14 ноября 2024 года исполнилось 80 лет со дня учреждения в Праге — столице Протектората Богемии и Моравии, считавшегося частью нацистского рейха, — Комитета освобождения народов России (КОНР) во главе с бывшим генерал-лейтенантом Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА) Андреем Власовым[1]. В состав его военно-политической организации по итогам первого заседания вошли 49 человек: 37 действительных членов и 12 кандидатов. При такой же численности сохранялось соотношение «подсоветских» людей (37), покинувших родину во время войны, и белоэмигрантов (12). В президиум — руководящий орган Комитета — участники заседания избрали 11 человек (9 действительных членов и 2 кандидата), включая 6 генералов: белоэмигранта Евгения Балабина, Андрея Власова, Георгия Жиленкова, Дмитрия Закутного, Василия Малышкина и Федора Трухина. Балабин, Жиленков и Трухин происходили из дворян, Власов и Закутный — из крестьян, Малышкин, скорее всего, из мещан. Необходимо отметить, что генеральский чин РОА бывшего номенклатурного работника ВКП(б) Жиленкова не соответствовал его спецзванию бригадного комиссара в Красной армии.

Таким образом, главную роль в создании Комитета играли граждане СССР: в основном современники революции, включая участников Гражданской войны 1917—1922 гг., сражавшихся на стороне большевиков, и членов Коммунистической партии, теперь покинувших ряды ВКП(б). Некоторые из них, по крайней мере Малышкин, пережили аресты и пытки в органах НКВД во время «ежовщины», хотя советская карьера большинства учредителей КОНР складывалась более-менее успешно. Скорее всего, она бы благополучно продолжалась и в СССР. Но немецкий плен или оккупация в 1941—1942 гг. поставили перед каждым «подсоветским» участником пражского заседания вопрос о личной лояльности большевистской власти.

Доля военных в офицерских чинах, вступивших в КОНР, выглядела достаточно скромной (менее 9 %) по сравнению с общим количеством штатских лиц. 14 ноября 1944 года среди членов и кандидатов, кооптированных[2] в члены Комитета, насчитывалось лишь 18 генералов и офицеров, включая 10 кадровых командиров РККА (генерал-лейтенант, 3 генерал-майора, 3 полковника, капитан, старший лейтенант и лейтенант) и двух кадровых гвардейских офицеров Русской Императорской армии[3]. Среди последних необходимо отметить Генерального штаба генерал-лейтенанта Федора Абрамова — одного из старших и наиболее энергичных начальников Русского Обще-Воинского Союза (РОВС), объединявшего основные кадры зарубежного воинства в Европе на протяжении предыдущих двадцати лет. Однако только в президиум КОНР попали четыре генерала Красной армии, бригадный комиссар, соответствовавший довоенному комбригу, и генерал Белой армии. Поэтому в дальнейшей деятельности Комитета роль власовцев в погонах оказалась намного более значительной, чем их фактическая численность.

В перечне наиболее известных гражданских членов КОНР по своим научным заслугам в первую очередь следует упомянуть трех талантливых профессоров: рентгенолога Федора Богатырчука, инженера-гидравлика Ивана Москвитинова и хирурга Сергея Руднева, имевшего в дореволюционной Москве собственную клинику. 14 ноября Руднев, которому шел 79-й год, открывал учредительное заседание КОНР. По одной из версий, требующей дополнительной проверки, он отказался оказывать медицинскую помощь лидеру большевистской партии и председателю Совнаркома РСФСР Владимиру Ленину после его ранения в 1918 году.

Особенность пражского события заключалась в его исторической беспрецедентности. В долгий период от правления Великого князя Московского Ивана III в конце XV века и вплоть до крушения империи Гольштейн-Готторп-Романовых в 1917 году мы не можем назвать схожего примера, когда бы русские военнопленные столь высокого ранга вместе с эмигрантами и гражданскими беженцами создали при иностранной поддержке политический орган для борьбы против неприемлемой для них власти на родине. Известные всем cases князя Андрея Курбского или гетмана Ивана Мазепы не могут считаться даже слабым подобием истории генерала Андрея Власова. За Курбским и Мазепой стояли ничтожные группы сторонников. Напротив, КОНР претендовал на людские ресурсы численностью как минимум в 250 тыс. граждан СССР, служивших зимой 1944/45 годов в разных статусах в германских Вооруженных Силах. Кроме того, Власов хотел распоряжаться судьбами почти миллиона советских военнопленных и двух миллионов остарбайтеров, остававшихся под контролем нацистского рейха в последние полгода войны.

