Сегодня, через 70 лет, мы вспоминаем о невинных жертвах и предлагаем читателям перевод статьи сотрудника Института по изучению тоталитарных режимов Яна Дворжака. Текст книги на русском языке доступен в интернете для всех, кто заинтересован.

 ЯН ДВОРЖАК

Проблематика репрессий и преступлений, совершенных правящими коммунистическими режимами в странах Восточного блока, является одной из самых обсуждаемых и волнующих тем далеко за пределами Центральной и Восточной Европы — причем уже с момента распада блока на рубеже 1980—90-х гг. За последние двадцать с лишним лет исследований в данной области мы можем отметить значительный прогресс: возник целый ряд ценных научных статей, публикаций, серий документов, богатейшей мемуарной прозы и воспоминаний. Однако, отнюдь не преуменьшая значение показаний самих жертв, очевидно, что при реконструкции исторических событий, дополнительных обстоятельств и функционирования коммунистического репрессивного аппарата мы не имеем возможности взглянуть на них с другой стороны, так как преступники (а зачастую и очевидцы) по известным причинам молчат. Таких воспоминаний и показаний, которым хоть сколько-нибудь можно доверять, крайне мало.

Редким исключением являются предлагаемые дневниковые записи Михаила Дмитриевича Мондича, более известные читателю под названием «СМЕРШ. Год в стане врага» (в чешском переводе — Smerš. Rok v táboře nepřítele). Несмотря на то, что с момента первой публикации книги прошло более шестидесяти лет, она исключительна сразу с нескольких точек зрения. Прежде всего, показания Мондича позволяют нам проникнуть в среду строжайше засекреченной шпионской организации недалекого прошлого — советской военной контрразведки СМЕРШ, о деятельности, организационной структуре и кадровом составе которой на протяжении долгих лет почти ничего не было известно, она и по сей день овеяна мифами. Отрывочная информация о СМЕРШе появляется лишь в воспоминаниях горстки выживших (напр., свой арест на фронте сотрудниками СМЕРШа описал Александр Солженицын в книге «Архипелаг ГУГАГ»).

Исключительность показаний Мондича заключается в раскрытии методов советского репрессивного аппарата со стороны карательных органов и надзирателей. Вместе с тем это мастерское проникновение в психику людей, работавших в секретных службах.

Несмотря на то, что Мондич не принимал непосредственного участия в упомянутых репрессиях, он стал свидетелем событий, о которых никогда не должна была узнать широкая общественность. Даже автор основополагающей монографии о СМЕРШе, американский историк русского происхождения Вадим Бирштейн, согласился с тем, что воспоминания Мондича уникальны именно тем, что наряду с книгой А. И. Романова (псевдоним капитана Бориса Бакланова, бывшего члена СМЕРШа 1-го украинского фронта) они являются единственной мемуарной прозой, опубликованной в том числе и на Западе. Мондич, таким образом, был не только первым, но и, по сути, единственным человеком, ознакомившим свет с преступлениями СМЕРШа (а точнее — сталинского режима) в конце Второй мировой войны и в течение первых мирных дней.

Исповедь Мондича необходимо воспринимать критически: как и другие воспоминания, записанные сразу же после конкретных событий, она тоже находилась под влиянием эмоций, личных переживаний. Еще один минус заключается в том, что воспоминания были впервые опубликованы в период, когда мир оказался на пороге холодной войны и все сводилось к разделению его на два вражеских блока, отделенных друг от друга непроницаемым железным занавесом.

Как и большинство тогдашней эмигрантской литературы (здесь имеется в виду эмиграция из стран, которые уже либо находились, либо скоро могли оказаться в сфере советского влияния), воспоминания были опубликованы с конкретной пропагандистской целью: из предисловий или введений к русским (позже иноязычным) изданиям видно, что целью издателей было также мотивировать русских эмигрантов к новому бою против большевизма, а в западных читателях пробудить отвращение к коммунизму. Однако это никак не повлияло на глубину воспоминаний Михаила Мондича. Не только вышеупомянутый В. Бирштейн, но и чешский публицист В. Быстров, сопоставившие показания Мондича с различными архивными материалами (в том числе русского происхождения) и прочими воспоминаниями, считают, что информация, приведенная в данной книге, достоверна.

