Постоянное напряженное ощущение всей России как бы целиком у тебя в груди.

Александр Солженицын

В Дрездене 2(14) апреля 1862 года в семье Свиты Его Величества генерал-майора Аркадия Столыпина¹, числившегося по полевой конной артиллерии и находившегося в заграничном отпуске, родился третий сын. Отец, состоявший во втором браке с княжной Натальей Михайловной (ур. Горчаковой), как тогда рассуждали, считался славным. Произведенный в офицеры в 1841 году, на 40-м году жизни Аркадий Дмитриевич уже заслужил Золотую саблю² за храбрость и четыре ордена, включая Владимира IV степени с бантом³, особо чтимого в Императорской армии. Прочие родственные узы Столыпиных не просто привлекают внимание, а даже блестят: новорожденный приходился троюродным братом погибшему поручику Тенгинского пехотного полка Михаилу Лермонтову и троюродным племянником отставному поручику полевой артиллерии графу Льву Толстому, чья яркая звезда уже восходила на литературном небосклоне.

Noblesse oblige.

Нареченный Петром, что в переводе с древнегреческого (Πέτρος) означает «камень», мальчик вырос, преисполнившись благородного достоинства и стал незаурядным государственным деятелем.

Венок Георгия Федотова

Большевики, воспитавшие номенклатурный клан советских обществоведов, прилагали титанические усилия для того, чтобы укоренить в сознании нескольких поколений миф о «косной, мертворожденной бюрократии» дореволюционной России, находившейся в руках «кучки помещиков и капиталистов». Полупрезрительное словосочетание «царский бюрократ», усвоенное в советской средней школе, символизировало серенького угодливого взяточника с примитивным мышлением, встроенного в чиновную вертикаль благодаря всесильной протекции. Однако на самом деле управлением огромной империей накануне революции занимались не «помещики и капиталисты», а образованные гуманитарии, бывшие органичной частью российской интеллигенции, со всеми ее достоинствами и недостатками.

Накануне революции 1917 года к бюрократической элите царской России относились члены Государственного Совета, министры и главноуправляющие, сенаторы, товарищи министров и директора департаментов министерств, генерал-губернаторы, губернаторы и градоначальники, вице-губернаторы, управляющие казенными палатами и акцизными сборами, председатели судебных палат и окружных судов, послы и посланники — примерно 1112 человек. Их средний возраст колебался между 50 и 56 годами, только среди членов Госсовета он равнялся 64 годам, а среди сенаторов — 62. Большинство сановников формально относилось к потомственному дворянству. Вместе с тем среди членов Госсовета недворяне составляли примерно 16 %, министров и главноуправляющих — 40 %, сенаторов — 20 %, товарищей министров и директоров департаментов — 30 %, генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников — 25 %, вице-губернаторов — 10 %, председателей окружных судов и судебных палат — около 35 %, управляющих казенными палатами и акцизными сборами — более 60 %, дипломатов — около 15 %. Подавляющая часть высшей бюрократии состояла либо из представителей дворянства, не имевших земельной собственности, либо из разночинцев, выслуживших свой социальный статус благодаря личным трудам и живших за счет жалованья.

Огромное большинство царских сановников окончило высшие учебные заведения, преимущественно отечественные и европейские университеты. Не менее четверти тех, кто принадлежал к бюрократической элите, вышли из стен Императорского Санкт-Петербургского университета, в том числе более 15 % получили образование на юридическом факультете. «Седалище современной реакции находится вне бюрократии», — отмечал накануне Великой войны умный консервативный либерал Петр Струве, трезво оценивавший общественно-политическую ситуацию. Пятнадцать лет спустя в парижской эмиграции Георгий Федотов подвел итог предвоенному периоду: «Восьмилетие, протекшее между первой революцией и войной, во многих отношениях останется навсегда самым блестящим мгновением в жизни старой России. Точно оправившаяся после тяжелой болезни страна торопилась жить, чувствуя, как скупо сочтены ее оставшиеся годы». Своими словами мыслитель-изгнанник возложил скромный венок на киевскую могилу председателя Совета министров.

