернуть» как-то профессоров. Вообще довольно таки тяжко <…>. О премии Вы, конечно, знаете от Северцова — она целиком, увы, ушла на уплату долгов. Это еще не все — основательно мы запутались: но премия частью помогла. Читая о Академических делах, мы благодарим судьбу, что Володю не выбирали — как все это тяжко, я воображаю… И это только начало — как развернется дальше? <…>. Что у Вас хорошего? Плохого не хочу знать — своего довольно!»7
В 1929 году профессору Шевякову исполнилось 70 лет. Похоже, что никаких юбилейных торжеств по этому поводу в Иркутске не было — отношение к Владимиру Тимофеевичу, видимо, изменилось. Его не избрали в академики и не санкционировали уже запланированную и ранее согласованную на 1930 год командировку в Неаполь8. Профессор начал хлопотать о получении пенсии и параллельно искал возможность устроиться на работу в Европейской России — в Москве или Ленинграде.
Количество, качество и направленность инноваций, которые опробовались в это время в системе образования СССР (скользящий график работы, переориентация высшей школы на сугубо прикладные проблемы, производственные практики и т. д.; всяческое третирование, а вскоре и просто репрессии старых кадров и общее закрытие границ страны) не могли не сказаться на настроении и творческой активности В. Т. Шевякова, как и сотен других ученых. В августе 1929 года Л. А. Шевякова писала в Ленинград: «Ужасно грустно все, что происходит, и так тяжело — прямо непонятно, чего хотят добиться. Но… „ходить бывает скользко по камешкам иным, а потому мы лучше об этом умолчим“. У нас здесь все скромнее, а главное, все имеет более „личную“ форму. Для Володи сложилось неблагоприятно то, что новый назначенный ректор чужой Иркутску, а зав. учебной частью сделан наш так называемый профессор гигиены — ужасный прохвост, который мстит Володе за ряд историй и который не останавливается перед доносами. Т. ч. мы мрачно смотрим на наступающее полугодие. Володя подал на всякий случай на пенсию — ведь дела эти тянутся долго и лучше подать раньше, чем позже»9.
Смерть отца и гибель брата Бориса
Кажется, в 1928 году, вся семья (кроме меня) собралась в Неаполе. Это был последний раз, когда Таня встретилась с родителями и братом. В конце лета родители вернулись в Иркутск, а Таня — в Чехословакию.
Через год, а может быть, два, мой отец простудился и умер. Я получил письмо, описывавшее все произошедшее. Это было значительное событие в Иркутске — профессор Шевяков умер. Ему было в это время 72 года10. Его похоронили на старом кладбище. Там, где я стрелял с колокольни и звонил в колокола. Похороны отца были торжественны.
Ученый умер 18 октября 1930 года от воспаления легких, простудившись после переезда своей лаборатории в новое помещение. Спустя месяц с небольшим Л. А. Шевякова описала происшедшее в письме к проф. Р. Дорну: «Ленинград, 26.11.1930. Дорогой друг, вот уже скоро 40 дней после смерти моего мужа. Я чувствую себя еще настолько подавленной, что мне тяжело переживать все заново — в письме. Он работал, как всегда, все лето и осень, должен был переезжать в новую, бóльшую лабораторию и, так как не было дров, то почти не топили. Каждый день он сидел с утра до 7 часов, и, когда наступили холода, он, конечно, простудился. 11 октября он пришел вечером с ознобом — слег и больше уже не поднялся. Три дня доктора подозревали, что это инфлуэнция, но потом заговорили о легких, и он сразу сказал, что с его сердцем воспаления легких он не переживет. Потом он все же надеялся и не говорил больше о смерти. За день до смерти он сказал совершенно спокойно, так как температура упала, что теперь мне разрешат выходить. Может быть, мы еще поедем в Неаполь! Вечером доктора были довольны его состоянием, но ночью стало плохо с сердцем, и в 3.15 по полудню прекратилось дыхание. Бобы не было со мной. Он приехал уже после похорон. Весь Иркутск пришел в его последний день — у его могилы было с нами больше трех тысяч человек. Он похоронен на Ремесленно-Слободском кладбище»11.