Книга «СМЕРШ. Год в стане врага» впервые вышла на русском языке в 1948 году, показав общественности, что даже советские органы безопасности не всесильны. Отзывы прозвучали, в первую очередь, из уст членов русской антибольшевистской общины, живших как в Европе, так и в Соединенных Штатах. В 1950-е гг. свет увидели немецкий и английский переводы. Несмотря на то, что в последний раз книга вышла в 1980-х гг., для многих исследователей и широкой читательской аудитории она до сих пор практически неизвестна.

Относится это и к чешской среде, где русское издание циркулировало, в основном, в кругах русских и украинских эмигрантов, обосновавшихся в Чехословакии еще в межвоенный период, и их потомков. Поскольку воспоминания Мондича в большинстве своем связаны с территорией Чехословакии в рамках довоенных границ, они были бы интересны и чешскому читателю. Нет сомнений в том, что книга является единственным свидетельством обо всем происходившем в нашей стране «за кулисами» пребытия Красной армии — долгожданного освободителя.

Мондич описывает только одиннадцать месяцев своей жизни, но это были месяцы, неизгладимо врезавшиеся в его память. Зададим себе два вопроса: кем, собственно, был Михаил Мондич и что собой представляли отделения СМЕРШа.

Михаил Д. Мондич родился 5 марта 1923 года в селе Нанково, неподалеку от города Хуст в Подкарпатской Руси. После распада Австро-Венгрии в 1918 году эта территория принадлежала Чехословацкой Республике. Мондич происходил из бедной семьи — его родители, как и большинство местных жителей, были земледельцами, у них было небольшое поле и несколько голов скота. Михаил был средним из трех сыновей, но и ему предстояло взять в руки семейное хозяйство. В своей книге он пишет, что по окончании начальной школы он продолжил обучение в хустовской гимназии, где, вероятно, учился на отлично. Именно поэтому он в 1936 году, вопреки нежеланию родителей, будучи всего лишь тринадцатилетнем студентом, уехал учиться в Прагу.

Он не был исключением: в межвоенный период в пражских гимназиях и университетах обучалось значительное количество талантливых студентов из Подкарпатской Руси. В Праге им помогало благотворительное карпато-русское общество «Возрождение», благодаря чему у учащихся было и свое общежитие в пражском районе Бубенеч. Сначала обучение проходило в русской гимназии в Страшницах, а позже — на Панкраце. Преимуществом была близость русского и русинского языков, родственный менталитет и религия.

Имя Михаила Мондича, ученика третьего курса, появляется в годовом отчете Русской реальной гимназии в Страшницах за 1936/37 гг. В последний раз он фигурирует в списках спустя четыре года — в 1941/42 учебном году — уже в качестве ученика седьмого курса (в это время гимназия располагалась на Панкраце). В 1942 году учреждения Протектората отменили процедуру составления годовых отчетов. Можно предположить, что Мондич окончил гимназию в 1942 году.

Об успеваемости Михаила Мондича свидетельствует небольшая звездочка возле его имени в списке студентов, которой отмечались отличники. В период обучения и проживания в интернате он принимал активное участие во всех школьных и внешкольных мероприятиях русской общины. В те времена среди студентов большой популярностью пользовался «Витязь» — русский вариант скаутского движения, а также молодежная организация НТС (Национально-трудовой союз), приучающая своих членов к русскому патриотизму и сопротивлению большевистской идеологии.

Последующие после окончания гимназии месяцы окутаны мглой. В своей книге он пишет, что продолжил обучение в техническом университете в Будапеште и приобрел там степень инженера, но это представляется маловероятным, так как с момента сдачи экзаменов на аттестат зрелости прошло менее двух лет. Однако объяснение может быть простым. Автор несколько раз целенаправленно ввел в текст дезинформацию (напр., в случае с именами своих родственников). Так он хотел по максимуму усложнить возможным преследователям установление своей личности.