Будущего премьера воспитали классическая гимназия и естественное отделение физико-математического факультета, где Столыпин обучался по специальности «агрономия». Экзамен по химии у прилежного студента принимал профессор Дмитрий Менделеев, поставивший в итоге «отлично». Юность и молодость Петра Аркадьевича пришлись на годы популярности социалистических теорий, безжалостной охоты нигилистов на лучшего российского императора Александра II и «контрреформ» его тяжеловесного сына. Но постепенно формировалась и идейная альтернатива, в том числе в духе политической философии правоведа Бориса Чичерина, увидевшего в призывах народников опасное покушение на важнейшую ценность в социальной жизни:

«Свобода необходимо ведет к неравенству состояний. Уничтожить неравенство можно только подавив свободу, из которой оно истекает, искоренив в человеке самостоятельный центр жизни и деятельности и превратив его в орудие общественной власти, которая, налагая на всех общую мерку, может, конечно, установить общее равенство, но равенство не свободы, а рабства. Не право на пользование жизненными благами, а право на свободную деятельность для приобретения этих благ принадлежит человеку. Действительное же осуществление этого права, будучи предоставлено свободе, столь же разнообразно, как самые свойства, наклонности, чувства, мысли и положения людей».

Носителем и защитником подобных взглядов стал Петр Аркадьевич, усердно служивший сначала по министерству государственных имуществ, а затем МВД. В 1902 году он стал Гродненским губернатором, зимой 1903-го — Саратовским, весной 1906-го занял кресло министра внутренних дел, а 8 июля 1906 года возглавил Кабинет министров: объединенное правительство Российской империи, действовавшее теперь в соответствии с обновленным Сводом основных государственных законов. С их официальным принятием 23 апреля 1906 года Российская империя стала ограниченной конституционной монархией⁴. Столыпин олицетворял ее исполнительную власть, избрав путь жесткой борьбы с революцией и продолжения освободительной реформы 1861 года с целью создания института частной крестьянской собственности на землю. «Борьба ведется не против общества, а против врагов общества, — внятно заявил премьер в первом же циркуляре от 11 июля 1906 года. — Поэтому огульные репрессии не могут быть одобрены». Сам он пережил более десяти покушений.

На террор и беспорядки власть немедленно отвечала силой.

По оценкам деятеля земской медицины Дмитрия Жбанкова, в 1905—1912 гг. в России вынесли 7793 смертных приговора, при этом примерно от четверти до трети из них оказались смягчены, чем занимался и сам Столыпин. Например, 29 марта 1910 года он согласился с предложением облегчить участь четырех эсеровских боевиков, осужденных за налет на железнодорожную кассу: в итоге казнь им заменили ссылкой в каторжные работы. Возглавлял налетчиков мещанин Александр Антонов — тем самым Петр Аркадьевич сохранил жизнь будущему руководителю Тамбовского восстания. При обсуждении актуального вопроса о множественности и целесообразности казней в царской России заметим, что все познается в сравнении. В 1937—1938 гг. в Советском Союзе органы НКВД уничтожили 681 692 «контрреволюционеров»⁵, если исходить из официальной статистики МВД СССР. Масштабы насилия несопоставимы.

9 (22) ноября 1906 года император Николай II подписал Высочайший указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». Пункт первый гласил: «Каждый домохозяин, владеющий надельной землею на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части». При этом Столыпин не хотел искусственной ликвидации общины, а лишь считал правильным дать желающим домохозяевам добровольно освободиться от ее зависимости, создать живой пример других форм землепользования — а далее жизнь и конкуренция показали бы преимущества каждого выбора с учетом местных условий и обстоятельств. В 1910 году указ приобрел силу закона, а сама реформа в среднем рассчитывалась на 20—25 лет. В зависимости от методики подсчета российские исследователи Игорь Климин, Авенир Корелин, Сергей Пушкарев и другие авторы указывали на то, что в 1907—1915 гг. примерно от четверти до трети домохозяев расстались с общиной, а около четверти успели закрепить наделы в собственность. В одной великорусской губернии (Псковской) доля хуторских дворов даже превысила четыре пятых от их общего количества.

В 1888—1898 гг. средний сбор зерновых в европейских губерниях составлял примерно 512 кг с гектара, а в 1909—1915 гг. — почти тонну. Накануне Великой войны, как показал Игорь Климин, основная масса российского крестьянства составляла зажиточно-середняцкую группу населения. По переписи 1912 года, 14,1 % хозяйств имели трех и более лошадей, 22,1 % — двух, 32,1 % — одну, остальные (почти треть) были безлошадными. В 1909—1913 гг. в европейских губерниях наемный работник мог заработать на хозяйских харчах за летний сезон от 50 до 90 рублей. Корова на рынке стоила 50—60 рублей, лошадь — 65—67. Плоды реформаторского курса видели и зарубежные наблюдатели, поэтому накануне Великой войны германские специалисты давали российскому сельскому хозяйству весьма благоприятные прогнозы в перспективе 10—20 ближайших лет. Не хватило исторического времени.