Вопреки всем скептическим оценкам, претензии КОНР отчасти оправдались. Общая численность войск (Вооруженных Сил: ВС) КОНР, созданных за пять месяцев под юридическим командованием генерала Власова к 20-м числам апреля 1945 года, превысила 100 тыс. солдат и офицеров, имевших на вооружении не только артиллерию, минометы, бронетехнику, но даже собственную авиацию. Уровень боеспособности этих русских частей и соединений был разным. Но не подлежит сомнению факт существования власовской армии, находившейся на стадии обособления от Вермахта, в том числе — в связи с принесением власовцами присяги, отличной от немецкой, и формированием института военного духовенства под юрисдикцией Русской Православной Церкви За границей митрополита Анастасия (Грибановского). Ничего подобного в русской истории никогда не происходило.

Очевидно, что руководители КОНР во главе с Власовым и его заместителем по делам военного управления генералом Трухиным не собирались воевать против Красной армии на стороне почти разгромленной Германии. Стратегия заключалась в том, чтобы собрать под эгидой КОНР наибольшее количество противников сталинского режима, сплотить и вооружить их за счет немецкой стороны — и перевести на сторону западных союзников. В соответствии с последним сценарием конца марта 1945 года предполагалась передислокация войск КОНР на территорию Северной Югославии, где к власовцам собирались присоединиться словенские домобранцы генерала Льва Рупника, четники генерала Драголюба Михайловича, а также бойцы Сербского добровольческого корпуса генерала Косты Мушицкого и Дмитрия Летича. Затем вместе с англо-американцами власовцы и их союзники собирались участвовать в борьбе против большевистской власти, как в Восточной Европе, так и на родине.

Таким образом, КОНР, возникший в Праге 80 лет назад, претендовал на организацию и представительство всех российских противников диктатуры Коммунистической партии во главе с секретарем ЦК ВКП(б) Иосифом Сталиным, причем не только в Европе, а по обе стороны фронта, а также по условной линии, разделившей русских людей на родине и в эмиграции после постепенной эвакуации из России Белых армий в 1919—1922 гг.

В итоге весной 1945 года в рядах войск КОНР служили: Герой Советского Союза и кавалер ордена Ленина, старший лейтенант ВВС РККА Бронислав Антилевский; кавалер ордена Красного Знамени, Гвардии майор Вячеслав Артемьев; подполковник-марковец Андрей Архипов; батальонный комиссар Петр Каштанов; Георгиевский кавалер, полковник Константин Кромиади; бывший начальник отдела кадров Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта при Совнаркоме СССР, младший лейтенант Филипп Легостаев; кавалер ордена Красного Знамени, капитан Николай Николаев; старший лейтенант госбезопасности Константин Поваров; Гвардии ротмистр Северо-Западной армии Эвальд фон Рентельн; сын колчаковского генерала и кавалер франкистских наград, лейтенант Национальной армии Испании Игорь Сахаров; бывший пилот чешской гражданской авиации, майор Михаил Тарновский; Георгиевский кавалер, генерал-майор, дроздовец Антон Туркул и многие другие офицеры. Мы видим невероятное сплетение характеров, взглядов, предпочтений, пристрастий и человеческих судеб. Какое благодатное поле открывается для исследований не только историков, но и специалистов в области социальной психологии.

Важная часть деятельности КОНР заключалась в популяризации его целей. И, несмотря на прогрессировавший хаос последних месяцев войны, здесь власовцам удалось добиться определенных результатов.