Из сохранившегося в чешских архивах документа вытекает, что в Праге в сентябре 1942 года Мондич был арестован Гестапо. Исходя из официального сообщения, он уклонялся от трудовых обязанностей. Его многолетний друг Александр Ретивов рассказал, что Гестапо его арестовало в Смоленске (дату он не приводит), когда тот пытался нелегально проникнуть на русскую оккупированную территорию. Именно в Смоленске (также, напр., в Чернигове) в то время действовали (часто в качестве переводчиков) наиболее активные члены пражского отделения НТС. Однако немцы все же депортировали Мондича назад в Прагу — в панкрацкую тюрьму. Зимой 1943 года он был выпущен.

Мондич вспоминает, что в период пребывания в Будапеште его несколько раз допрашивали как венгерские, так и нацистские органы безопасности: СД и Гестапо. Однако и эту информацию с трудом можно проверить.

Домой в Нанков Михаил Мондич вернулся в конце сентября 1944 года. С дневниковых записей того времени и начнет разворачиваться повествование. Это был бурный период, поскольку до конца Второй мировой войны оставалось почти восемь месяцев, а к территории Подкарпатской Руси, которая с марта 1939 года была оккупирована Венгрией, неудержимо приближался фронт. Местные жители стали свидетелями поспешного отступления венгерского военного управления и ожидали (причем некоторые из них — не без опасений) прихода Красной армии.

18 октября 1944 года началась карпато-ужгородская операция 4-го украинского фронта под руководством генерала Ивана Ефимовича Петрова. Довольно легко, менее чем за десять дней, Красная армия заняла Подкарпатскую Русь. Такие большие города, как Хуст, Мукачево и Ужгород были взяты в период с 23 по 27 октября 1944 года. Со вступлением советских танков в подкарпатских городах и деревнях воцарился хаос, в котором решалось будущее страны. Под давлением советских органов местные коммунисты и просоветские активисты (в основном агенты НКВД) развернули широкую агитацию среди местных жителей за присоединение к СССР. Хотя освобожденная территория (исходя из закона о действительности «домюнхеновских» чехословацких границ) и должна была стать частью обновленной Чехословакии, какие бы то ни было попытки со стороны чехословацкой делегации взять власть в свои руки были заранее обречены на провал. Вместе с тем, советский военный административный аппарат начал кампанию по «добровольному» набору в ряды Красной армии.

Присоединение Подкарпатской Руси к СССР провозгласили «спонтанным», но, на самом деле, просоветская агитация не получила той поддержки, на какую советские чиновники изначально рассчитывали. Восторг от прихода освободителей вскоре сменился разочарованием и упадком, обусловленными поведением советских солдат и военным управлением.

Иллюзии развеяли и другие нюансы. В свои дома, пускай даже и на короткий срок, начали возвращаться многие чехословацкие солдаты, родившиеся в Подкарпатской Руси. Их опыт соприкосновения с советской действительностью не предвещал ничего хорошего. Почти все, включая брата Михаила Мондича Георгия, опасаясь набора в венгерскую армию, в первые годы Второй мировой войны под влиянием советской пропаганды уехали в СССР. Там они намеревались вступить в «общую борьбу против оккупантов».

Хотя перебежка солдат (сегодня говорится о шести—восьми тысячах) на советскую территорию и спасла их от преследований со стороны Венгрии, почти все были тут же арестованы советскими пограничниками и обвинены в нелегальном пересечении границ и шпионаже. Они были приговорены к пребыванию в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа на срок от трех до пяти лет. Надежду на освобождение из тюрем и лагерей НКВД им принесла амнистия чехословацким гражданам, объявленная советским руководством в начале 1942 года. Условием освобождения арестантов стало вступление их в Чехословацкое воинское подразделение, формируемое в Бузулуке.