Так, моя мама и Борис остались одни. Повторяю, что моя память по части дат может быть очень неточной. Приблизительно через год моя мать и брат переехали в Новгород, где брат стал работать как специалист по реставрации старых икон и церковных росписей и тому подобное. Очевидно, он получил эту работу после окончания соответствующего института. Вероятно, я перескакиваю через несколько лет; это было время, когда Сталин вошел в силу, и жизнь стала меняться. Борис был ложно обвинен в подрывных действиях, в чем сыграли роль его интерес к иконам и их реставрация. Насколько я понял, он был достаточно дерзким на суде и его приговорили к тюремному лагерю в Архангельском крае. Я остановлюсь здесь на его истории.
Борис Владимирович Шевяков (1908—1937), младший сын Л. А. и В. Т. Шевяковых, стал художником-реставратором. Образование он получил в Ленинграде на Высших курсах искусствоведения при зубовском Институте истории искусств (1925—1929). В 1930 году он женился на своей однокурснице, княжне Т. С. Щербатовой (1905—2000)12, и жил с семьей в Великом Новгороде, где получил должность заведующего Новгородским краеведческим музеем. Его специальностью и страстью еще в институте стали средневековые фрески, ради копирования которых он с будущей женой исходил пешком всю Грузию, многие места в России и Украине (Смоленск, Чернигов, Ферапонтово, Старая Ладога, Киев), а в 1928 году и в Италии. Но издать он успел только небольшую брошюру «Нередица» в серии «Новгородские музеи и памятники» (1931).
В январе 1933 года Борис Владимирович, активный член Новгородского общества любителей древностей, был арестован. Членам общества вменялось в вину сохранение и реставрация икон и других предметов религиозного культа с целью передачи их церкви после свержения советского строя13. На этой полностью сфальсифицированной базе было выделено дело № 2329814, где Б. В. Шевяков значился организатором Новгородского филиала Русского студенческого христианского движения (РСХД), в задачу которого якобы входило объединение всех церковных течений для борьбы за свержение советской власти. Время было еще относительно «вегетарианское»15, но свидетели и обвиняемые однозначно указывали на Шевякова как на одну из ключевых фигур дела. Смирнов С. М.: «Шевяков — сын дворянина и профессора, хотя и закончил советский вуз, но назвать его советским человеком нельзя»; Передольский В. В.: «В новгородских музеях свила свое гнездо кучка контрреволюционеров. Это черносотенное гнездо, оголтелые монархисты, дети духовенства и дворян, люто ненавидят Советскую власть и всячески ей вредят»; Филоненко Б. Ф.: «Б. Шевякова я знал как человека, настроенного антисоветски и враждебно относящегося к политике партии и Советской власти <…>. Шевяков должен был явиться организатором и создателем Новгородского филиала РСХД».
Видимо, сам Борис Владимирович не скрывал своего негативного отношения к существовавшей власти, хотя прежде всего он выступал против разграбления и разрушения храмов с позиций искусствоведения: «Во время моего пребывания в г. Новгороде в качестве зав. музеем мне приходилось несколько раз выступать перед местной властью против разрушения церквей и снятия колоколов с Юрьевского монастыря, вследствие чего эти мероприятия не были осуществлены, и церковники видели во мне опору».