В период с конца ноября 1944 года и по март 1945 года в разные канцелярии КОНР поступило несколько сот тысяч заявлений от пленных, беженцев и остарбайтеров, собиравшихся служить в войсках Комитета. В своем предписании от 24 января 1945 года начальник службы по делам военнопленных при командующем армией резерва СС обергруппенфюрер Готтлоб Бергер отмечал «готовность русских военнопленных к вступлению в освободительную армию». Так, например, зимой 1944/45 годов после проведения власовцами пропагандистских мероприятий в норвежских лагерях, где содержались около 100 тыс. советских военнопленных, 20 тыс. из них (более одной пятой) подали рапорты во власовскую армию. Но в тот момент у немецкого командования уже отсутствовали практические возможности, чтобы обеспечить потенциальных добровольцев необходимым снаряжением и вооружением, а также организовать их транспортировку морем в Германию, куда в результате из Норвегии отправились лишь несколько сот командиров.

Одним из них был последний офицер-власовец, поручик Алексей Кулыгин, получивший в 1945 году направление в артиллерийский полк 2-й пехотной дивизии: член НТС, отбывший после войны 10 лет лагерей и скончавшийся в Российской Федерации на 101-м году жизни в 2022 году. Младший лейтенант Красной армии Кулыгин, чья карточка военнопленного сохранилась, попал в плен под Харьковом в 1942 году, но рапорт о вступлении в РОА подал только в конце 1944 года. Роковое для своей драматической судьбы решение, принятое в конце войны, он объяснял содержанием Пражского манифеста, с которым пленных знакомили пропагандисты, приезжавшие в Норвегию во главе с полковником Григорием Зверевым. Отметим, что Кулыгин, прошедший через воркутинские лагеря ГУЛАГа, сохранил идеалистическую привязанность к программе КОНР вплоть до конца своей жизни и поэтому критически оценивал многие современные события, о чем существуют интересные свидетельства и источники. Остается открытым вопрос о том, поддерживал ли он негласные контакты с НТС после освобождения из лагеря и ссылки во второй половине 1950-х гг.

Итак, кульминацией торжественного заседания, происходившего в Рудольфовой галерее Пражского Града 14 ноября 1944 года, стало громогласное чтение генералом Власовым манифеста, выражавшего взгляды, надежды и чаяния не только его авторов-составителей.

В зале присутствовали более четырехсот человек, включая представителей старой эмиграции. Назовем среди них известных участников Белого движения: архимандрита Исаакия (Виноградова) — бывшего капитана-дроздовца и галлиполийца; профессора-историка Сергея Пушкарева; Георгиевского кавалера, бывшего секретаря колчаковской дипломатической миссии в Праге Владимира Рафальского, а также начальника Объединения Русских Воинских Союзов (ОРВС), Генерального штаба генерал-майора Алексея фон Лампе, вступившего в КОНР в начале апреля 1945 года. По сообщению органов СД, представители правых чешских кругов и русские эмигранты, проживавшие в Протекторате, с весны 1944 года интересовались деятельностью Власова, так как «теория и методы национал-социализма в борьбе с большевизмом оказались несостоятельными». Однако сотрудники СД опасались роста панславянских настроений в чешском обществе под влиянием деятельности власовцев.

История создания Пражского манифеста в достаточной степени описана петербургским историком Кириллом Александровым в его докторской диссертации, защищенной в 2016 году в Санкт-Петербургском Институте истории РАН. Формальное лишение Александрова докторской степени никак не отменяет значимости состоявшегося исследования, о чем сообщали официальные оппоненты при всех критических замечаниях и бесспорных результатов защиты, проходившей в напряженной обстановке многочасовой полемики. Как сообщает статья из Википедии, из 24 списочных членов диссертационного совета присутствовали на диспуте 18 (75 %); из них 17 (70 % от списка) проголосовали «за» присуждение соискателю докторской степени. Шесть ученых (25 %), отказавшиеся от участия в дискуссии и не приехавшие на защиту, причин своего поведения гласно не объяснили. Позднее здание Института в Санкт-Петербурге пикетировали странные люди с плакатами и красными флагами, хотя подобные действия не имели никакого отношения к научной дискуссии и обсуждению основных положений диссертации, выносившихся на публичную защиту.