Голоса эпохи

Пересказывать богатый формулярный список премьера не так интересно, как услышать голоса бурной эпохи, свидетельствующие о нем в большей степени, чем любые чиновные должности, награды и отличия. Дадим слово Столыпину и его современникам.

Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он остается рабом и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы <…> Мелкий земельный собственник, несомненно, явится ядром будущей мелкой земской единицы; он, трудолюбивый, обладающий чувством собственного достоинства, внесет в деревню и культуру, и просвещение, и достаток.

Из выступления председателя Совета министров Петра Столыпина в Государственной Думе 16 ноября 1907 года

О Столыпине у меня сохранилась память как о человеке властном, очень самоуверенном, иногда даже заносчивом, но необыкновенно чистом и прямом, никогда не преследующем какие бы то ни было личные интересы. Петра Аркадьевича можно было не любить, но нельзя было не уважать.

Из воспоминаний действительного статского советника Дмитрия Любимова, бывшего в 1906—1912 гг. в должности Виленского губернатора

В некоторых случаях преступлением перед страной является не принятая вовремя на себя ответственность, а прикрытая боязнью ответственности бездеятельность.

Из выступления председателя Совета министров Петра Столыпина в Государственной Думе 31 марта 1908 года

Что, если, несмотря на борьбу масс, столыпинская политика продержится достаточно долго для успеха «прусского» пути? тогда аграрный строй России станет вполне буржуазным, крупные крестьяне заберут себе почти всю надельную землю, земледелие станет капиталистическим и никакое, ни радикальное, ни нерадикальное, «решение» аграрного вопроса при капитализме станет невозможным.

Из статьи Владимира Ленина «По торной дорожке!», весна 1908 года

Все силы и законодателя, и правительства должны быть обращены к тому, чтобы поднять производительные силы единственного источника нашего благосостояния — земли. Применением к ней личного труда, личной собственности, приложением к ней всех, всех решительно народных сил необходимо поднять нашу обнищавшую, нашу слабую, нашу истощенную землю, так как земля — это залог нашей силы в будущем, земля — это Россия.

Из выступления председателя Совета министров Петра Столыпина в Государственной Думе 5 декабря 1908 года

Натура П. А. была простая, открытая и хорошо понятная всем, его знавшим, без особого изучения или исследования. Главная двигательная сила внутренней жизни и деятельности П. А. была горячая, страстная любовь к России, вера в ее мощь и великое призвание. Ничто так не возмущало и не раздражало его, как сомнение в наших силах, способности сыграть выдающуюся роль во всемирной истории. Таков был «национализм» П. А., о котором не без иронии говорили его политические противники. Затем особенность его характера составляло соединение двух обыкновенно взаимоисключающих качеств — чарующей мягкости в отношении к людям (кроме тех, кто становился ему поперек пути) с необычайно твердой, железной волей и редкой неустрашимостью. Этот человек действительно не боялся ничего, не боялся ни за свое положение, ни даже за свою жизнь. Он делал то, что находил полезным, совершенно не считаясь с тем, как отнесутся к его действиям люди, имевшие большое влияние в высших сферах. В случае давления свыше у него была простая дилемма: или переубедить или оставить свой пост, но никогда никаких компромиссов. Быть может в своей настойчивости он шел даже несколько далеко. Прежде чем принять решение, он охотно советовался и выслушивал чужие мнения. Но раз решение было принято, он не отступал от него, хотя бы явились новые аргументы или возникли непредусмотренные ранее обстоятельства. Гибкость, не в талейрановском смысле, а как некоторая приспособляемость к обстоятельствам, умение уступить в мелочах, чтобы спасти целое и главное, является качеством, к сожалению, необходимым на всяких государственных постах для успешного проведения крупных дел. Этим качеством П. А. не обладал, что едва ли следует поставить ему в упрек, так как отмеченный «недостаток» был следствием цельности и благородства его натуры. И сколько контрастов можно было подметить в его настроениях и действиях в зависимости от обстановки данной минуты! Нежный отец и любящий семьянин, он мог в свободное время целые часы проводить с малолетним сыном⁶, жестоко пострадавшим при взрыве 1906 г., катался с ним на лодке, рассказывал сказки. Приветливым и внимательным был он в отношениях со своими сотрудниками, как в деловых совещаниях, так и в частных беседах, и в то же время являлся беспощадным к политическим противникам, которых он без колебаний выбрасывал за борт, не стесняясь их связями и высоким положением. А сколько неустрашимости выказывал он, выступая в большие парламентские дни перед бурным собранием и покоряя его своим красноречием, нередко полным вдохновения, или выходя один, без охраны, навстречу бушующей толпе, которая быстро успокаивались, подчиняясь его воле.