Никакие отрицательные примеры и предостережения не смогли обратить вспять процесс перехода Подкарпатской Руси в объятия Советского Союза. С самого начала советские органы держали ситуацию под контролем. С конца ноября 1944 года кампания по присоединению, дирижируемая коммунистами, стала еще навязчивее. Проходили все новые и новые митинги, письма представителей отдельных населенных пунктов направлялись как на восток, к советским правительственным лицам (особенно в Москву, Сталину), так и в Лондон — к членам чехословацкого правительства и президенту Бенешу. Подписи под декларациями получались самыми разными способами: добровольно, под давлением, угрозами, обманом (часть жителей была по-прежнему неграмотной), взятками.

Чехословацкие органы не смогли отреагировать на ход событий. В данном вопросе Сталин не дискутировал. Любой зародыш оппозиции уничтожался в корне: вместе с венгерскими и великоукраинскими националистами преследовался каждый, кто ранее проявлял симпатии к ЧСР, выражал несогласие с советским давлением на правительство Чехословакии и присоединением Подкарпатской Руси к СССР.

Этими делами обычно занимались войска НКВД, действовавшие в тылу Красной армии. На освобожденных территориях стали появляться таинственные солдаты, на совести которых были аресты и исчезновения сотен человек — в большинстве своем противников советского режима.

После нападение нацистов на СССР и последующего перелома в войне, когда советские войска начали освобождение захваченных немцами территорий, понадобилась новая, более эффективная и дискретная организация. Так появляется СМЕРШ (сокр. от «смерть шпионам») — специальные отделы военной контрразведки, созданные по секретному указу Сталина.

Их деятельность была официально закреплена Постановлением Совета народных комиссаров от 19 апреля 1943 года. Три главных отдела СМЕРШа вышли из Управления специальными отделами НКВД СССР и были подчинены соответствующим ведомствам народных комиссариатов: Главному управлению контрразведки СМЕРШ Народного комиссариата обороны СССР, Управлению контрразведки СМЕРШ Народного комиссариата военно-морского флота СССР и Отделению контрразведки СМЕРШ Народного комиссариата внутренних дел СССР. Главное управление контрразведки СМЕРШ под руководством Виктора Абакумова было подчинено непосредственно И. В. Сталину.

Мондич считает, что у Главного управления было пять оперативных отделов (Бирштейн говорит об одиннадцати). Первый преследовал дезертиров и занимался раскрытием измен и пораженческих настроений в рядах Красной армии; второй (оперативный) собирал информацию, высылал разведчиков за немецкую линию фронта, а позже и арестовывал противников советского строя; третий распространял информацию и отдавал приказы; четвертый отдел осуществлял проверку подозрительных солдат и штатских лиц; пятый создавал трехчленные трибуналы и выносил приговоры — в основном к смертной казни. Таким образом, основной задачей на территориях, куда вступила Красная армия, была слежка, нахождение и арест всех врагов СССР и коммунизма. Проще говоря, шла борьба с антибольшевизмом во всех его проявлениях: от правого фашизма до социализма — как на советской, так и на освобожденной или захваченной территории.

Так же, как и войска НКВД, отделы СМЕРШа были сформированы из профессиональных вооруженных единиц. У работников СМЕРШа было преимущество в том, что они были трудно узнаваемы. Поскольку они носили стандартные униформы и военные награды Красной армии, их личность можно было установить только по специальным удостоверениям. Их донесения предназначались отнюдь не главнокомандующим армии. На освобожденные территории отделы СМЕРШа входили не скрываясь и действовали в задних рядах военных формирований (как правило, в рамках отдельных фронтов).

Таким образом, и в Подкарпатской Руси вошли в силу меры по очищению фронтового тыла от врага: в конце октября 1944 года начались массовые аресты людей, осуществляемые войсками НКВД с целью защиты тыла, а также органами СМЕРШа 4-го украинского фронта. Коснулось это, прежде всего, мужского населения венгерской и немецкой национальностей. Задержанные были объявлены военнопленными. Тысячи интернированных, включая украинских националистов и представителей русинской некоммунистической интеллигенции, были большей частью депортированы в СССР на принудительные работы (в основном на Донбасс для обновления уничтоженных войной угольных шахт), некоторые из них были убиты.