Осенью 1944 года над проектом будущего манифеста работали несколько офицеров РОА из числа представителей «подсоветской» интеллигенции. Их личные взгляды на будущее России — без колхозно-лагерного режима Сталина — очевидно повлияли на содержание документа. Существенно, что никто из главных авторов-составителей не был профессиональным военным, хотя в 1941—1942 гг. большинство имели звания начальствующего состава РККА, будучи аттестованными или призванными по мобилизации из запаса. Среди них:

капитан Александр Зайцев[4] — москвич, научный сотрудник Института микробиологии Академии наук СССР;

поручик Николай Ковальчук[5] — киевлянин, журналист;

поручик Николай Норейко или Нарейкис[6] — москвич, архитектор, репрессированный в 1938—1939 гг. НКВД;

поручик Николай Штифанов[7] — москвич, инженер.

Кроме перечисленных лиц в предварительной работе участвовали поручик Виктор Харчев и Григорий Хроменко (в послевоенной эмиграции Огроменко) — псковский журналист, бывший заведующий отделом газеты «Псковский колхозник» и член Псковского горкома ВКП(б).

Общим редактированием текста занимался Жиленков, затем проект рассматривали генералы Власов, Трухин и Закутный. Зайцев и Трухин, которые есть в кадрах кинохроники учредительного заседания, состояли в НТС. Поэтому в манифест вошел тезис о создании в послесталинской России «национально-трудового строя» — формулировка, допускавшая сколь угодно широкое толкование, как в 1940-е гг., так и 80 лет спустя. Сам Зайцев трактовал ее как принцип, определявший положение человека в обществе в соответствии с результатами личного труда, а не привилегиями, приобретенными от власти. Власов в частных разговорах рассуждал о народном управлении вместо большевистской практики и монархической реставрации. Вероятнее всего, речь шла о выборной системе свободной от партийного контроля, существовавшего с 1918 года. Скорее всего, формулировка «национально-трудовой строй» восходила к программе НТС «Схема национально-трудового строя» 1942—1943 гг., в которой подчеркивалась ценность нации и труда в антисталинской России. Но власовцы не стали механически заимствовать у солидаристов некоторые их спорные тезисы, близкие к доктрине итальянского фашизма, сохранив для читателей свободу толкования этого пункта[8].

Составители принципиально отказались от включения в текст манифеста антисемитских заявлений, а также подобострастных похвал в адрес фюрера, рейха, арийской расы — и, как полагает К. Александров, тем самым «проигнорировали ключевые установки национал-социалистической пропаганды». Но авторам пришлось согласиться с вынужденным упоминанием в преамбуле об английских и американских «плутократах», якобы возглавлявших силы империализма. На этом, по сообщению Зайцева-Артемова, настояли кураторы из СС, потребовавшие уступок от Жиленкова. Тем не менее определенную степень самостоятельности в идеологическом творчестве власовцам удалось сохранить.

Во власовских листовках 1943—1944 гг. антисемитские инвективы встречались, благодаря чему один из участников движения позднее признавал за ним «антисемитский душок». Однако во всех главных документах власовцев — первой докладной записке на имя германского командования, поступившей 3 августа 1942 года от пленных генерал-лейтенанта Андрея Власова и полковника Владимира Баерского; «Смоленском воззвании» Русского комитета от 27 декабря 1942 года; открытом письме Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» от 7 марта 1943 года и Пражском манифесте от 14 ноября 1944 года — нет юдофобских заявлений, а также упоминаний о «еврейском вопросе», одобрения массовых убийств и других нацистских преступлений или признания их целесообразности[9].

