В родном Михайловском Пушкин сочинил около ста произведений — от ранней элегии «Деревня» («Приветствую тебя, пустынный уголок...») до финального «Вновь я посетил...» с ключевым образом трех вековых сосен и «корней их устарелых». Только за два года ссылки (август 1824 — сентябрь 1826) он написал центральные главы романа «Евгений Онегин», трагедию «Борис Годунов» («перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын!»), поэмы «Цыганы» и «Граф Нулин» (законченную 14 декабря 1825 года — по «странному сближенью», в день восстания декабристов на Сенатской площади), стихотворения «Зимний вечер» («Буря мглою небо кроет...»), «19 октября», «Пророк» и многое другое.
Вскоре после приезда в ссылку Пушкин поссорился с отцом — Сергеем Львовичем, узнав, что тот дал согласие вести негласный надзор за собственным сыном. В конце осени все родственники уехали из Михайловского. В имении с ним осталась лишь «добрая подружка бедной юности» — няня Арина Родионовна, с которой они вели долгие беседы. Ее сказки, по словам Пушкина, исправляли недостатки французского воспитания, а любимая присказка легла в основу написанного в ту пору волшебного пролога к поэме «Руслан и Людмила»:
У Лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит...
Изредка поэта навещали лицейские друзья, и первым 11 января 1825 года приехал Иван Пущин (по прозвищу Большой Жано). Он привез список комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». Пушкин признал тезку «истинным талантом», добавив: «Много ума и смешного в стихах <...>. Чацкий совсем не умный человек — но Грибоедов очень умен». Они познакомились еще в 1817-м, виделись в 1828-м, а летом 1829-го Пушкин, будучи на Кавказе, встретил у горного перевала крестьянскую арбу, на которой везли из Тегерана в Тифлис тело убитого Грибоедова, затем посетил его могилу на горе Мтацминда и с горечью посетовал: «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны».
То январское свидание с Пущиным было недолгим. Будущий декабрист поведал Пушкину о своей причастности к тайному обществу, но умолчал о зреющем заговоре и ночью уехал. Позже он вспоминал: «Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем, и пьем на вечную разлуку!» Два года спустя поэт отправил в Сибирь теплое послание «И. И. Пущину», а в 1937-м, когда друг отбывал каторгу в Нерчинске, умирающий Пушкин назвал его имя...
В трех верстах от Михайловского находилось село Тригорское, где жили в своем имении местные пушкинские друзья — Прасковья Осипова-Вульф и ее многочисленные дети. Там на обрыве у реки стояла под липами «скамья Онегина», а на холме около пруда высился 300-летний «дуб уединенный» (прототип того, что у Лукоморья). Поэт часто бывал у соседей и пользовался их прекрасной библиотекой. Подружился с Алексеем Вульфом, студентом Дерптского университета, приезжавшим домой на каникулы. Они не только упоенно сражались в бильярд и обсуждали главы «Евгения Онегина» и сцены «Бориса Годунова», но даже строили планы побега из ссылки: Пушкин мечтал бежать за границу, выдав себя за слугу Вульфа.
Летом 1825-го оба влюбились в «прелестницу Аннету» — обворожительную Анну Керн, приехавшую к своей тетке в Тригорское. Пушкин посвятил ей эпохальное любовное стихотворение «Я помню чудное мгновенье…» Но счастье было недолгим: 19 июля Осипова-Вульф увезла дочерей и племянницу в Ригу, где служил муж Анны, пожилой генерал Е. Ф. Керн (прототип мужа Татьяны Лариной в «Евгении Онегине»).
Уже после разгрома декабристов, 27 мая 1826 года, поэт писал П. А. Вяземскому: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и <бордели> — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-й песне „Онегина“ я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница».
* * *
Первым, кого захотел увидеть после дуэли с Дантесом смертельно раненный Пушкин, был его «ангел-хранитель» и поэтический наставник В. А. Жуковский. Именно он сберег пушкинский архив, в том числе рукописи поэмы «Медный всадник» и пьесы «Каменный гость». Когда поэт скончался, его друг Вяземский воскликнул: «И что за удивительные совпадения! 29 января [1937 года] — день рождения Жуковского и день смерти Пушкина». Правда, с переходом на григорианский календарь день рождения Жуковского стали отмечать 9 февраля, а день смерти гения русской поэзии — 10 февраля.