Из воспоминаний действительного тайного советника Сергея Тимашева, бывшего в 1909—1915 гг. в должности министра торговли и промышленности

На наших глазах с удивительной быстротой развивалось, улучшалось и интенсифицировалось крестьянское хозяйство. Причина этого крылась не только в технических удобствах и принципах единоличного землепользования, но, главным образом, в идейном сознании работы на собственной ниве, в радости свободного творчества и вольного труда. Неоднократные беседы с хуторянами меня в этом определенно убедили. Вопрос пресловутого малоземелья, которым левые круги махали как красной тряпкой и вели лживую пропаганду… в большинстве случаев перестал существовать <…> Года через три мы уже не справлялись со все нараставшими запросами [о землеустройстве].

Из воспоминаний бывшего вице-директора департамента земледелия Главного управления землеустройства и земледелия, камергера Высочайшего Двора Федора фон Шлиппе

Он заслонял Меня. Мне надоело читать каждый день в газетах: «Председатель Совета Министров, Председатель Совета Министров!»

Из диалога императора Николая II c новым Председателем Совета министров действительным тайным советником Владимиром Коковцовым, 1911 год

Слева Столыпина считали реакционером, справа (придворные круги, правый сектор Государственного Совета, объединенное дворянство) — опасным революционером. Есть просто что-то провиденциальное в том факте, что Столыпина убил член революционной боевой организации, состоявший одновременно на службе в охранном отделении (русская секретная полиция). В те дни не только среди киевлян, но и по всей России ходили слухи, что Столыпин «убит охранкой». Доказательств этому и поныне нет, по крайней мере, я никогда не встречал в печати. Но нельзя не признаться, что со стороны охранной полиции проявлена была в этом деле преступная небрежность, граничившая с попустительством...

Столыпин, стремившийся всемерно поддержать уже колеблющийся трон, в конце своей карьеры навлек на себя нерасположение Государя и, если бы не был убит, то был бы в ближайшее время устранен им от власти.

Умер Столыпин в ночь с 5 на 6 сентября. Я был в этот день в Житомире и пошел на панихиду, которую служил Волынский архиепископ Антоний. Это человек незаурядный, высокообразованный, но принадлежавший к крайне правому флангу русской общественности и, будучи членом Святейшего Синода, ведший в Петербурге активную политику. Впоследствии, в эмиграции, Антоний, в сане митрополита, возглавил часть эмигрантской православной церкви, так называемой «Карловацкой юрисдикции», которая оказала наибольшее сопротивление подчинению американского православия советской патриархии, но вместе с тем сохранила реакционные политические тенденции.

Архиепископ Антоний перед панихидой сказал слово. Упрекнул покойного, что тот проводил «слишком левую политику и не оправдал доверия Государя». Единственно, мол, что примиряет с ним, это тот факт, что, будучи смертельно раненным, Столыпин, «сознав свою ошибку», повернулся к царской ложе и осенил ее крестным знамением. Закончил свое слово архиепископ фразой: «Помолимся же, чтобы Господь простил ему его прегрешения». Будучи высокого мнения об уме владыки, я был потрясен, что это все, что он нашел нужным сказать о большом государственном деятеле, пытавшемся спасти от крушения российский государственный, корабль, затопляемый волнами, бившими и слева, и справа.

Из воспоминаний Генерального штаба генерал-лейтенанта Антона Деникина, бывшего в 1910—1914 гг. в должности командира 17-го пехотного Архангелогородского полка

Так как историей движут идеи, а не факты, и не отдельные люди, то и наши усилия оказались плодотворными, потому что в них была заключена идея укрепления в русской деревне собственности — этой всемирной опоры хозяйства, культуры, свободы и порядка.

Из последнего слова тайного советника Александра Кривошеина после отставки с должности Главноуправляющего и при прощании с сотрудниками Главного управления землеустройства и земледелия, 29 октября 1915 года

Финал драмы

Председатель Совета министров Российской империи действительный статский советник и гофмейстер Петр Аркадьевич Столыпин скончался 5 (18) сентября 1911 года в Киеве после тяжелого ранения, полученного в результате террористического покушения анархиста и секретного осведомителя Охранного отделения Дмитрия Богрова. Взбалмошного убийцу скоренько повесили — через неделю. Столыпина, чью отставку государь и так предрешил, похоронили с почестями. Жизнь пошла своим чередом. Только Главноуправляющий землеустройством и земледелием тайный советник Кривошеин, узнав о покушении и киевской драме, заплакал. «Во многом мы расходились, но взаимопонимали, внимательно друг друга выслушивали и уважали», — сказал он супруге Елене Геннадьевне.

