Мария Слоним родилась в Москве 6 ноября 1945 года в семье знаменитого скульптора Ильи Львовича Слонима и Татьяны Максимовны Литвиновой, дочери советского наркома иностранных дел Максима Литвинова и англичанки Айви Лоу. Семья, в которой соединились культуры двух стран, где частыми гостями были деятели литературы и искусства, советские диссиденты и иностранные корреспонденты, дала ей старт и в правозащитной деятельности. До отъезда в США в 1974 году Маша Слоним распространяла и передавала на Запад самиздат, в том числе «Хронику текущих событий», помогала политзаключенным. Все это не ускользнуло от внимания бдительных сотрудников КГБ, которые неоднократно вызывали ее на допросы.

В 1975 году началась ее работа на ВВС, продолжавшаяся много лет как в Великобритании, так и в России. На родину Маша приехала в конце 80-х и сразу окунулась в жизнь страны, переживавшей «вторую революцию». Она встречалась с политическими лидерами и самыми заметными фигурами российского истеблишмента, со многими из которых не только делала интервью, но и дружила. При ее участии сняты фильмы и телепередачи.

В 2015 году Мария Слоним окончательно уехала из России, почувствовав, что там ее гражданская и журналистская миссия завершена. Живет в сельской Англии в окружении зеленых холмов и любимых зверей. Радуется приезду детей и внуков, радушно принимает друзей и по-прежнему много работает.

— Маша, вас представляют как журналиста, политолога, эмигранта-диссидента. В каком качестве вы предпочли бы выступить в данном интервью?

— Нет-нет, только не политолог. Все же лучше в качестве журналиста.

— Как журналист с огромным опытом работы в одной из самых авторитетных медийных компаний — BBC, причем и в Великобритании, и в России, расскажите, что было там самым важным: достоверность источников, оперативность выхода информации в эфир или что-то другое?

— Знаете, на ВВС есть так называемый producers code — свод правил поведения для журналистов корпорации. И главное там, конечно, надежность источников. Новость является достоверной, если она подтверждена двумя независимыми источниками или же поступила от собственного корреспондента в стране, откуда он вещает. Это было и остается принципом ВВС, и я всегда им руководствовалась. В этом смысле на ВВС никогда не было погони за оперативностью, новость не выходила в эфир без проверки на достоверность. Это очень важно, как мне кажется. А объективность — это само собой, это естественно. Журналист в подаче материала обязан быть объективным и, как это называется по-английски, non partisan — беспристрастным.

— Должен ли при этом журналист учитывать реакцию читателя, слушателя, зрителя?

— Думаю, это вторично. Ты делаешь то, что профессионально обязан делать, но не в угоду слушателям. Реакция все равно последует. И в этом смысле, разумеется, взаимодействие с читателями и слушателями важно. Во-первых, ты должен их уважать. Во-вторых, подавать материал максимально интересно, чтобы удержать их внимание. Помнить, что эфир — это не лекция, не выступление с кафедры с научным докладом. Материал должен быть подан достойно: написан хорошим языком, интересно выстроен, не затянут — tempo iqum, так сказать. Все это важно, только делаешь ты это не для того, чтобы получить, как сейчас говорят, «лайки», а чтобы информация дошла до слушателя максимально удачно. Это твоя работа, твоя цель.

— Одна из передач, которую вы вели, называлась «Глядя из Лондона». В 70—80-х годах минувшего века увидеть из Англии, что происходит в Союзе, и честно рассказать об этом было непросто. Каковы были ваши источники и почему им доверяли?

— Я начала там работать в 1975 году, тогда Советский Союз информационно был закрыт плотно. Но там работали собственные корреспонденты BBC. От них на телетайп, в агентства, тот же Reuters, в основном и поступала информация, которой в Лондоне могли доверять. Потом, примерно с 1985-го, даже с 1987 года, когда СССР немного приоткрылся и «вражеские голоса» перестали глушить, появилась обратная связь. Слушатели писали, звонили. Да и я сама начала звонить им в ответ. Некоторые слушатели и вовсе стали корреспондентами. Конечно, их тексты мне приходилось править, они поначалу писали «по-советски», что не соответствовало принципам подачи материалов на ВВС. Первым «моим» корреспондентом после нашей встречи в Москве стал Гриша Нехорошев, впоследствии известный журналист¹. Когда мы начали рассказывать о событиях в Татарстане, о происходивших там беспорядках, бандитских разборках, молодежных группах, нам несколько раз писал и даже звонил с интересными рассказами человек по фамилии Смирнов. Потом он стал нашим внештатным корреспондентом в Казани. Разумеется, материалы внештатников мы проверяли, но все они оказывались точными и достоверными, иные мы бы в эфир не выпустили.