Похоронили поэта на семейном кладбище у стен Святогорского монастыря Псковской губернии, близ родового имения Пушкиных в селе Михайловском. А по Петербургу тогда ходило в списках гневное стихотворение Михаила Лермонтова «Смерть поэта», за которое молодого автора арестовали, судили и лишь благодаря заступничеству Жуковского «всего-навсего» сослали на Кавказ. Четыре года спустя Лермонтов тоже погиб на дуэли — и был похоронен в семейном склепе в Тарханах.
В конце того века случилось еще одно совпадение: 10 февраля 1890 года родился поэт и писатель Борис Пастернак, достойный наследник пушкинской традиции в русской литературе. В конце 1957-го на Западе был опубликован его эпический роман «Доктор Живаго», куда вошли и пронзительные стихи, включая «Зимнюю ночь» («Мело, мело по всей земле...»). Годом позже Пастернаку присудили Нобелевскую премию. Но в СССР роман запретили и развернули кампанию травли его автора. Совписовские бонзы требовали лишить Пастернака гражданства и выслать из страны; он тяжело заболел и 30 мая 1960 года скончался.
После погребения великого опального поэта начали преследовать и Германа Плисецкого, участвовавшего в этих полутайных похоронах у трех сосен на Переделкинском кладбище и через день написавшего стихотворение «Памяти Пастернака»:
Поэты, побочные дети России!
Вас с черного хода всегда выносили.
На кладбище старом с косыми крестами
крестились неграмотные крестьяне.
Теснились родные жалкою горсткой
в Тарханах, как в тридцать седьмом в Святогорском.
А я — посторонний, заплаканный юнкер,
у края могилы застывший по струнке.
Я плачу, я слез не стыжусь и не прячу,
хотя от стыда за страну свою плачу.
Какое нам дело, что скажут потомки?
Поэзию в землю зарыли подонки.
Мы славу свою уступаем задаром:
как видно, она не по нашим амбарам.
Как видно, у нас ее край непочатый —
поэзии истинной — хоть не печатай!
Лишь сосны с поэзией честно поступят:
корнями схватив, никому не уступят.
Эти чеканные строки (последние две — еще и отсылка к пастернаковским «Соснам») вызвали немалый резонанс в литературных кругах. Ходившее в списках как безымянное, стихотворение приписывалось то Слуцкому, то Евтушенко, то Коржавину, то Бродскому. Его очень высоко ценили Маршак, Каверин, Паустовский и Анна Ахматова, которая, по свидетельству Юрия Домбровского, цитировала его незадолго до своей кончины (5 марта 1966 года), называла «лучшим из всего созданного в честь Бориса» и сравнивала с лермонтовским «Смерть поэта» (напомню, что шедевр Александра Галича «Памяти Пастернака» появился уже после ухода Ахматовой). Имя автора было тогда известно только близким друзьям, но те, кому «следовало» все знать, в конце концов его вычислили.
Стихотворение Плисецкого было впервые опубликовано в запретном парижском журнале «Континент» (№ 26/1980), а на родине — в журнале «Дружба народов» (№ 6/1989) и в посвященном Борису Пастернаку сборнике «Венок поэту» (1990).
* * *
В августе 1963 года Герман Плисецкий совершил незабываемую поездку по пушкинским местам в Псковской области и вслед за этим несколько дней творил в литовской деревушке Йодени, о чем свидетельствует его письмо возлюбленной, известной питерской балерине и актрисе Ольге Заботкиной:
«Здравствуй, Оленька. Оборудовал я себе кабинет на опушке: сдвинул два валуна, на маленьком сижу, а пишу на большом, покатом. Очень кругом величественно и вечно. Прямо передо мной яркий желто-зеленый бугор, засеянный люцерном. Он занимает полнеба. Из-за него торчат темно-синие верхушки елей. Сзади валуны и сосны. Справа виден кусок озера до горизонта. И надо всем медленные кучевые облака. Краски и линии обобщенные, как у Сезанна. Как-то я остро почувствовал, какие мы маленькие и как много суетимся без толку. Это я почувствовал еще по дороге, в Изборске, где на холме стоит белая крепость. <...>
Еще мы были в Святых Горах, в Михайловском и в Тригорском. Я — впервые. Там тоже гора, и была крепость, а потом ее разрушили литовцы, и через несколько веков дворяне разбили парк, и 400-летние деревья, и Пушкин охмурял девиц и писал „Бориса Годунова“. Нет на нынешних поэтов царя! Хочу в ссылку в „опальный домик“ (из шести комнат плюс подсобные помещения). Но и здесь облака, и могила Пушкина, и дураки-туристы старательно переписывают высеченные на плитах стишки, например: „Я помню чудное мгновенье...“ А Святые Горы почему-то очень похожи на южный курортный город. Как видишь, я настроился на эпический лад».