Обвинительное заключение и приговор, вынесенный тройкой Полномочного представителя ОГПУ 5 апреля 1933 года, звучали так: «Обвиняются в преступлениях предусмотренных ст. 58 п.п. 10 и 11 УК, т. е. в том, что, являясь членами Новгородского филиала контрреволюционной организации РСХД, руководимого Шевяковым Б. В., проводили нелегальные сборы своего кружка, где подвергали острой контрреволюционной пропаганде политику партии и правительства. Состоя на государственной службе в Новгородских музеях, использовали свое положение для противодействия антирелигиозным мероприятиям Советской власти, путем сохранения под видом памятников музейного значения, ликвидируемых правительством церквей, саботировали антирелигиозные компании в районах, действуя при этом в контакте с контрреволюционным духовенством, вели среди крестьян антиколхозную контрреволюционную пропаганду, с целью внедрения своих взглядов. В работе музеев умышленно искажали марксистско-ленинские установки, составляя музейные экспозиции в контрреволюционном идеалистическом и явно враждебном Советской власти духе <…>. Шевяков Борис Владимирович — 1908 г. р. из дворян, сын профессора, зав. Новгородским краеведческим музеем, виновным себя признал частично — 10 лет к/р.16 <…>; Шевякова Лидия Александровна — 1873 г. р. из дворян, с высшим образованием — виновной себя не признала — лишение прав проживания в 12 городах Советского Союза на 3 года»17.
Каким-то образом брату удалось изготовить документы — поддельный паспорт, который позволил ему добраться по железной дороге до Ленинграда и потом в центральную Россию, в место, куда была сослана мать18. Таковы были странности сталинской юриспруденции — она ведь была вдовой человека, получившего звание «Герой труда», но ее сослали из-за сына, который был ложно обвинен, а сама она ни в чем не была виновата. Она писала мне редко и кратко.
Согласно этим письмам, что я получил от матери, брат занял в лагере место умершего. После того, как его вывезли в ящике с другими мертвецами, Борис ночью выбрался из места захоронения и решил добраться до железной дороги. Как он говорил маме при встрече, это путешествие заняло несколько дней через дикий лес, где он видел медведей, но сумел-таки добраться до станции. Он предъявил свой фальшивый паспорт и смог добраться до Ленинграда, а потом к моей матери, в место ее ссылки. После двух недель он отправился обратно в Ленинград, где оставался еще около двух недель. Через своих друзей Борис пытался получить копию паспорта, конечно, на чужое имя, для выезда в Финляндию, чтобы навсегда покинуть Россию. Вероятно, у него был хороший копиист, который мог подделать такой документ.
Однажды ночью, когда он шел по улице в Ленинграде, его остановили и арестовали опять. Это был конец. Он попал в ту же тюрьму, где ему сказали: «Зачем бежал? У тебя все же был маленький шанс, а теперь ты сам все испортил». Действительно, это было так — может быть, он и выжил бы в лагере... Между прочим, его жена приехала в лагерь и смогла с ним встретиться. Она пробыла там несколько дней19. При Ленине еще была относительно либеральная тюремная система, и было позволено встречаться с заключенными раз или два в год, в специальном помещении. При позднем Сталине это, конечно, прекратили.
В книгу, посвященную подвижнической жизни и художественной деятельности своих родителей, художников-копиистов, сохранивших выдающиеся образцы средневековой фресковой живописи, ее издатель, В. Б. Ковалевская (Шевякова), включила описание (с привлечением воспоминаний матери) подробностей свидания с отцом в 1935 году, когда он был заключенным соловецкой тюрьмы20. «Я приехала на свидание с четырехлетней дочерью Верой, — вспоминала Татьяна Сергеевна. — На Поповом острове был специальный маленький домик для свиданий, состоявший из трех комнат. В первой сидел часовой. Наше свидание было в одной из этих комнат. Разрешалось видеться в течение 10 часов. Хочешь — 10 дней по часу, хочешь сразу — 10 часов. Я решила прожить 5 дней и видеться 5 раз по 2 часа. Дочь я оставила у отца. Вокруг этого домика от входа до входа по фасадной стене был глухой забор из колючей проволоки, вокруг трех стен домика был оставлен проход для прогулок арестантов в полтора метра шириной. Вот по нему и гулял отец с четырехлетней дочерью <…>. Он все 5 дней выдумывал и выдумывал и рассказывал ей всякие сказки <…>». Вера Борисовна добавила к этому: «Свидание в 1935 г. на Соловках я помню как самое счастливое время моего детства. Маленькая комната с белоснежными побеленными стенами, веселый солнечный зайчик на них, радостный голос отца. Целый день бесконечных, веселых сказок, прогулки, клумба разноцветных анютиных глазок рядом с домом <…>. Неподдельное счастье».