— Как вам работалось в качестве корреспондента BBC в Москве 90-х?

— О, 90-е — это было очень интересное время. Мы тогда снимали для ВВС фильм «Вторая русская революция»². Я к тому времени уже ушла с радио и занималась только этим проектом. В августе 1991 года, во время событий, мы были там, а затем продолжили съемки интервью с Горбачевым, Ельциным и другими. Было очень интересно! Совершенно другая страна. Она открылась, стала живой, свободной. Я встретилась и познакомилась со многими молодыми журналистами, с некоторыми мы сотрудничали и после съемок фильма, когда я стала корреспондентом Московской службы ВВС.

— А помимо работы корреспондентом вы еще и преподавали...

— Да, было такое. Но много позже. Я вела мастер-классы в некоммерческом проекте Internews, пока его не прикрыли в 2003 году.

— Вы оставались в России довольно долго, до 2015 года. Тому были личные причины или политические?

— Личные. Мне действительно некоторое время было очень интересно работать в России корреспондентом, а потом, когда все стало меняться, держало только личное. Я уже не раз говорила, что поняла: все, что была в состоянии там сделать, я сделала. И профессионально, и по-человечески. Мой младший сын вырос, встал на ноги, я смогла его там оставить. Хотя они с женой приезжают ко мне. Сама же я осознала, что больше не могу дышать тем воздухом, что там скопился. В тот момент. И сейчас.

— Если для первой и второй волны эмиграции СМИ были средством донести до соотечественников и местной общественности свое понимание происходящего, то нынешние русскоязычные СМИ в лучшем случае соблюдают нейтралитет, а в худшем — это просто «рупор Кремля». Когда, на ваш взгляд, наступил момент их перехода от независимости к торговле словом?

— Здесь, в Великобритании вещает RT — Russia Today. Это государственное российское телевидение. Ни о каких других СМИ, отражающих позицию Кремля и получающих средства от российского государства, я, честно говоря, не знаю. Да, есть откровенно пропагандистские государственные СМИ, как RT и Sputnik как ее часть. Частные? Здесь? Нет таких, или, может быть, я чего-то не знаю...

— В Чехии все, увы, иначе... «Русское слово», например, издается на грант чешского правительства и никаких денежных вливаний от российских властей не имеет, да и не примет. Но в стране есть немало и других русскоязычных СМИ. Не берусь судить со стопроцентной уверенностью об источниках их финансирования, но тональность публикаций, регулярное участие их сотрудников в посольских мероприятиях и конгрессах соотечественников, получение ими государственных наград из рук президента — все это говорит о многом.

— Со СМИ, финансируемыми из российских властных источников, здесь мне сталкиваться не приходилось. И большого интереса к российской политике, к тому, что происходит «там», в них нет. В основном они пишут о культуре. Вообще русские здесь — это, главным образом, галереи, рестораны, культурная жизнь.

Чехия — другое дело, это маленькая страна с большой историей связей с СССР. И по сей день, думаю, она представляет интерес <для российской стороны>. Туда ей и инфильтрироваться проще. У нас подобное случается редко, зато это сразу «акции прямого действия». Появляются убийцы. То с полонием к Литвиненко, то с «новичком» к Скрипалям...

Протестные СМИ все же есть, «МБХ медиа» Михаила Ходорковского, например. Но в массах в целом никакого разделения я его не вижу.

— Не проходит никаких акций, по улицам британских городов не ходит «Бессмертный полк», не ездят «Ночные волки»? Пропутинцев среди соотечественников в Британии нет?

— Если и ходят, и ездят, то мимо меня. И хотя я живу не в Лондоне, случись что-то такое, я бы знала. Может быть, потому, что мы далеко, мы остров, нет традиции таких связей. Пропутинцы? Я даже представить себе ничего такого не могу! Допускаю, что они где-то есть, но мы совершенно не пересекаемся, никак и нигде. Был недавно скандал в Facebook, когда одна дама написала, как все ужасно в Великобритании, надо рвать когти и ехать лечиться в Россию, потому что тут медицина беспомощна и больницы не справляются³. На этой почве случился большой скандал, ей многие резко отвечали. Но и она не писала, что Путин прекрасный. Живет она здесь, горя не знает и возвращаться, по-моему, не собирается.

Может быть, найдутся люди, которые скажут: она ничего не знает, у нас тут все кипит, народ идет стенка на стенку! Но я действительно ни о чем подобном не слышала. В Лондоне живет моя сестра⁴, человек активный, она бы точно была в курсе и от меня бы не скрыла.