Деревня
Высокий слог былых времен,
тебя уж нет, ты отменен.
Торжественность упразднена
стараньями Карамзина.
Последний раз гремело «О!»
в твою хвалу, Бородино.
Теперь мечтательное «Ах...»
у современниц на устах.
Как в строки юношеских лет,
я изменения внесу
и в этот поднадзорный лес,
и в это озеро внизу:
где, словно восклицанья знак,
маячил парус рыбаря,
там нынче тянет сеть рыбак,
презренной прозой говоря.
Приводимый далее цикл «Михайловские ямбы» автор собирался открыть именно этим стихотворением, дающим стилистический ключ к остальному: «Имеется в виду перелом в мироощущении Пушкина в 1823—25 гг., его зрелость, сравнительно с посещениями Михайловского в 1817—19 гг. (ода „Вольность“, „Деревня“). Это хорошо накладывается и на наше время. <…> В последней строфе я кое-что подчеркнул: это как бы цитаты, образчики разных стилей Пушкина». Но затем Плисецкий все-таки решил: «Никакого первого стиха и никакого шестого! В цикле их будет всего четыре».
Не вошли в «Ямбы» и еще два весьма примечательных стихотворения.
Молитва Арины
Усмири, Господи, гнев царя грозного,
укроти, могущий, дух его свирепости,
упаси боярина от пути крестного,
от суда-следствия, от ключа-крепости.
Дай ему, печальному, здравие-веселие,
разговор дружеский да любовь женскую,
дай ему, опальному, полюшко весеннее —
погулять вволюшку, подышать, блаженствуя.
Поживет — слюбится, и судьба сбудется,
сердце урезонится, голова остудится,
будет слава громкая и жена кроткая,
будет жизнь длинная — все равно короткая.
Сделай так, Господи! Отведи от пропасти,
подари детушек, чтобы душа тешилась.
А меня, старую, прибери, Господи,
зажилась, грешница, на земле замешкалась.
* * *
Бежать! Литовская граница
и придорожная корчма...
Россия, ты — моя гробница,
Россия — горе от ума!
Собрать беспочвенных людишек,
наемников лихую рать,
и на Москве с Мариной Мнишек
хоть день, хоть час попировать.
И — пеплом по́ ветру! Но с детства
десятым чувством знали мы:
не будет в нашей жизни бегства,
Литвы, границы и корчмы.
Всегда мы выбирали кровью,
необъяснимо, как во сне,
и не корону, и не кровлю,
а корни и кровавый снег.
Всегда мы умирали гордо,
чтоб шли потом через века
к монастырю в Святые Горы
паломниками облака...
Йодени, 14—15 августа 1963
«Бежать невозможно, — пишет Андрей Немзер в предисловии к книге «Приснился мне город» (2006). — В стихах о несостоявшемся побеге Пушкина за границу возникают те самые „корни“ из поминовения Пастернака, что никому не уступят русскую поэзию. И русскую душу. Открывающее первую строфу „Бежать!..“ далее подхвачено и усилено. Цепь инфинитивов неизбежно рождает ассоциации с самым известным русским стихотворением, строящимся по этой модели — блоковским „Грешить бесстыдно, непробудно…“, а стало быть и с его финалом: „Да, и такой, моя Россия…“. А потому неудивительно, что „с детства / десятым чувством знали мы: / не будет в жизни нашей бегства, / Литвы, границы и корчмы“. <...>
Та же поступь железного века, тот же голос роковой трубы, что был расслышан [Плисецким] в марте 1953-го, то же чувство судьбы, от которой нигде и никак не укроешься. Не спасает даже молитва, которую поэт вложил в уста пушкинской Арины. Увы, читатель знает, „что за Натальей Гончаровой / дадут в приданое свинец“. Но если и выпадут поэту „длинная“ жизнь и хотя бы относительный покой, грохот истории он слышать не перестанет. Арина ведь молится не только за Пушкина, но и за своего создателя. Молится о желанных всякому поэту покое и воле».
Михайловские ямбы
1. Дорога в Тригорское
Он гнал коня: в Тригорском ждут гостей!
Гнал мысли прочь: повсюду ждут жандармы!
За эту ссылку в глушь своих страстей
кому сказать: «Премного благодарны»?
За эту крепко свитую петлю,
за эту жизнь, сжимающую горло,
кому сказать: «Благодарим покорно»?
Судьбе? Сергею Львовичу? Петру?