Более того, 30 сентября 1943 года один из сотрудников канцелярии рейхсфюрера СС составил докладную записку с оценками публичных заявлений Власова, в которой, в частности, сообщал:

«В беседах с крупными военными деятелями и политиками Власов, например, вполне решительно и определенно отрицал влияние евреев в России и постоянно подчеркивал, что в решающих вопросах русские проводили совершенно самостоятельно свою политику. Евреи, в отличие от существующих положений в компартии Германии, решающего влияния в России на политику не имеют, хотя услугами еврейской интеллигенции пользуются при разрешении практических вопросов. Власов подчеркнул далее, что он не может понять, как немцы в своих действиях против евреев допускают убийства детей. Этого не понять также и русскому народу, который ни в коем случае не может оправдать и санкционировать подобные действия.

Несмотря на чудовищность утверждений большевистского генерала, никто из присутствующих не опроверг и не привлек его к ответственности за критику немецких мероприятий».

По неизбежной аналогии: нетрудно представить себе, что стало бы с пленным артиллерийским генералом Вальтером фон Зейдлиц-Курцбахом, участвовавшим в СССР в создании Национального комитета «Свободная Германия» (НКСГ) и Союза немецких офицеров (СНО), если бы он открыто заявил представителям генералитета Красной армии и ответственным работникам аппарата ВКП(б) о жертвах большевистских лагерей и колхозов, включая детей, погибших от голода или чудовищных условий жизни в кулацкой ссылке.

Таким образом, отсутствие антисемитских выпадов в Пражском манифесте следует считать не случайностью, а следствием определенной идеологической традиции, сложившейся у власовцев в предыдущий период.

Пражский манифест состоял из обширной преамбулы с критикой внешней политики Сталина и результатов деятельности Коммунистической партии в России, основной части и заключения с перечислением важнейших условий деятельности Комитета и призывами к соотечественникам.

В основной части провозглашались цели КОНР («Свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистской системы и возвращение народам России прав, завоеванных ими в народной революции 1917 года; прекращение войны и заключение почетного мира с Германией; создание новой свободной народной государственности без большевиков и эксплоататаров»), а затем излагались основные принципы будущей российской государственности (14 пунктов), в том числе:

«Равенство всех народов России и действительное их право на национальное развитие, самоопределение и государственную самостоятельность; ликвидация принудительного труда и обеспечение всем трудящимся действительного права на свободный труд; ликвидация колхозов, безвозмездная передача земли в частную собственность крестьян; установление неприкосновенной частной трудовой собственности; восстановление торговли, ремесел, кустарного промысла и предоставление частной инициативе права и возможности участвовать в хозяйственной жизни страны; предоставление интеллигенции возможности свободно творить на благо своего народа; обеспечение социальной справедливости и защиты трудящихся от всякой эксплоатации; уничтожение режима террора и насилия; ликвидация насильственных переселений и массовых ссылок; введение действительной свободы религии, совести, слова, собраний, печати; гарантия неприкосновенности личности, имущества и жилища; равенство всех перед законом, независимость и гласность суда; освобождение политических узников большевизма и возвращение на родину из тюрем и лагерей всех, подвергшихся репрессиям за борьбу против большевизма».

Одновременно члены КОНР обещали «подсоветским» людям: «Никакой мести и преследования тем, кто прекратит борьбу за Сталина и большевизм, независимо от того, вел ли он ее по убеждению или вынужденно». В заключение подчеркивалось, что Комитет приветствует помощь Германии, считая ее «единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики», но «на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины». Об этом Власов считал необходимым заявить открыто, как и об апелляции своих сторонников к идеалам Февральской революции. Позже о них неоднократно писали публицисты на страницах власовских газет, в первую очередь «Воли народа», издававшейся в Берлине.  

14 программных пунктов вызвали вполне объяснимый энтузиазм у части остарбайтеров, беженцев, эмигрантов и советских военнопленных, таких как упомянутый младший лейтенант Кулыгин. И трудно отрицать, что определенные положения главного документа КОНР снова актуальны. Следовательно, нельзя говорить о заурядной конъюнктуре, хотя вряд ли Зайцев, Ковальчук, Нарейкис и Жиленков могли представить себе политическую востребованность написанного ими текста через 80 лет.