— Журналист и власть, журналист и спецслужбы. История Дмитрия Гордона, его взаимодействие со спецслужбами — это измена профессии? Где грань между служением интересам страны и независимостью журналиста?

— Для меня даже вопроса такого нет. Есть две разные профессии. Если ты журналист, ты исполняешь свои обязанности, свой профессиональный долг — максимально точно донести до читателя, до зрителя информацию, которой ты обладаешь. У тебя ответственность только перед ними. Что касается интересов страны, государства... Иногда предлагают оказаться в гипотетической ситуации: что ты сделаешь, если узнаешь о готовящемся теракте? Думаю, это уже проблема редактора. Твоя задача как журналиста — собрать информацию, проверить ее и, если у тебя сомнений в ее достоверности нет, донести до общественности. Общественность должна знать, что происходит, а дальше уже пусть разбираются спецслужбы.

Раньше существовал временной лаг, должно было пройти какое-то время между получением информации и ее поступлением к слушателю. Сутки, например. И ты все это время знаешь, что что-то происходит или вот-вот должно произойти. Сейчас уже и проблемы такой нет, все так быстро распространяется, путь от журналиста до читателя минимальный.

Что касается сотрудничества со спецслужбами, как это следует из случая с Дмитрием Гордоном, то идти на него — это уже прямая измена профессии.

— Можно, наверное, то же самое сказать и об истории с Аркадием Бабченко?

— Да, конечно. Хотя он очень обижался на тех, кто это говорил. Правда, я до сих пор так до конца и не поняла, что же за история там была. Деталей, наверное, никто не знает. Быть может, его, наивного, обвели вокруг пальца. Чем он руководствовался, что там было — не знаю. Но, оставшись в живых физически, как журналист он для меня погиб.

— Кто для вас был и остается образцом стопроцентно честной журналистики?

— Таких много, трудно выбрать. И, знаете, в разные времена эта стопроцентность не была одинаковой. Хотя бы потому, что сейчас журналисты проходят через очень сильные, серьезные испытания, им тяжело. Впрочем, всегда проходили, и всегда было тяжело.

Митя Муратов, главный редактор «Новой газеты». Он удивительный человек, делающий огромную работу. Удивительный по энергии, по честности, по профессионализму и, главное, по результату, который у него получается. Женя Альбац. Все же ее не сломили, хотя она и не смогла продолжать издание бумажного журнала⁵. Конечно, она могла сказать: все, к черту, не буду больше этим заниматься. Могла уйти в академическую деятельность. Она же сейчас читает лекции в Америке. Но она продолжает издавать журнал, хотя все это нелегко. В какой-то момент, когда финансирование совсем заканчивалось, она делала это на свои деньги.

Мне бы не хотелось называть еще имена, боюсь кого-то забыть и тем обидеть.

— На Западе сформировался целый клан политиков, которые готовы не просто к диалогу с нынешней российской властью, но к диалогу на ее условиях. У вас есть объяснение этого феномена?

— Вообще-то политик должен быть готов к диалогу. Что предполагает и уступки тоже. Дипломат или политик не может вести переговоры, упершись в свою точку зрения. Это всегда взаимный процесс. Я понимаю, что вы имеете в виду, но мне не нравится максимализм, особенно абстрактный. В каждом конкретном случае надо смотреть, что за уступки, что ты теряешь или приобретаешь и о чем вообще речь. Означают ли уступки, что переговорщик жертвует интересами своей страны? Или речь о мелких отступлениях, которые позволят ему найти оптимальное решение проблем?

— Допустим, некая страна ведет переговоры с Россией и дает понять, что признает аннексированный в 2014 году Крым российским. Но в ответ желает получить определенную экономическую или политическую выгоду. Торг такого рода может быть оправдан интересами страны?

— Нет-нет, переговоры с агрессором что сейчас, что накануне Второй мировой войны, — вещь нехорошая. В таких случаях все же надо сохранять принципиальность.

— Ваша бабушка, англичанка Айви Лоу, стала женой и единомышленницей социалиста и будущего наркома Максима Литвинова. В одном из интервью вы сказали, что она была увлечена левыми идеями? Это так?

— Среди интеллигенции долго существовало и широко распространилось увлечение вопросами справедливости, социального равенства. Бабушка моя, правда, была не слишком политизированной и принадлежала, скорее, к кругам богемным. А вот ее тетя и дяди тяготели к лейбористам, и идея равенства их весьма интересовала.

— «Старые левые» довольно существенно отличаются от современных. Вам интересны нынешние левые?