После этого я знаю о брате очень мало. Я читал где-то, что во время войны с Финляндией советских заключенных использовали в виде «пушечного мяса», посылая их в атаку, из которой обычно не возвращались. Мы, собственно, не знаем, как он погиб.
Долгое время в семье Т. С. Шевяковой-Щербатовой бытовал рассказ некоего солагерника Б. В. Шевякова по Соловкам, суть которого сводилась к тому, что Шевяков был среди пассажиров «баржи смерти»21. Предполагалось, что особо опасных «преступников» вывезли в Белое море и сбросили за борт, связав попарно. Правда о судьбе многих заключенных из расформированного Соловецкого лагеря открылась только благодаря архивным исследованиям, проведенным в 1995 году директором Санкт-Петербургского научно-исследовательского центра «Мемориал» В. В. Иофе (1938—2002). Было установлено, что 27 октября 1937 года по приговору Особой Тройки УНКВД по Ленинградской области часть заключенных Соловецкого лагеря (1111 человек), в том числе и Б. В. Шевякова, погрузили на баржи и, доставив в поселок Повенец, расстреляли в урочище Сандормох22.
Случайно это воспоминание напомнило мне и о другом событии. Моя американская приятельница Шарлотта Кит захотела посетить Сибирь и Россию. Я рассказал ей о своей семье и сказал, что она должна увидеться с ними в Иркутске. Это было еще до смерти отца. Позднее я получил от нее письмо с описанием этого путешествия. Она восхищалась Борисом и называла его очень откровенным и смелым молодым человеком, который очень легко может попасть в советской России в трудное положение. Так и случилось, но не в Иркутске, а уже в Новгороде. Шарлотта привезла мне брошь матери, которую я передал на хранение Тане. Моя мама послала ее мне как последний подарок-память о ней... Шарлотта была очень впечатлена моей матерью, особенно ее самообладанием, так как Кит оказалась в Иркутске как раз в вечер дня, когда был похоронен мой отец. Мать даже не упомянула в тот день о погребении, а сказала об этом только на следующее утро. Я был, можно сказать, горд, что мама исполнила роль хорошей и дружески расположенной хозяйки, несмотря на то, что случилось.
Георгий Владимирович ничего не написал о дальнейшей судьбе своей матери, а между тем она прожила после описанных событий еще почти 10 лет. После отбытия ссылки в Галиче Лидия Александровна попеременно жила с родными в Ленинграде (в семье вдовы брата) и в Тбилиси — с внучкой и вдовой сына Бориса. В Ленинграде она в конце 1930-х работала в архиве Академии наук с письмами своего отца, помогая ученику мужа проф. В. А. Догелю, который в 1940 году опубликовал научную биографию академика Ковалевского. Так случилось, что в начале Великой отечественной войны Шевякова гостила как раз в семье Догелей. Мать проф. Догеля в это время сломала ногу и не могла эвакуироваться в начале блокады Ленинграда23. Лидия Александровна осталась с ней и провела в городе первую, самую страшную блокадную зиму. Ранней весной 1942 года, после смерти матери Догеля, Шевякова эвакуировалась по Дороге жизни через Ладогу и вернулась в Галич. Оттуда в июле 1942 года она написала последнее письмо Валентину Александровичу, тогда находившемуся с семьей в эвакуации в Алма-Ате: «Галич, 21.07.1942. Дорогой Валя, очевидно, это роковая ошибка, что я эвакуировалась, так как я потеряла все свои вещи и, кроме того, все свои документы и здесь не имею ни угла, ни приюта. Отношения с хозяевами совершенно испорчены, и они только и ждут, чтобы я убралась! Не знаю, чем все это закончится. Как и что со мною было в дороге, я себе не представляю. Возможно, что ошибка и в том, что я пересидела в Питере и поэтому испортила себе здоровье больше, чем думала, но, во всяком случае, я сейчас колос, колеблемый ветром и сухой. Я довольно неясно рисую себе все, что произошло после моего отъезда. Что и как я буду делать, я еще не знаю, но уезжать тоже больше никуда нельзя. Одним словом, полная безнадежность, и хорошо, что теперь лето. А что будет зимой — лучше себе не рисовать. Ни валенок, ни калош нет (есть шуба), и жизнь предстоит тяжелая <…>»24.
