Чешского барда, автора ярких, запоминающихся песен-памфлетов и меланхоличных поэтических композиций-баллад Карела Крыла часто сравнивают с Владимиром Высоцким и Бобом Диланом. Что справедливо, но лишь отчасти. Для тех, кто поверил в Пражскую весну и испытал горечь разочарования, когда в августе 1968 года их мечты о свободе были раздавлены гусеницами советских танков, кто в душные годы нормализации ловил голос любимого певца из Мюнхена сквозь помехи глушилок, Карел был не просто выразителем их мыслей, чаяний и надежд. Своими песнями он писал историю страны, историю поражения, сопротивления и победы. Без преувеличения можно сказать, что Бархатная революция победила в том числе и благодаря силе слов Крыла: и в самые мрачные дни они помогали людям не сдаваться и верить в себя.

Школа, гончарное дело и первые песни

Карел Крыл родился 12 апреля 1944 года в городе Кромержиж в семье книгопечатников. Типографию в Новом Йичине на паях с местным предпринимателем Фердинандом Скотти в 1909 году основал еще его дед. Kryl & Scotti специализировалась на изящной, высокохудожественной печати и почти за тридцать лет своего существования издала несколько сот наименований библиофильских печатных изданий. В 1936 году отец Крыла, тоже Карел, выплатил Скотти его долю и стал единственным владельцем типографии, которой сам же и управлял. После оккупации Судетской области в 1938 году семье пришлось переехать в Кромержиж, где Крыл старший возобновил свое печатное дело.

По окончании войны типография продолжала работать еще несколько лет, но в начале 1950-х была национализирована приказом коммунистических властей. На глазах у владельца и его детей разрушали дело его жизни, причем буквально: крушили печатные станки и отправляли на металлолом. Карела Крыла старшего с семьей выселили из собственного дома в полуподвальное помещение, да и сам факт «частного предпринимательства» оставил клеймо на будущем семьи и отразился на судьбе среднего сына.

Мать Карела Мария Шебестова была родом из города Фридек-Мистек. Там в детстве вместе со старшей сестрой Марией и младшим братом Яном он проводил каникулы, о чем всю жизнь вспоминал тепло и с удовольствием, правда, оговаривался: «Все, что относится к тому времени, звучит с восклицательным знаком. Однако не существует абсолютно позитивных воспоминаний». Эти его слова в полной мере относятся и к его, казалось бы, беспечным школьным годам.

В начальной школе Крыл учился отлично, но из-за буржуазного происхождения рекомендаций для продолжения образования в школе более высокой ступени не получил. Карел перешел в восьмой класс, когда семья вернулась Новый Йичин. Из-за стечения обстоятельств, а возможно, и по зову сердца он решил заняться гончарным ремеслом, как и его прапрадед; успешно сдал экзамен и поступил в профильное училище — Střední uměleckoprůmyslová škola в городе Бехине под Табором. Это первое такого рода учебное заведение в Богемии было открыто в 1884 году и заслуживает нескольких слов.

Помимо своего основного назначения — подготовки профессиональных кадров, после прихода коммунистов к власти школа стала своего рода прибежищем для высококлассных, но опальных педагогов, лишенных возможности продолжить преподавание в средних и высших учебных заведениях столицы и больших городов. Так что у Карела Крыла и его соучеников, среди которых оказались представители будущей творческой элиты страны — певец Мирко «Мики» Ривола (Mirko Ryvola), актер и режиссер Ян Качера (Jan Kačera) и др. — была возможность получить интеллектуальное общение высокого уровня, действительно качественное образование и, весьма вероятно, уроки критического восприятия окружающей действительности. Карел Крыл показал себя отличным студентом. Даже с изучением русского языка, в отличие от одноклассников, у Крыла не было проблем: «Я сдал выпускной экзамен по русскому на отлично и до сих пор могу наизусть рассказать на нем всего „Онегина“».

С одноклассниками Карел близко не сошелся, считал, что его ровесники слишком инфантильны, еще совсем дети. Потому большинство его школьных друзей были на несколько лет старше. С ними он общался, с ними весело проводил свободное время.

Однако абсолютно счастливыми годы в училище не были: возникли проблемы с дисциплиной, не со всеми педагогами он ладил. Похоже, нашлись у него недоброжелатели и среди учащихся. Так, когда было замечено, что у учеников начали пропадать всякие мелочи, кто-то предложил обыскать вещи Крыла. Его лучший друг Колоуч отказался это делать, и тогда кто-то другой обнаружил в шкафчике Карела пропавший компас. Разумеется, он его не крал. Но в результате получил тройку за поведение и временное отстранение от занятий в школе. Вспоминая тот эпизод, Крыл позже писал: «В школе мне нанесли несколько незаслуженных оскорблений, которые едва не привели меня к трагедии. С тех пор я стал фанатичным противником неправды. И ненавижу любую несправедливость».