— Да, это уже совершенно разные явления. И левые прошли огромный путь, и мы. И знаем мы о них уже очень много. Сейчас это совсем другая публика, увы. Хотя, почему увы? Просто другая. В какой-то момент левым действительно многое удалось изменить. В Англии после войны, когда к власти пришло лейбористское правительство, оно ввело национальную систему здравоохранения, которая существует до сих пор, 75 лет! Это было по тем временам гигантским достижением: впервые каждый гражданин получил возможность лечиться, каждый, а не только тот, у кого были деньги. Лейбористскому правительству тогда удалось сделать хотя бы это. Сейчас же многое уходит в свисток.

Нет, я уважаю нынешних лейбористов. Они уже далеко не бешеные социалисты. Когда в Англии недавно прошли выборы, на пост главы Лейбористской партии вместо Джереми Корбина, который мне всегда напоминал бунтарей 70-х годов прошлого века, встал более нормальный, адекватный лидер <Кир Стармер>. Теперь партия может измениться. И я вполне допускаю, что проголосовала бы за них на выборах. Посмотрим. Все же по взглядам я либерал и демократ, консерваторы мне не слишком нравятся, особенно нынешние. Но ничего страшного в этом нет: важно, очень важно иметь палитру политических идей, партий. Особенно когда многопартийность существует в рамках привычного политического дискурса, а не истерических воплей и продажности.

— Ваши политические взгляды сформировались в молодые годы в семье и благодаря окружению. Ваш двоюродный брат Павел Литвинов, Наталья Горбаневская входили в ближний, семейный круг. Их, как и других участников «демонстрации семерых» против советского вторжения в Чехословакию в 1968 году, в Чехии почитают и по сей день. Обсуждались ли те события в семье, как отнеслись к их порыву родные и друзья?

— Это был переворот в сознании. У нас в доме никогда не было радиоприемника. Да и зачем? Вы же представляете, что за радио было в Советском Союзе. И вот когда в Чехословакии все еще только начиналось, кажется, в мае, папа торжественно принес домой приемник и мы стали слушать, слушать... Конечно, все это обсуждалось, тихо, шепотом. Я сейчас разбираю мамины⁶ дневники, она очень много об этом пишет. Вторжение отозвалось страшной болью.

Вспоминаю один потрясающий эпизод. Мы жили в Доме композиторов, и 21 августа, услышав о вторжении, мама зашла в лифт со слезами на глазах. Вместе с ней поднималась жена одного композитора, она спросила: «Татьяна Максимовна, у вас что-то случилось?» «Ну как же, наши вошли в Прагу, вы разве не слышали?» — ответила мама. «Так вы об этом?!» — изумилась соседка. Для нее было совершенно невероятным, что человек может вот так переживать происходящее. А для нас это был ужас.

Пражская весна оказалась потрясением, как и фильм⁷, который мы много раз ходили смотреть. Потому что нам показывали Прагу революционную, это было так... потрясающе. А потом, в июне, приехала ко мне девушка Яна из Праги, кто-то ей меня порекомендовал. Захлебываясь от восторга, она нам рассказывала, как вступила в компартию, чтобы поддержать Дубчека. Мы не понимали, в нашем представлении в компартию не вступают, разве что от большой беды. «Нет, вы не понимаете, что у нас происходит!» — пыталась она нас убеждать, а мы смеялись: «Да ладно, все равно, когда наши танки войдут, вы будете их встречать цветами!» Яна плакала. Потом, в августе, когда все произошло, мне было неприятно, ужасно, очень скверно. Даже не знаю, что потом с ней случилось, с Яной. Стыдно мне было, что мы над ней смеялись...

— В заключение вопрос, возможно, неожиданный. Живущие рядом с вами собаки, кошки и другие звери — это члены семьи, во всяком случае, так их воспринимали и воспринимают слушатели и читатели «Писем с моей фермы», ваших блогов. Отношение человека к животным — важный критерий для того, чтобы вы допустили его в свой ближний круг?

— Я об этом не задумывалась, у меня нет такой системы проверки. Но да, наверное. Хотя среди моих друзей были и есть те, кто не разделяет моих сентиментальных чувств к животным. Если честно, не могу сказать, что это основной критерий, но для меня любовь к ним — это очень-очень важно. И, конечно, это плюсик человеку, который мне интересен. Впрочем, были в жизни люди, равнодушные к животным, но интересные мне. Но иметь дело с тем, кто пинает кошку или бьет ногами собаку, я бы не смогла. Равнодушие я понимаю, есть люди, которые просто выросли без животных рядом. У нас-то в семье — это еще от бабушки пошло — собаки и кошки были всегда, мы буквально ели с ними из одной тарелки. И не болели, кстати. Мои дети, внуки — все росли и растут в окружении животных, для нас это естественно. А кому-то просто не повезло, у них такого счастья не было.

— Благодарю вас, было очень интересно!