В рамках современной дискуссии о Пражском манифесте и его значении или отсутствии такового глубокая ошибка многих участников полемики заключается в упрямом игнорировании исторического контекста эпохи, в которой возник этот нетривиальный документ. Бессмысленно рассматривать манифест КОНР в рамках узкой истории Второй мировой войны или противоборства Германии и Советского Союза. Очевидно, настоящий источник необходимо оценивать в пределах активной жизни большинства его современников: то есть от рубежа веков до середины ХХ века, когда участники событий делали бо́льшую часть своих выборов, определявших их поведение.

Споры о манифесте бесполезны без одновременного обсуждения исторических достоинств и грехов царской России, причин, характера, последствий Февральской революции и Октябрьского переворота 1917 года, итогов Гражданской войны 1917—1922 гг., социально-политических результатов большевистской власти, ликвидации религиозной жизни в СССР и формирования советского человека в предвоенные двадцать лет, не говоря уже о бесконечном общественном конфликте, продолжавшемся в его горячей фазе до 1954 года. Ведь иные власовцы, читавшие Пражский манифест и отбывавшие затем долгие срока в СССР, принимали участие в лагерных восстаниях начала 1950-х гг. Среди них, например, кавалер орденов Красного Знамени и Красной Звезды, капитан ВВС КОНР Владимир Байдо и капитан ВС КОНР Леонид Самутин, позже серьезно помогавший Александру Солженицыну в работе над рукописью его художественного исследования «Архипелаг ГУЛАГ». Недаром бывший сотрудник органов ОГПУ и благонамеренный советский писатель Аркадий Васильев, сочинивший о власовцах пасквильный роман «В час дня, Ваше превосходительство…», в 1971 году сделал ценное признание на страницах журнала «Вопросы литературы»:

«Изучив биографии Трухина, Благовещенского и других власовцев, изображенных в романе, я с необычайной ясностью увидел — все они пришли из того времени. Мятеж в Ярославле в 1918, антоновщина в 1920, авантюра в Кронштадте в 1921, предательство Власова в 1943 году — все это звенья одной цепи, называемой российской контрреволюцией».

Отдельного изучения заслуживает важный вопрос об ответственности членов Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным за беспрепятственное сосредоточение на западных границах СССР войск нацистской Германии и ее союзников, совершивших успешное нападение в 1941 году, а также о степени вины руководителей ВКП(б) за гибель и страдания в немецком плену миллионов советских военнопленных.

Наконец, необходимо помнить, что основные категории демографических потерь российского и «подсоветского» населения за неполную четверть века — за период с конца 1917 года по первое полугодие 1941-го — разные исследователи оценивают следующим образом:

Жертвы революции, террора и Гражданской войны (1917—1920)                   более 7 млн

Жертвы голода, террора и Гражданской войны (1921—1922)                         более 4,5 млн

Погибшие в местах заключений и на этапах (1923 — июнь 1941)                   более 0,5 млн

Крестьяне, погибшие в кулацкой ссылке (1930—1940)                                   более 0,8 млн

Жертвы голода во время коллективизации (1932—1933)                               около 7 млн

«Враги народа» и «контрреволюционеры», расстрелянные органами ОГПУ-НКВД-НКГБ, арестованные, погибшие на следствии (1923 — июнь 1941)                             0,8 млн

______________________________________________

Итого: округленно 20,5 млн человек

В скорбном перечне отсутствуют эмигранты, навсегда покинувшие родину, жертвы подавления антиколхозных восстаний 1930—1932 гг. и «счастливой колхозной жизни», раскулаченные, оставшиеся в живых, лишенцы 1920—1930-х гг., люди, потерявшие дом, семью, веру, работу, родственников, друзей, односельчан, а также депортированные, ссыльные и другие категории граждан СССР, чью жизнь сломал социалистический эксперимент большевиков. В этом смысле популярные упреки власовцев в сознательном сотрудничестве с нацистами, предосудительной готовности руководителей КОНР «принять помощь Германии» в первую очередь «на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины», обоснованы не более, чем осуждение постфактум лидеров Великобритании и США за привлечение Сталина к участию в антигитлеровской коалиции. Ведь один из главных результатов Второй мировой войны заключался не только в разгроме нацизма усилиями объединенных наций, но и в распространении большевизма в Восточной Европе и Азии — со всеми неизбежными последствиями для их народов на долгие десятилетия.