Однако главным событием тех лет стало то, что Карел Крыл начал писать стихи, сочинил и исполнил первые свои песни, освоив несколько аккордов на гитаре. «В школе на ней играли почти все. И я вслед за ними выучил четыре аккорда, чтобы иметь возможность напеть тогда еще на английском Summer day: „тот летний день, я куда-то иду, тот летний день, это прекрасный день…“ Так я начал играть и писать свои первые песни. Это такое волшебство, магия, когда вокруг ходят такие желанные красивые молодые девушки, а ты мучаешься вопросом, как бы к ним подкатить».

Сам Карел Крыл своей первой песней считал «Слепую девушку» (Nevidoma dívka), хотя до этого уже написал и исполнил несколько коротких композиций, большая часть которых сейчас утеряна. Никакой протестной тематики в них еще не было. Некоторые исследователи творчества барда полагают, что его первым «ушедшим в народ» произведением стала песенка с простыми словами и мелодией «Я встретил свою тещу на мосту» (Potkal jsem svou tchýni na mostě v Bechyni, vítr jí rozfoukal drdol…). Однако именно за автором остается исключительное право определять, какая песня официально является его первой.

А может быть, театральная сцена?

После завершения учебы в 1962 году Крыл предпринял попытку поступить в Высшую школу прикладного искусства (UMPRUM) в Праге, но не преуспел в этом и уехал в Теплице в надежде устроиться на местную гончарную фабрику. Однако по профессии так и не работал, на производстве его поставили сначала контролером на складе, а затем и вовсе перевели в кочегары — вскоре это занятие станет в СССР и странах соцлагеря фирменным способом существования, практически образом жизни многих творческих людей, оказавшихся в конфронтации с официальными коммунистическими властями.

Такая работа оставляла много свободного времени, Крыл заполнял его чтением и моделированием фигурок. Неизвестно, как бы сложилась его дальнейшая судьба, если бы не старый друг по училищу Франтишек Колоуч. Узнав, что Карел фактически живет в заводской раздевалке, он настоял на том, чтобы они сняли жилье вместе. «Я буквально вытянул его к себе, иначе Кайя бы сгинул. Мы на паях снимали комнату у пана Маринова на Фучиковой, 50».

Прошло совсем немного времени, когда оба «гончара» поняли, что хотят заниматься театром. Единомышленников они нашли в полуподвале ныне снесенного здания неподалеку от Рыночной площади, создали там нечто вроде театрального клуба и назвали свое творческое пристанище Párnás. При любой возможности Крыл бежал «в театр». Вместе с артистами-любителями из соседнего городка Богосудов они ставили популярные пьесы Йиржи Восковца и Яна Вериха Těžká Barbora и Balada z hadrů и сами в них играли.

Даже оказавшись в армии — в 1963 году Карел Крыл был призван на срочную службу и приписан к части ПВО в Добржанах — он не отказался ни от творчества, ни от критических взглядов на социалистическую действительность. Тем более что все связанное с войной и армией Карел ненавидел. Казармы располагались в помещении бывшего монастыря, сейчас уже полностью разрушенного. Там же находилось помещение библиотеки, Крылу поручили ею заведовать. Но агитационный уголок, который солдаты-срочники вскоре стали называть «крыларней» (Krylárna), очень скоро быстро превратился в свою противоположность: там слушали радиопередачи «Свободной Европы» — умельцы легко ловили их антеннами радаров.

Поэтому Карел так ценил службу библиотекарем и особенно то, что она давала возможность писать песни и играть в театральных постановках. Вместе с другими любителями театра он подготовил эстрадную программу «Рейд на глупцов» (Nálet na blbý), с которой принял участие в конкурсе армейских творческих коллективов. «Я спел несколько песен, мы немного прочитали стихи и приступили к хоровому пению», — вспоминал Крыл. Однако артистам не повезло: кто-то в жюри довольно быстро понял, что это не просто антивоенная агитация, а антиармейская сатира, и выступление запретили.