До зимы Л. А. Шевякова не дожила. Она скончалась в больнице г. Галича в ноябре 1942 года.
Вот такая история моей родни. Такой печальный конец для столь интересной семьи и ее членов. Как я упоминал, Борис был женат, и у него родилась дочь. Она теперь работает в палеонтологии, вполне возможно, пойдя по следам дяди моей матери — В. Ковалевского. Я не писал ей и, к сожалению, никогда не старался войти с нею в контакт, понимая, что это могло бы быть для нее очень опасно. В конце концов, ее жизнь сложилась благополучно. Она теперь ученая, доктор Шевякова, единственная из моей ближайшей семьи, оставшаяся в России.
Вера Борисовна Ковалевская (Шевякова) действительно состоялась как ученый. Она окончила исторический факультет МГУ по кафедре археологии (1956), защитила кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, стала специалистом по эпохе железа, раннего средневековья Кавказа и истории коневодства. Свою долгую и активную научную жизнь Вера Борисовна провела в Институте археологии РАН (Москва), регулярно выезжая в экспедиции. В этом институте до недавнего времени она была ведущим научным сотрудником. Ковалевская-археолог опубликовала более 200 научных работ, в том числе несколько книг.
Ее двоюродный брат Рик, сын Г. В. Шевякова, с семьей приехал в Россию и впервые встретился со своими российскими родственниками в 2002 году. 23 июня 2019 года в Великом Новгороде (Никитский корпус Новгородского Кремля) в рамках проекта «Последний адрес» была установлена памятная доска отцу Веры Борисовны, Б. В. Шевякову, на открытии которой она выступила с рассказом о жизни и гибели отца. В октябре того же года в Сандармохе (Карелия) внуком Бориса Владимировича, художником Олегом Ковалевским, был установлен памятный знак деду (проект «Сандармох. Возвращение имен»).
Собственно, история семьи продолжается. В США живут два сына Лидии Петровны, дочери Татьяны Владимировны Шевяковой — конечно, уже под другой фамилией. Дочь Рика Шевякова — Сара — единственная, сохранявшая фамилию русских предков, занимается ракетными двигателями в НАСА. Но, скорее всего, теперь она замужем, и под русской фамилией в Америке остался лишь Рик Шевяков. Он тоже (как и отец) занимался психологией, но уже давно вышел на пенсию. У Веры Борисовны двое детей, сын и дочь, и двое внуков. Их фамилия — Ковалевские — не связана со знаменитым предком-академиком: муж В. Б. Шевяковой был только его однофамильцем.
Иллюстрации
Корешок и титульный лист монографии В. Т. Шевякова с дарственной надписью автора его ученику — проф. В. А. Догелю. Неаполь, 1926.
Л. А. Шевякова. Иркутск, 1929.
В. Т. Шевяков. Иркутск, 1929.
В. Т. Шевяков со своими аспирантами Годиновым (слева) и Талызиным. Иркутск, 1930.