Безусловно, заседание в Праге, подготовка и провозглашение манифеста, создание КОНР и его дальнейшая деятельность санкционировались нацистским преступником, рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. Сами власовцы сравнивали его с кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б) и генеральным комиссаром госбезопасности Лаврентием Берией. Гиммлер наивно хотел улучшить собственный имидж, рассчитывая использовать власовцев в качестве посредников для переговоров с западными союзниками. В то же время нацисты оценивали идейные взгляды учредителей КОНР трезво, и в начале 1945 года один из ответственных сотрудников Имперского министерства народного просвещения и пропаганды писал в специальном отчете:

«Власовское движение не чувствует себя настолько связанным с Германией, чтобы идти с нею на „пан или пропал“. Оно имеет сильные англофильские симпатии и играет идеей возможной перемены курса». «Власовское движение не национал-социалистично <…> является жидкой настойкой из либеральной и большевистской идеологий. Важно и то, что оно не борется с еврейством и вообще не признает еврейского вопроса. Власовское движение высмеивает национал-социалистическое мировоззрение».

В свою очередь власовцы прагматично хотели получить от нацистов возможность собрать своих сторонников под эгидой КОНР, мотивировать, организовать и вооружить их, чтобы предстать перед теми же англо-американцами в наиболее сильном качестве. Контакты, начавшиеся зимой 1944/45 гг. с югославскими антикоммунистами-монархистами, открывали еще более широкие перспективы. Но за оставшиеся месяцы до конца войны в Европе поставленной цели удалось добиться лишь частично. Трагического конца в виде насильственных репатриаций почти никто из современников предвидеть не мог, и точная метафора Солженицына — кони в горящей степи — здесь вполне уместна.

Однако в ретроспективе от погибших и умерших власовцев остался Пражский манифест, объединивший в середине 1940-х гг. очень разных людей: старых и новых эмигрантов, выходцев из дворян и крестьян, белых и бывших красных, вчерашних коммунистов и беспартийных, рабочих, колхозников, природных русских и «подсоветских» интеллигентов, военных, служивших за годы своей жизни в разных армиях. Кто-то из них приспосабливался к ситуации, кто-то менял свои взгляды и мотивы в процессе событий, а кто-то, как младший лейтенант Кулыгин, поступал совершенно искренне.

Антисталинская и антиколхозная программа КОНР, которой вполне могли бы симпатизировать потерпевшие поражение участники предыдущих крестьянских восстаний, стала важной вехой в истории российского антибольшевистского сопротивления, начавшегося в 1917 году и не завершившегося даже 75 лет спустя: заседание в Праге оказалось лишь одним из его этапов. Как следует из ведомственных материалов советских спецслужб, в декабре 1944 года чекисты фиксировали распространение текстов с содержанием манифеста в Киевской и Житомирской областях УССР. По сообщению Варлама Шаламова, один из репатриантов, этапированный после фильтрации сразу в ГУЛАГ, несмотря на все сопутствующие обыски и досмотры, ухитрился довезти один экземпляр документа даже до Колымы. Поэтому главное значение исторического события, состоявшегося 14 ноября 1944 года на Градчанах, заключается в том, что вопреки любым скептически-критическим оценкам — объективно существовал социальный запрос на Пражский манифест. У него было много своих читателей, разделявших главные 14 пунктов программы КОНР: от Европы до Колымы.  

[1] В 1943 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР лишен воинского звания РККА. В 1943—1944 гг. — генерал-лейтенант РОА, после 14 ноября 1944 г. — генерал-лейтенант ВС КОНР. В 1945 г. приговор 1943 г. был отменен и дело А. А. Власова направлено на доследование. 1 августа 1946 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР вторично лишен воинского звания РККА. В 1990 г. указом Президиума Верховного Совета СССР посмертно лишен советских наград: орденов — Ленина (1941), Красного Знамени (1942); медали «ХХ лет РККА» (1938).