После службы в армии Карел Крыл вернулся в Теплице и основал в замке небольшой театр Divadélko. Он менял места работы, профессии. В этот период метаний им были написаны быстро ставшие популярными у местной молодежи песни Pieta, Anděl, Salome, Tráva. В них помимо традиционных любовной романтики и шуток очевидно зазвучали протестные мотивы.

Вскоре в Теплицах уже имевшему опыт артисту и певцу стало тесно. Карел искал любую возможность выступать на «большой» публике: играл в любительском театре в соседнем городе Литвинов, даже ездил в Оломоуц, надеясь влиться в коллектив Экспериментального театра, располагавшегося в подвале Дома Армии. Однако еще более привлекательным для Крыла местом в Оломоуце стал местный клуб DEX, где выступала бит-группа The Bluesmen, для которой ему предложили писать тексты песен.

В то время клубом руководили Павел Достал (Pavel Dostál, будущий министр культуры Чехии, 1998—2005) и Ярослав Гебл (Jaroslav Göbl) — тогда еще совсем молодые люди, считающие, что официальное искусство не отвечает духу времени, и потому продвигающие музыкальные творческие коллективы и исполнителей, способных сказать новое слово. По их приглашению оломоуцкое телевидение сняло репортаж о клубе DEX, включив в него отрывок программы, в которой с несколькими песнями появился Крыл, а Гана Улрихова, в то время еще начинающая певица с феноменальным голосом, исполнила его «Слепую девушку». Цензура не выпускала программу в эфир до января 1968 года.

Возможно, именно из опасений оказаться жертвами коммунистической цензуры СМИ не проявляли большого интереса к деятельности клуба, и Досталу с Геблом пришлось приложить усилия и даже пойти на хитрость, чтобы привлечь внимание к своему детищу. При поддержке прогрессивного руководства Университета Палацкого телевидением Остравы были сняты два художественно-документальных фильма о жизни преподавателей и студентов, в сюжет были искусно вплетены фрагменты нонконформистского репертуара клуба DEX. Фильмы были показаны в 1967 году и стали дебютом Карела Крыла на телевидении — со своей песней Pieta он появился на экране в качестве гостя клуба, выступавшего перед студенческой молодежью. По сути, с этого началась его карьера народного барда, а вскоре и певца политического протеста.

1968-й, поворотный

Анализируя творчество Карела Крыла 1967—1969 гг. — а именно эти годы превратили его песни в гимны протеста против оккупации Чехословакии и возвращения худших форм коммунистического порядка в стране — необходимо помнить о том, что он был еще очень молод. Тем не менее в возрасте 23 лет Крыл уже сам понимал и мог донести до таких же молодых слушателей суть происходящего, воздействовать на состояние умов. Но что еще важнее и интереснее, его слушали и слышали и люди старшего поколения, в памяти которых сохранились картины довоенного демократического жизнеустройства.

Первый и долгое время самый популярный музыкальный проект Карела Крыла «Братишка» (Bratříček) возник в апреле 1968 года, он тогда уже нашел работу ассистента на пражском телевидении. С несколькими песнями, главной из которых была «Братишка, закрывай ворота» (Bratříčku, zavírej vrátka), он выступал с концертами на многих площадках. Всего пара месяцев прошла после победы со счетом 5:4 чехословацкой сборной над сборной СССР на Олимпийских играх в Гренобле, и тот матч, снятый на пленку, крутили и крутили в клубах, кафе, пивных. Крыл вспоминал: «Это было время победы над советскими хоккеистами. На концерте в <клубе> Sluníček я выступал с „Братишкой“ и вынужден был прерваться, потому что кто-то в зале крикнул „Гол!!!“ Играли мы громко, но все равно прислушивались, и в конце концов мы победили. Потом я просто сыграл еще две песни, и мы вышли на улицу. Это был прекрасный пьяный день, один из последних с проблесками надежды».

Очевидно, что композиция Bratříčku, závírej vratka ассоциировалась у большинства слушателей с хоккейными битвами, а братишка-вратарь должен был закрывать собой ворота от летевших в них советских шайб. В том же месяце она заняла второе место в хитпараде Houpačka, который в 1964—1969 гг. организовал и вел на Чехословацком радио со своей женой известный музыкальный критик Йиржи Черны (Jiří Černý). Но прошло всего четыре месяца, и песня наполнилась совершенно иным содержанием, став воплощением реакции прогрессивной части чехословацкого общества на события августа 1968 года. И это вполне объяснимо: ни повод „закрыть ворота“, ни время, ни место в песне не указаны. «Bratříčku…» продержалась на первом-втором местах упомянутых хитпарадов до марта 1969 года, когда их прикрыла цензура. Более того, она стала своего рода гимном, ее пели во время протестов и демонстраций…