Новость о массовых арестах, тут же распространившаяся среди подкарпатских жителей, вскоре дошла и до Михаила Мондича. Идейная мотивация и членство в НТС, у которого были свои филиалы в Подкарпатской Руси, призвали его к новым действиям. По инструкции, он должен был попытаться проникнуть в НКВД, с тем чтобы выяснить степень их информированности относительно работы НТС. Вследствие его недолгой службы в рядах подкарпато-русских партизан его прошлым никто не интересовался, в декабре 1944 года он был мобилизован в Красную армию. Несмотря на то, что вступал он в нее с целью внедрения в одну из вражеских тайных организаций, вряд ли ему могло прийти в голову, что в итоге он окажется в самой засекреченной из них. Произошло это благодаря владению им иностранными языками.

Когда командиры военного подразделения в январе 1945 года узнали, что, помимо русского, он также владеет языками, употреблявшимися на территориях, где в ближайшие месяцы СМЕРШ должен будет проводить операции, его назначили переводчиком 3-го отдела 2-го отделения СМЕРШа 4-го украинского фронта. Сначала подразделение действовало в Подкарпатской Руси, а в течение последующих семи месяцев, подробно описанных в воспоминаниях, пересекло всю Словакию, южную Польшу, а в конце апреля оказалось на чешских землях. Совершенно ясно, что деятельность отделов СМЕРШа и войск НКВД противоречила правовым нормам довоенной Чехословакии и общепризнанным нормам международного права.

Прежде всего, в качестве профилактики, подразделения вступили в Чешскую Силезию — на территорию, которая в конце 1930-х гг. была насильственным образом оторвана от Чехословакии и с осени 1939 года присоединена к Рейху. В связи с тем, что многие местные жители во время войны добровольно или под давлением были призваны в немецкую армию или работали на промышленность Рейха, советские органы могли их легко обвинить в сотрудничестве с немецкой разведкой и насильственно депортировать в СССР. Основная добыча дожидалась на территории бывшего Протектората.

В списках СМЕРШа в основном значились члены украинской и русской антибольшевистской эмиграции, получившие в межвоенной Чехословакии временное убежище или же поселившиеся здесь насовсем. Уйти от них не должны были и представители чехословацких политических кругов Подкарпатской Руси конца 1930-х гг., которые после венгерской оккупации Подкарпатской Руси укрылись в Протекторате. Также это были солдаты Красной Армии, провинившиеся в том, что попали в немецкий плен. Худшая судьба ожидала офицеров и солдат «предательской» Русской освободительной армии. Даже значительная помощь власовцев в Пражском восстании в период его сложнейшей начальной фазы не смогла смыть их прошлые грехи — сотрудничество с нацистской Германией, мотивированное борьбой со сталинским режимом.

Прага была центром эмигрантской деятельности в Чехословакии. Когда пришло известие о разразившемся Пражском восстании, контршпионажные подразделения начали быстро перемещаться в Прагу — им полагалось задержать конкретных людей. Таким образом, почти одновременно с освобождением Праги начались массовые аресты. Вполне вероятно, что смершевцы опирались на списки, созданные советскими агентами, которым еще до войны удалось проникнуть в эмигрантские общины. Всего за несколько дней в Праге было задержано (причем без какого-либо взаимодействия с официальными чехословацкими учреждениями или секретной службой) несколько десятков видных деятелей русских и украинских эмигрантских кругов, среди которых были высокопоставленные офицеры вооруженных сил Чехословакии, университетские преподаватели и студенты, врачи, крупные технические специалисты, предприниматели, служащие чехословацкой государственной и общественной администраций. Пострадали не только довоенные подкарпато-русские политики, но и граждане чешской национальности (напр., чешские реэмигранты из России), которые по той или иной причине не приглянулись Красной армии или же на них был написан донос.