Г. В. Шевяков. Калифорния, 1930.
Б. В. Шевяков. Ленинград, 1929?
В. Б. Ковалевская. Галич, 1935?
Памятник расстрелянным в урочище Сандармох. Сандармох, 2018. (сайт Сандармох «Возвращение имен»).
Олег и Глеб (внук и правнук Б. В. Шевякова) у памятного знака в Сандармохе. Сандармох, октябрь 2019. (сайт Сандармох «Возвращение имен»).
Памятная доска на кафедре зоологии беспозвоночных СПбГУ с именами А. О. Ковалевского и В. Т. Шевякова. СПб, 2011.
1 Первоначально поездка планировалась на 1923 г., но тогда из-за болезни Шевякова не состоялась.
2 В то время (1920—1929) ректором ИГУ был Николай Дмитриевич Бушмакин (1875—1936).
3 Рейнхар Дорн (1880—1967) — сын А. Дорна, основателя Неаполитанской зоологической станции, в то время директор этой станции и друг семьи Шевяковых. Архив Неаполитанской зоологической станции: A. 1925. S. Иркутск, 1.6.1925. Ориг. на нем. яз., перевод Н. Е. Завойской.
4 Татьяна Владимировна Шевякова (1897—1984) вышла замуж в 1917 г. и вместе с мужем П. П. Милославским уехала сначала в Тунис, а оттуда в Чехословакию; в 1924 г. в Праге у нее родилась дочь Лида. В начале 1934 г. по приглашению брата Георгия она переехала в США. Зная пять иностранных языков, Т. В. работала переводчиком в армии США, в том числе в оккупационном американском корпусе в послевоенной Европе.
5 Неаполь, 2/3.01.1926. Архив автора статьи.
6 В это время в Ленинграде, где еще находилась Академия наук СССР, шло «Академическое дело» (1929—1931), ознаменовавшее разгром Академии и полное подчинение ее советской власти. По этому делу было арестовано свыше 100 человек; большинство из них было приговорено к заключению или ссылке, некоторые расстреляны.
7 Адресат проф. В. А. Догель. Иркутск, 11.2.1929. Архив автора статьи.
8 Если бы эта поездка состоялась, очевидно, В. Т. не умер бы в октябре 1930 г.
9 Адресат проф. В. А. Догель. Иркутск, 3.8.1929. Архив автора статьи.
10 В. Т. Шевяков умер накануне своего 71-летия.
11 Архив Баварской городской библиотеки, Мюнхен (Bayerische Staatsbibliothek, München. Ana 525. Bc. Schewiakoff). Ленинград, 26.11.1930. Ориг. на нем. яз., перевод Н. Е. Завойской. Ремесленно-Слободское кладбище возникло в начале XIX в. в ремесленной слободе Иркутска. В 1920-х гг. оно было официально закрыто, но, тем не менее, захоронения на нем до начала 1930-х еще продолжались. Так, перед В. Т. Шевяковым там был похоронен известный гидробиолог проф. Б. А. Сварчевский (март 1930). Вероятно, там же был похоронен и В. В. Шевяков, умерший в январе 1924. В настоящее время этого кладбища не существует.
12 Семье Щербатовых, родственно связанной с Уваровыми, Голицыными, Бутурлиными, советская власть принесла еще большие потери: в 1919 г. в Смоленске были расстреляны мать, тетя и сестра Татьяны Сергеевны; в революцию погибли два ее брата. Ей самой была суждена долгая, трудная, но созидательная жизнь. Т. С. Щербатова-Шевякова стала Заслуженным деятелем искусства Грузии. За 62 года работы ею было исполнено более 600 кв. метров копий фресок, находящихся теперь в музеях Грузии, Армении и России.
13 «Следственное дело № 76». Газета «Новгород» от 5.4.1991.
14 Архив управления Федеральной службы безопасности по С.-Петербургу. Д. 23298 в 8 томах.