Однако Карел Крыл до поры не попадал в черные списки и не подвергался открытым преследованиям. Напротив, в студии Чехословацкого радио в Остраве был записан его первый альбом «Bratříčku, zavírej vrátka». Спродюсировал его Йиржи Черны, а в марте 1969 года выпустил один из трех государственных звукозаписывающих лейблов Panton. В издательстве Mladá fronta был подготовлен первый сборник текстов Крыла под тем же названием. Книга была напечатана, но в продажу не поступила. Только в 1972 году в несколько измененной редакции и с десятью линогравюрами автора она была опубликована издательством Index в Кельне.

Но до этого было еще далеко, а пока, в июне 1969 года, состоялись десятидневные гастроли Карела Крыла по скандинавским странам, где он впервые увидел, как в реальности, а не в пропагандистских репортажах выглядит свободный мир. В августе ― сентябре того же года он принял участие в фестивале певцов в жанре фолк в западногерманском городе Вальдек. К тому времени, когда пришла пора возвращаться, Чехословакия закрыла границы для выезда на запад. И Карел Крыл принял решение остаться в Германии, где попросил политического убежища.

Он выбрал свободу

Решение Крыла об эмиграции было, скорее всего, спонтанным, продиктованным интуитивным предчувствием грозивших ему на родине серьезных неприятностей. Ему ли, с детских лет знакомому с методами коммунистов, было не знать, чем может обернуться для человека даже не открытое сопротивление режиму, а просто несогласие с идеологией, политическими методами и уступками Москве. В Германии начинать все пришлось с нуля. Немецкого он почти не знал, а способность объясняться на чешском и очень хорошем русском не слишком помогала. К счастью, ему повезло встретить людей, готовых поддержать его в первые, самые трудные недели. Шефство над Карелом взял отец знаменитого чехословацкого шахматиста Лубомир (Лубош) Кавалек (Lubomir Kaválek), эмигрировавший из страны еще в 1948 году и работавший на радиостанции «Свободная Европа» с момента ее основания. Кстати, годом раньше в Германию бежал его сын, тоже Лубомир, ровесник Крыла. Позднее он переедет в США, получит гражданство, будет сотрудничать с «Голосом Америки», писать шахматные колонки в СМИ и тренировать американских шахматистов, в том числе Бобби Фишера.

При содействии Кавалеков Крыл вскоре перебрался в Мюнхен и начал учить немецкий язык на курсах в Goethe-Institut. Обучение оплатила немецкая благотворительная организация, и это оказалось практически единственной финансовой поддержкой, которую он получил в эмиграции. «Я поздно приехал. Пик помощи Чехословакии закончился в 1968 году, я опоздал на год. С самого начала я сам зарабатывал на жизнь, единственное, что мне дали немцы, — оплатили два коротких курса немецкого языка», — рассказывал он позднее. Но гораздо больше, чем «скупость» немцев, певца огорчало, даже злило поведение некоторых соотечественников, которые сначала получили финансовую помощь, а потом «как ни в чем не бывало вернулись в Чехословакию. Я думаю, как же это низко, презренно и подло. Это были не чехи, а чешаки (To nebyli Češi, ale Čecháčci). Я называю таких чешаками, но это касается и словаков. К настоящему чешскому они все не имеют никакого отношения».

Разумеется, в такой оценке было немало юношеского максимализма и горечи от собственной неустроенности. Ведь из уже популярной и неплохо зарабатывающей звезды Карел в мгновение ока превратился в певца с весьма туманным сценическим будущим. Но он не жаловался и даже в письме родителям тогда писал: «Не волнуйтесь, я не потеряюсь в мире. И прежде всего успокойтесь, ничего не происходит. Хлеб здесь такой же, как дома, люди хорошие и плохие, как дома, может быть, я не буду слишком скучать по нему». Но скучал. И видел сны, в которых снова сидел с друзьями в пражском кафе „Славия“...

Постепенно врастая в немецкоязычную среду, Крыл продолжал писать стихи на чешском. В новых песнях его отношение к оккупации Чехословакии, уничтожению ростков демократии, насаждению политики нормализации и искоренению инакомыслия уже не было завуалированным. Осенью 1969 года на собственные средства и при финансовой поддержке друзей Крыл выпускает свой второй альбом «Рак» (Rakovina). В него вошли девять композиций политического характера, созданных еще в Чехословакии и одна (Divný kníže), написанная в эмиграции. Записал их Карел на студии радио «Свободная Европа». Всего была выпущена тысяча дисков, четыреста из которых нелегально доставили в Чехословакию, где автор и его произведения уже были под запретом. Но песни Карела Крыла знали, переписывали от руки и перепечатывали на машинке их тексты, а позднее, когда он стал появляться в радиоэфире, слушали, несмотря на глушилки.