В своей книге автор приводит детальное описание арестов и жестоких допросов со стороны следователей СМЕРШа. В одной лишь Праге он стал свидетелем задержания множества политиков и эмигрантов русского, украинского и подкарпато-русского происхождения, которые, как ни парадоксально, были его сослуживцами или знакомыми довоенного времени. Михаил Мондич описал арест ведущего представителя межвоенной подкарпато-русской политики Августина Волошина, «самоубийство» русского дипломата Владимира Рафальского, которое произошло при невыясненных обстоятельствах в следственном кабинете на Делостржелецкой улице №11, куда после приезда в Прагу переехала оперативная группа.

О судьбах людей, арестованных в нашей стране органами СМЕРШа сразу же после войны, их родственники и общественность зачастую узнавали лишь спустя десятилетия, а в некоторых случаях и по сей день ничего не найдено. Многие из них не вынесли страданий и умерли в камере предварительного заключения. Жизнь других оборвалась в лагерях ГУЛАГа. Кто-то, как уже было сказано, исчез без следа. Вернуться обратно в Чехословакию разрешили лишь нескольким десяткам.

Вскоре после вступления в организацию СМЕРШ Михаил Мондич осознал, что все его догадки о внутреннем разложении советского аппарата безопасности были наивными. Постоянные психические перегрузки и страх перед разоблачением начали постепенно отражаться на состоянии его душевного здоровья. Все это привело к решению любым путем выйти из их системы. По словам Александра Ретивова, он с поддельными документами перебрался в Прагу. Однако его пребывание здесь было крайне небезопасным, и он стал думать об отъезде.

Запланированный побег в американскую зону Германии удался благодаря его старым знакомым из НТС (в т. ч. А. Ретивову), жившим в 1946 году в немецкой эмиграции. Чуть позже, в мае 1946 года, на основе постановления ЦК ВКП(б), деятельность СМЕРШа была официально завершена, а точнее, Главное управление контрразведки СМЕРШ Народного комиссариата обороны СССР было включено в Министерство государственной безопасности СССР (МГБ).

После переезда в Баварию Михаил Мондич сумел возобновить связь со своими друзьями из НТС и включиться в антисоветскую деятельность русских эмигрантских кругов. Он вступил в контакт с русскими редакциями в Мюнхене, выпускающими антисоветскую литературу, а также журналы «Посев» и «Грани». В 1948 году Мондич возвращается к своим дневниковым записям конца войны и в том же году впервые их публикует под псевдонимом Николай Синевирский (в честь озера Синевир в родной Подкарпатской Руси).

В начале 1950 года он переезжает в США, где знакомится со своей будущей женой, русской эмигранткой Викторией. Тем не менее, жизнь в Соединенных Штатах, где он работал на стройке на Лонг-Айленде, не оправдала его надежд. После того, как им обоим была предложена работа в русской редакции Радио Свободная Европа, они не раздумывали и в конце 1951 года вернулись обратно в Мюнхен. Его жена стала диктором, а он информационным аналитиком в отделении изучения средств массовой информации. Опираясь на анализ советских печатных изданий, он передавал коллегам актуальную информацию о происходящем в СССР. Супруги вращались в кругах русской эмиграции, путешествовали по миру.

Его жена подтвердила, что он так никогда и не сумел полностью избавиться от страха перед местью советских секретных служб. Непосредственной отместки ему избежать удалось, однако нервное перенапряжение все же повлияло на его здоровье. Михаил Мондич умер от рака 21 марта 1968 года, в возрасте 45 лет, в Мюнхене.

Воспоминания, которые Мондич оставил после себя, являются не только примером поединка индивидуума с жестокой властью, но и доказательством храбрости. Он знал, что, вопреки угрозе преследования и даже смерти, он только так сумеет сохранить достоинство в противостоянии злу.

Перевод с чешского: Екатерина Сташевская