Поспешная казнь жутковатого Богрова, призванная скрыть служебную халатность и преступное бездействие группы ответственных должностных лиц во главе с товарищем министра внутренних дел и командиром отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенантом Павлом Курловым, не могла воскресить самого крупного государственного деятеля последнего царствования. «Мне кажется, что Вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и его личности. Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало, — милостиво сказала месяц спустя императрица Александра Федоровна новому Председателю Совета министров действительному тайному советнику Владимиру Коковцову. — Я уверена, что каждый исполняет свою роль и свое назначение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен был стушеваться, так как ему нечего было больше исполнять. Жизнь всегда получает новые формы, и Вы не должны стараться слепо продолжать то, что делал Ваш предшественник. Оставайтесь самим собою, не ищите поддержки в политических партиях; они у нас так незначительны. Опирайтесь на доверие Государя — Бог Вам поможет. Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить Вам место, и что это — для блага России».

Императрица жестоко заблуждалась: трагедия наступила через считаные годы. В России в разгар кровавой Гражданской войны, предрешавшей судьбу страны на столетие вперед, крестьяне — в отличие от соседней Финляндии — за своими Маннергеймами не пошли: отсиделись на завалинках. Мученическая гибель несчастной царской семьи открыла дорогу другим частным катастрофам, исчислявшимся уже в миллионах.

В короткой исторической перспективе Столыпину многого не удалось.

Он не уберег от саморазрушения упрямую и слепнувшую власть, жившую политическим романтизмом середины XVII столетия, когда ее подданные вступали в первую четверть ХХ⁷. Не продлил хрупкий Серебряный век, чьими плодами мы утешаемся до сих пор: «Но брезжил над нами какой-то божественный свет, какое-то легкое пламя, которому имени нет». Не защитил русских европейцев, затем истребленных или изгнанных фанатичной сектой узурпаторов-маргиналов, случайно захвативших власть путем вооруженного переворота. Не уберег дремучего крестьянства — от комбедов, продразверстки, голодоморов, коллективизации, раскулачивания, депортаций, спецтрудпоселков, «счастливой колхозной жизни» во втором крепостном праве с его копеечными трудоднями, а к ним попутно — от этапов, тюрем, колоний, лагерей, волховских, ржевских и иных сталинских мясорубок. Не предотвратил большевистской катастрофы, не спас России от демографического опустошения, социальной атомизации и принуждения трех поколений к лицемерной жизни по липнущей лжи. Возможно, те бремена были и непосильны для одного человека.

Однако Столыпин доказал теорему российской перспективы.

Можно жить по-человечески при разумном устроении базовых институтов, они важнее фасадного величия и идеологических фантомов. Видимые результаты усилий и трудов председателя Совета министров подтверждали правильность избранного курса, пусть и с непростительным историческим опозданием, оставив наглядный пример, столь значимый сегодня. К чему прилагать главные усилия?.. К обустройству запущенного российского пространства и подъему сил его бедного населения на фундаментальной основе права, свободы и собственности.

Негласный столыпинский преемник времен Второй Смуты, еще один недооцененный Πέτρος — генерал-лейтенант барон Врангель — чутко выразил смысл воспринятого наследия в программе «русского Тайваня»: «Не триумфальным шествием на Москву можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа». Председатель правительства Юга России Кривошеин, олицетворявший незримую связь со столыпинским Кабинетом, вторил Главнокомандующему: «Надо устроить человеческое житье. Так, чтобы ясно было, что там вот, за чертой, красный кабак, а здесь — рай не рай, но так, чтобы люди могли жить». Россию требовалось созидать снизу, а не сверху, отсюда возобновление на белом Юге земельной реформы и публикация закона о волостном земстве 1920 года.

Петр Аркадьевич аплодировал бы обоим: он и сам добивался схожего.

Секрет его мощной личности прост. Столыпин не страдал отсутствием самолюбия и в положенное время энергично искал успеха, но в жизненной кульминации превзошел и то, и другое. Поэтому в конечном счете незаурядное самовоспитание под влиянием высокой культурной традиции привело талантливого русского премьера к подлинному служению Богу, ближним и родине. Но, увы, обидно короткому.