В июне 1970 года Карел получил от властей Германии подтверждение о предоставлении ему политического убежища и документы, а в июле уже записывал песни к третьему альбому «Маскарады» (Maškary), который увидел свет в том же году. И вновь несколько сот экземпляров из тысячи были переправлены в Чехословакию. Некоторые песни («Винтовки и пушки», «Дахау-блюз», «Наследникам Палаха») были прямо адресованы чехословацким слушателям. Беспорядки в Польше, вызванные продовольственным кризисом, вдохновили Крыла на создание композиции «Во имя Человечества» (Ve jménu Humanity). К тому времени певец уже очень активно, хотя и не на постоянной основе, сотрудничал со «Свободной Европой», и Альфред Знамеровский из польской редакции немедленно выпустил ее в эфир, переведя название как Organy w Oliwie.

Этот прорыв дал певцу надежду на поиск новой, более широкой аудитории. Он полагал, что его песни могут оказаться интересны и немцам. Во всяком случае, на вопрос корреспондента чешскоязычной газеты Frankfurtský kurýr: «Вы думаете, что песни найдут здесь такой же отклик, как и в Чехии?», — Крыл ответил: «Не все, но большинство определенно». В одном из писем родным он даже написал: «И года не пройдет, как я войду в круг немецких певцов и по-настоящему перебаламучу их хитпарад».

Но ни он сам, ни его родные такого поворота событий не дождались. Крыл был и оставался чешским бардом, хотя его, безусловно, знали и ценили в других странах. Отец Карела скоропостижно скончался от рака в марте 1973 года, а сын даже о похоронах узнал с опозданием на три дня из-за задержки сообщения цензурой. В 1975 году разрешение на свидание с сыном получила мать, хотя произошло это, по мнению его младшего брата Яна, скорее из-за недостаточной бдительности властей. Вскоре после отъезда пани Крыловой сотрудники Stb спохватились и бросились ее разыскивать. Карел провел с матерью целый месяц и Рождество. И это была их последняя встреча…

Во второй половине 1970-х гг. случилась новая волна эмиграции из Чехословакии, благодаря этому Крыл встретил многих своих старых знакомых.

Среди прочих в середине лета 1978 года в вынужденной эмиграции оказался известный драматург, писатель, журналист и диссидент Карел Гвиждяла (Karel Hvížďala). О Крыле он вспоминал: «Он очень поддержал меня после приезда в эмиграцию в 1978 году — а мы не виделись девять лет! — и сразу спросил, не нужно ли мне одолжить денег, хотя сам явно был одним из самых бедных чехов и мораван за границей».

«Свободная Европа» выбрала Крыла

Карел Крыл начал сотрудничать с RFE в 1969 году в качестве фрилансера. Его «пятидесятки» — программы продолжительностью пятьдесят минут — выходили в эфир после десятиминутных новостей каждый четверг с 17:10 в начале 1970-х, каждую субботу с 15:10 в начале 1980-х и каждое воскресенье с 15:10 в последние годы работы на радио. Начинались они музыкальной заставкой Baroque-A-Nova Мэйсона Уильямса, которую позднее сменило насвистывание певцом начала его песни Rakovina. «Пятидесятки» включали в себя истории певцов и авторов песен, оказавшихся в изгнании, ответы на запросы слушателей, песни-пожелания, а также музыку в стиле рок- и металл. Сам Карел, по в его словам, предпочитал «джаз-андеграунд, джаз-блюз и особенно рок-н-ролл и андеграунд орган», которые проигрывал с пластинок, пополняя музыкальный архив радио.

Однажды Крылу довелось существенно расширить аудиторию. Произошло это случайно. Зимой 1979 года глушилки в Чехословакии были временно отключены из-за перебоев с подачей электричества. Ситуацию на коротких волнах быстро помог «исправить» СССР, однако «...средние волны остались нетронутыми, что слушатели быстро поняли и подключились. Я спокойно транслировал то, что они хотели: The Plastic People of the Universe, запрещенных Zpěváky druhé kultury, мои песни с 1968 года», — вспоминал Карел. Люди специально собирались у приемников, чтобы вместе послушать эти передачи.

