В 1931 году экспозиция художественного объединения «13» была закрыта, авторов (несмотря на положительную оценку их творчества Луначарским) назвали в печати кулаками от искусства, буржуями, аполитичными эстетами и чуждыми элементами. В 1932 году постановлением ЦК ВКП(б) все самостоятельные творческие объединения были официально запрещены.

Владимир Алексеевич Милашевский (1893—1976), в свое время член «Мира искусства», ученик М. Добужинского и Е. Лансере, был одним из активных членов объединения «13».

В группу «13», названную так по числу участников, входило и несколько художников-любителей. По их собственным словам, они хотели «не утомлять бумагу» своими произведениями, а донести до зрителя очарование момента, показать легкими линиями прозрачность красок, подчеркнуть, что каждое мгновение преходяще и неповторимо, поэтому в рисунке или наброске не стоит ничего исправлять. За это им вменяли в вину «французистость» и «нарочитую детскость». А Милашевский серьезно оскорбил эстетические чувства критиков тем, что рисовал свои экспериментальные картинки обгоревшей спичкой. Правда, были и более веские основания для морального уничтожения художников. Одна участница не побоялась включить в экспозицию акварели, изображавшие предназначенные на снос церкви.

И все же «утомлять бумагу» художникам пришлось и дальше, особенно тем, кто должен был как-то добывать себе пропитание. Милашевский всю жизнь занимался книжной графикой, а после войны, когда в СССР стали издавать много дешевых книг в бумажных переплетах, хорошие специалисты могли найти себе работу, по тем временам и неплохую, в таких издательствах, как «Художественная литература» и «Академия».

Не знаю, сколько книг в вашей домашней библиотеке, в любом случае хочу попросить ответить, не глядя на полки: сколько из них ярко-зеленого цвета? Думаю, немного. Почему-то так повелось, что книги обычно серые, коричневые, бежевые. У меня в Праге ярко-зеленые всего две — это «История музыки» и Коран, обе на чешском. Полное собрание сочинений Чехова не считаю: цвет стал каким-то условно темным. А вот в Петербурге это собрание сочинений Гоголя (откуда оно взялось, ведь в Праге прекрасный дореволюционный толстенный однотомник?), «Шведская новелла» и «Итальянские новеллы», брошюра на английском о Ленинграде начала 1970-х. И то сокровище, из-за которого я и пишу эти строки: рассказы и фельетоны Ярослава Гашека 1955 года издания, иллюстрированные Владимиром Милашевским.

На обложке странная смешная картинка: два человечка прижались друг к другу спинами, они кажутся каким-то иностранным ванькой-встанькой с двумя головами — одна в котелке, другая — в военной фуражке. Картинка невелика размером, но обложка запоминается.

Милашевский проиллюстрировал целый ряд книг, но, наверное, самое известное — это его «Конек-горбунок» Ершова. И какой уж тут соцреализм, когда нужно изобразить чудо-юдо рыбу-кит, жар-птицу, посланников морских и прочую невидаль! Книга печаталась в разных издательствах, начиная с 1950-х гг. и заканчивая 2019-м — искусственно состаренным томиком издательства Мещерякова. Книга эта очень красочная, рисунки изобилуют деталями, их интересно рассматривать.

И другие художники, иллюстрировавшие эту сказку для детей после Милашевского, видимо, не смогли избежать влияния мастера, потому как многие почти в деталях повторили самую запоминающуюся картинку, на которой рыба-кит, обремененная домами, лесами и даже грибниками и пахарем, жалуется на свою судьбину.

Несмотря на успех «Конька-горбунка», художник, помнивший совсем другие времена, жизни особенно не радовался. Он оставил мемуары «Вчера, позавчера», а также ряд других работ, в которых писал об издательствах советской эпохи. Сегодня мы понимаем, что Милашевский не мог довольствоваться книгами в дерматине и считать их успехом издательского дела, поскольку помнил кожаные и сафьяновые переплеты. Не удовлетворяли его и иллюстрации, повторявшие давно пройденное, да еще и плохо напечатанные на некачественной бумаге: он-то знал, как выглядит хорошая бумага, и понимал, что черный должен быть черным, а не серым. И самое важное — он помнил о тех временах, когда сам пропагандировал свободный рисунок, не загоняя себя в прокрустово ложе нелепых требований новых цензоров. Он становился желчным, чувствовал, что его возможности и надежды не реализованы, талант и силы не востребованы. Он любил повторять, что даже автор предисловия по сравнению с иллюстратором — человек высшей категории: художник никаких прав не имеет.

Скромное издание малой прозы Гашека стало для Милашевского возможностью показать талант сатирика: это и бой-баба из рассказа «Амстердамский торговец человечиной», и страшная буквица Я, дополненная мордой гориллы... Видимо, Милашевский пользовался фотографиями, потому что очень точно изобразил Карлов мост и черепичные крыши старинных домов. Возможно, он посмотрел и какой-то чешский фильм: некоторые его типажи напоминают актеров старых кинолент.

Милашевский, вне сомнения, знал иллюстрации Йозефа Лады к «Бравому солдату Швейку», но его Швейк более реалистичен. Художнику удалось передать особый блеск светлых глаз персонажа, даже несмотря на малый размер черно-белой иллюстрации.

Интересен и портрет Гашека, хотя он изрядно льстит модели. Тучный, но еще молодой писатель выглядит лучше, чем на фотографиях тех лет.

Сегодня литература для взрослых за редким исключением издается без иллюстраций. Возможно, это когда-нибудь изменится, но вряд ли скоро. А мне остается порадоваться, что небольшая зеленая книжечка сохранилась в моей библиотеке.