Задумавшись, он выехал из леса...
Ширь перед взором распахнулась вдруг:
налево, за холмом, была Одесса,
направо, за рекою — Петербург.
А на холме светился монастырь.
Вокруг чернели вековые ели,
кресты косые под стеной чернели.
Святые Горы — называлась ширь.
Жениться бы, забыть столицы, став
безвестным летописцем — Алексашкой,
сверкать зубами, красною рубашкой,
прилежно выводить полуустав...
Гремели слева синие валы,
плыла в пыли походная кибитка.
Гремели справа зимние балы,
и усмехались сфинксы из Египта.
2. Мазурка
Ах, как пылали жирандоли
у Лариных на том балу!
Мы руку предлагали Оле,
а Таня плакала в углу.
Иным — в аптечную мензурку
сердечных капель отмерять.
Нам — в быстротечную мазурку
с танцоркой лучшею нырять.
Бросаясь в каждый омут новый,
поди-ка знай, каков конец:
что за Натальей Гончаровой
дадут в приданое свинец.
Чужое знанье не поможет:
никто из мертвых не воскрес.
Полна невидимых подножек
дорога через темный лес...
И только при свече спокойной,
при табаке и при сверчке
жизнь становилась легкой, стройной,
как сосны, как перо в руке.
Йодени, 14—15 августа 1963
3. К Вульфу
Любезный Вульф, сердечный друг,
из-за прелестницы Аннеты
мы не поднимем пистолеты:
любовь — ребяческий недуг!
Не шпагу, а бильярдный кий
я выбираю. «Не убий!»
«Не пожелай жену чужую!»
А ежли я порой бушую,
так это, Вульф, игра стихий.
Не лучше ль мирная игра
на бильярдах в три шара?
Держись, приятель! Я — в ударе.
Я знаю все об этом шаре:
он уклонится от прямой,
внезапно в сторону качнется,
и двух других слегка коснется,
как вас коснулся гений мой.
Люби себя, веди дневник,
а мне оставь бессмертный миг
молниеносного удара!
И так всю жизнь: верченье шара
вокруг другого — карамболь.
А в сердце боль, сосед любезный,
для мастеров — предмет полезный,
годится в дело эта боль.
4. Зимняя ночь
Ночами жгло светильник ремесло.
Из комнат непротопленных несло.
Как мысль тревожная, металось пламя,
и, бывшее весь день на заднем плане,
предчувствие беды в углу росло.
Уехал Пущин. Легонький возок
скользит сейчас все дальше на восток,
так он, пожалуй, и в Сибирь заедет!
Ему сквозь тучи слева месяц светит.
Дурны приметы, и мороз жесток.
«Пред вечным разлучением, Жано,
откройся мне, скажи, что есть оно —
сообщество друзей российской воли.
Я не дурак: колпак горит на воре,
паленым пахнет сильно и давно».
«Нет, Пушкин, нет! Но если бы и да:
ваш труд не легче нашего труда,
ваш заговор сильней тиранов бесит.
И, может быть, всю нашу перевесит
одним тобой добытая руда.
Вот он — союз твой тайный, обернись:
британский лорд и веймарский министр,
еврей немецкий да изгнанник польский.
Высокий жребий — временною пользой
платить за вечность. Не переменись!»
Уехал Пущин. От судьбы не спас.
Нетерпеливо грыз узду Пегас.
Спал в небесах синклит богов всесильных,
А на земле, в Святых Горах, светильник
светил всю ночь, покуда не погас.
«В 1962—65 годах Герман жил у вдовы ленинградского ученого-медика Екатерины Николаевны Хлопиной, — вспоминает вторая жена поэта Ариадна Сокольская. — Снимал у нее „синюю“ (оклеенную синими обоями) комнату. Я бывала в этой красивой, обставленной мебелью красного дерева квартире, с хрустальными люстрами и старинной свечной горкой, которую хозяйка зажигала для гостей. „Это жирандоль“, — охотно поясняла она. Герман, любивший и ценивший красоту старых вещей, испытывал какой-то жреческий восторг перед живым огнем, игравшим в ограненном хрустале подсвечников. Этот восторг звучит в одном из лучших стихотворений его Пушкинского цикла: „Ах, как пылали жирандоли / у Лариных на том балу!..“» По словам Олега Чухонцева, уже только эти строки навсегда вписали имя Германа Плисецкого в историю русской литературы.
А вот и отклик самой Е. Н. Хлопиной (январь 1966): «Дорогой Гешка, „Михайловские ямбы“ — лучший, чудеснейший подарок для меня. Замечательный цикл, от начала и до конца одного, очень высокого, уровня. Очень точное чувство меры и вкуса».