Порой, отойдя от роли диджея, он становился чтецом и делал это блестяще. Читая собственные стихи или произведения опальных авторов (Stop-time Вацлава Грабе, «Анкету» Йиржи Груши, «Реконструкцию» Ивана Бинара), перемежал их своими песнями. В конце 1970-х гг. Карел подготовил радиосериал о песнях, назвав его Krylogie. Изначально цикл состоял из десяти частей, остальные четыре были созданы в середине 1980-х. Также он участвовал в съемках новогодних программ и временами вел спортивные репортажи. Постоянный контракт с RFE был подписан лишь 1 января 1983 года после четырнадцати лет работы фрилансером.

На родину

В ноябре 1989 года Крыл вместе со своим другом, редактором RFE Карелом Мудрым, летел на концерт во Вроцлав. Полет проходил над территорией Чехословакии, и сотрудникам «вражеской» радиостанции было чуть-чуть не по себе от мысли, что с ними могут сделать, если самолету придется совершить вынужденную посадку. «Мы пролетели над родной чешской землей… Тому, кто этого не испытал, трудно представить, что мы чувствовали». Концерт прошел блестяще, публика была полна оптимизма, а один из зрителей, прорвавшийся к Крылу на сцену, прокричал в микрофон пророческие слова: «А через месяц в Люцерне!» В то время мало кто в это верил. Однако в конце вечера появилось сообщение, что на улицы Берлина вышел миллион человек. Восторгам и аплодисментам не было конца.

…После двадцати лет эмиграции Карел Крыл приехал в Чехословакию 30 ноября 1989 года на похороны матери. Он не менял гражданства и понятия не имел, как к нему отнесутся при пересечении границы. «Я ехал с чувством рискующего игрока, не знал, арестуют меня в аэропорту или нет». Прибытие в Рузине он описывает так: «Первое ощущение: холод! Я ступил на землю в аэропорту, она была промерзшей. Хотел было поцеловать ее, как Папа Римский, но я не Иоанн Павел II, поэтому не стал. <...> Отнеслись ко мне очень хорошо, и я пересек границу за час. <…> Мы спускались вниз, я оглянулся и увидел знакомые башни и растрогался. Я теперь старик. И имею на это право».

Еще 24 ноября 1989 года статьи в Rudé právo отвергли требования демократических сил, но ровно через неделю там же тепло приветствовали Карела Крыла: «Певец и автор песен, парень с гитарой, тексты которого никогда не были дешевой игрой в слова и рифмы, но порой слишком жестоким зеркалом, обращенным к обществу. Надеюсь, в скором будущем мы увидим новые пластинки, и каждый сам сможет оценить, так ли уж опасен для общества это певец и автор песен».

После похорон матери он вернулся из Нового Йичина в Прагу и впервые за многие годы вышел к чешской публике. Это случилось во время запланированного на юридическом факультете еще в середине ноября 10-часового концерта-марафона в помощь пострадавшей от стихийного бедствия Калифорнии. По свидетельствам очевидцев, певец за кулисами выглядел неуверенно, но когда ведущий объявил его, зал буквально вскипел восторженными криками и аплодисментами. Карела Крыла знали, его не забыли, его помнили и ждали. Как ждали несколько дней спустя, 4 декабря, на Вацлавской площади, где они с Карелом Готтом спели дуэтом национальный гимн.

Тогда это показалось барду очень трогательным. Сомнения придут позднее, как и некоторое разочарование развитием страны и общества после Бархатной революции. Крыл был знаком с Вацлавом Гавелом, уважал его, но не считал для себя возможным включаться в политическую игру: «Уверяю всех, что не претендую на какое-нибудь теплое местечко, даже должность в каком-либо консульстве. Да и баллотироваться на пост человеку, который находился за пределами страны в течение двадцати лет, было бы негоже».

Карел Крыл вернулся в Германию, где и прожил последние годы своей недолгой жизни. Он скоропостижно скончался в Мюнхене 4 марта 1994 года от сердечного приступа в возрасте 49 лет. Его прах был перевезен в Чехию и захоронен на Бржевновском кладбище св. Войтеха.

Литература

Klimt V. Akorát že mi zabili tátu: příběh Karla Kryla. Praha, 2010

Kryl K. Krylogie: autorské pořady, vysílané v letech 1975—1989 rozhlasovou stanicí Svobodná Evropa. Praha, 1994.

History of the Literary Cultures of East-Central Europe. John Benjamins Publishing Company. 2007