15 Имеется в виду, что показания вряд ли выбивались под пытками, что стало нормой через несколько лет.
16 Отбывать срок Шевяков должен был в Ухто-Печерских лагерях: Коми АО, пос. Чибью.
17 Все осужденные по этому делу были реабилитированы 24.4.1989.
18 Л. А. Шевякова жила тогда в Галиче: Северная ж.д. г. Галич, Иваново-Вознесенская область, Городище 5.
19 Речь идет уже о Соловецком лагере, куда Б. В. Шевяков был отправлен после поимки.
20 Т. С. Щербатова-Шевякова. «Нередица. Монументальные росписи церкви Спаса на Нередице». М., 2004. С. 29—30. С биографической точки зрения публикация содержит ряд очевидных ошибок. В декабре 1933 г. Соловецкий лагерь был расформирован, а его имущество передано Беломоро-Балтийскому лагерю; c 1937 г. находившаяся на островах структура стала именоваться Соловецкой тюрьмой особого назначения.
21 «Пассажир „баржи смерти“». Газета «Новгород», 21.2.1992. К сожалению, эта публикация содержала много фактических ошибок.
22 Подлинная история гибели Б. В. Шевякова была приведена мною в работе 2014 г. «Биографии петербургских зоологов. Ошибки, мифы, реальность». Сб. «Берега». Вып. 18. С. 38—47.
23 Самого проф. Догеля с семьей вывезли самолетом в Москву, а затем они провели три года в эвакуации в Алма-Ате, где ученый работал в местном университете и основал Институт зоологии в Академии наук Казахстана.
24 Адресат В. А. Догель. ПФА РАН. Ф. 923. Оп. 3. Д. 107.
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Государственный праздник Чехословакии
Государственный праздник Чехословакии
теги: новости, 2024
28 октября Чехия отмечает День образования независимой Чехословацкой республики. День создания независимого чехословацкого государства является национальным праздником Чешской Республики, который отмечается ежегодно 28 октября. О...
Воспоминания Александра Муратова
Воспоминания Александра Муратова
теги: новости, 2024
14 октября с.г. из типографии вышла первая книга "Воспоминания" Александра Александровича Муратова многолетнего автора журнала "Русское слово" Автор выражает слова благодарности Виктории Крымовой (редактор), Анне Леута (графическ...
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
теги: новости, 2024
Уважаемые читатели и подписчики журнала "Русское слово"! Спешим сообщить вам о том, что десятый номер журнала "Русское слово" сверстан и отдан в печать в типографию. Тираж ожидается в ближайшее время о чем редакция РС сразу все...
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
В рамках празднования столетнего юбилея Славянской библиотеки 5 сентября 2024 года, в здании Клементинума состоялся международный симпозиум «Славяноведческое библиотечное дело и его влияние на современное общественное образован...
Столетний юбилей Славянской библиотеки
Столетний юбилей Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Вчера, 5 сентября, наша организация "Ruska tradice "с гордостью приняла участие в праздновании 100-летия Славянской библиотеки, нашего многолетнего партнёра. В праздновании юбилея Славянской библиотеки приняли у...
Выставка казахской культуры в ДНМ
Выставка казахской культуры в ДНМ
теги: новости, 2024
В большом зале Дома национальных меньшинств 08.10.2024 в 12:00 открылась выставка, посвященная казахской культуре. ...
Летние выставки в Чехии
Летние выставки в Чехии
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Если вы не уехали из Праги куда-нибудь на море, то у вас есть шанс посетить одну из региональных галерей во время летних каникул. Национальная галерея для местных выставок поделилась своими фондами и поддержал...
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
теги: новости, 2024
В Доме национальных меньшинств 2 июля открылась выставка Вендулы Бржезиновой "Мужество, добро, примирение"! Смысловое значение названия выставки таково: "Мужество жить, быть добрым к себе и окружающим и мириться с собой ...