В «пушкинском» 1967 году «Михайловские ямбы» были опубликованы в февральских номерах журнала «Юность» (2, 4) и газеты «Литературная Россия» (1, 3; их перепечатал энтээсовский журнал «Грани», № 68/1968), а вскоре и в репертуарном сборнике «Стихи, стихи...» (1, 2, 4). Но после этого стихи Германа Плисецкого не печатали в СССР аж до 1988 года (поэт ушел в переводы: Омар Хайам, Хафиз и т. д.). «Деревня», «Молитва Арины» и «Бежать!..», как и «Леония Шарлотта Дантес» (1966), увидели свет лишь после смерти отца.
* * *
Пушкинские мотивы слышны и в поздних стихах Плисецкого, когда его здоровье было уже изрядно подорвано и жизнь кончалась. Отец вспоминал, как летом 66-го он с третьей женой Галиной снова наведался в Святые Горы и Михайловское.
Ураган в Михайловском
Был вихрь свирепости великой,
он в Чудь из Таврии летел.
В аллее Керн сломало липы,
лишь дуб в Тригорском уцелел.
Как пеший полк, на поле павший,
стволы, стоявшие века.
Там в первый год женитьбы нашей
мы жили в доме лесника.
Что устояло? Очень мало.
Как будто понапрасну жил.
Любовь и слезы — все пропало,
все вихрь проклятый сокрушил.
От Лукоморья отлученный,
живу без смысла, без красы.
Но днем и ночью кот ученый
по кругу ходит, как часы...
Январь — май 1988
«Если уж по кругу, то по этому, — полагает Андрей Немзер. — Если нет проку от дел человеческих, если за весельем Омара Хайама прячется глухое отчаяние, если все наши выборы мнимы, то до́лжно оставаться верным себе. „Слишком мало доказательств выдал / я того, что между вами был“ [Герман Плисецкий]. Слишком мало — потому что ходит по цепи кот ученый и стоит в Тригорском патриарх лесов. Слишком мало — при свете Пушкина».
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
Государственный праздник Чехословакии
Государственный праздник Чехословакии
теги: новости, 2024
28 октября Чехия отмечает День образования независимой Чехословацкой республики. День создания независимого чехословацкого государства является национальным праздником Чешской Республики, который отмечается ежегодно 28 октября. О...
Воспоминания Александра Муратова
Воспоминания Александра Муратова
теги: новости, 2024
14 октября с.г. из типографии вышла первая книга "Воспоминания" Александра Александровича Муратова многолетнего автора журнала "Русское слово" Автор выражает слова благодарности Виктории Крымовой (редактор), Анне Леута (графическ...
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
журнал "Русское слово" №10 уже в типографии
теги: новости, 2024
Уважаемые читатели и подписчики журнала "Русское слово"! Спешим сообщить вам о том, что десятый номер журнала "Русское слово" сверстан и отдан в печать в типографию. Тираж ожидается в ближайшее время о чем редакция РС сразу все...
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
Выставка в Клементинуме к 100-летию Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
В рамках празднования столетнего юбилея Славянской библиотеки 5 сентября 2024 года, в здании Клементинума состоялся международный симпозиум «Славяноведческое библиотечное дело и его влияние на современное общественное образован...
Столетний юбилей Славянской библиотеки
Столетний юбилей Славянской библиотеки
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Вчера, 5 сентября, наша организация "Ruska tradice "с гордостью приняла участие в праздновании 100-летия Славянской библиотеки, нашего многолетнего партнёра. В праздновании юбилея Славянской библиотеки приняли у...
Выставка казахской культуры в ДНМ
Выставка казахской культуры в ДНМ
теги: новости, 2024
В большом зале Дома национальных меньшинств 08.10.2024 в 12:00 открылась выставка, посвященная казахской культуре. ...
Летние выставки в Чехии
Летние выставки в Чехии
теги: новости, 2024
Дорогие друзья! Если вы не уехали из Праги куда-нибудь на море, то у вас есть шанс посетить одну из региональных галерей во время летних каникул. Национальная галерея для местных выставок поделилась своими фондами и поддержал...
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
Выставка Вендулы Бржезиновой в ДНМ
теги: новости, 2024
В Доме национальных меньшинств 2 июля открылась выставка Вендулы Бржезиновой "Мужество, добро, примирение"! Смысловое значение названия выставки таково: "Мужество жить, быть добрым к себе и окружающим и мириться с собой ...