[2] Выборы производились на безальтернативной основе, список членов и кандидатов формировался заранее и согласовывался с немецкими инстанциями, представители которых отвели несколько кандидатур, например И. А. Кошкина, и. д. директора Ленинградского финансово-экономического института (в послевоенной эмиграции — И. А. Курганов) из-за его ярко выраженных антинемецких настроений.

[3] Здесь и далее при подготовке доклада использованы фактические сведения из следующих базовых исследований и опубликованных источников: Воля народа (Берлин). 1944. 15 ноября. № 1; Генерал Власов: история предательства. В 2 т. В 3 кн. Т. 1. Сб. документов / Под ред. А. Н. Артизова. М., 2015; Александров К. М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова 1944—1945 / Биографический справочник. 2-е изд. исправ. и доп. М., 2009; Александров К. М. Генералитет и офицерские кадры вооруженных формирований Комитета освобождения народов России 1943—1946 гг. Дисс. на соискание ученой степени доктора исторических наук. СПб.: СПб. ИИ РАН, 2015. — 1146 с.; Dallin A. German Rule in Russia 1941—1945. A Study of Occupation Policies. London; N. Y., 1957; Hoffmann J. Die Geschichte der Wlassow-Armee / 2., unveränderte Auflage. Freiburg im Breisgau, 1986.

[4] В августе 1941 г. — лейтенант РККА, командир взвода 947-го стрелкового полка 268-й стрелковой дивизии 11-го стрелкового корпуса 8-й армии Северного фронта. В 1945 г. — капитан ВС КОНР, руководитель идеологической комиссии Главного организационного управления (ГОУ) КОНР. В послевоенной эмиграции жил под фамилией Артемов, был одним из руководителей НТС. Умер на 94-м году жизни в ФРГ в 2002 г.

[5] В 1945 г. — начальник информационного бюро Главного управления пропаганды (ГУП) КОНР. Репатриирован в советскую зону и военным трибуналом Группы советских оккупационных войск в Германии осужден к расстрелу (1945). Погиб на 40-м году жизни.

[6] Осенью 1941 г. — Н. А. Норманн, военинженер 3-го ранга РККА, командир саперной роты 1305-го стрелкового полка 140-й стрелковой дивизии (II формирования) 32-й армии Западного фронта. В 1945 г. — поручик ВС КОНР (затем капитан), заместитель командира 1-й пехотной дивизии по пропаганде. В послевоенной эмиграции жил под фамилиями Яковлев и Троицкий, был одним из руководителей Союза борьбы за освобождение народов России (СБОНР). Умер на 109-м году жизни в США в 2011 г. Мемуарист.  

[7] В 1941 г. — младший лейтенант РККА, служил в 181-м отдельном саперном батальоне. В 1945 г. — капитан ВС КОНР, сотрудник ГУП КОНР. В послевоенной эмиграции жил под фамилией Иванов (?). Умер после 1980 г. в эмиграции в США.  

[8] В 1945—1957 гг. члены НТС под влиянием «подсоветских людей», вступивших в организацию, и менявшейся обстановки в мире пересмотрели ряд старых идеологических положений, характерных для периода 1930—1943 гг. Отчасти результатом этого процесса стало переименование Национально-Трудового Союза российских солидаристов в Народно-Трудовой Союз российских солидаристов, состоявшееся в 1957 г. Вероятно, не будет большим преувеличением сказать, что в 1930—1960 гг. НТС от идеи корпоративистского государства в значительной степени пришел к идее социального государства — по образцу послевоенной федеративной Германии К. Аденауэра и Л. Эрхарда.

[9] При этом власовские листовки и тексты составлялись в условиях жесткой нацистской цензуры. Напротив, старые русские эмигранты и «подсоветские» люди, состоявшие в НТС, работали над «Схемой национально-трудового строя» в 1942—1943 гг. в более свободных условиях. Тем не менее в «Схеме» (глава 16-я) был антисемитский пункт. Евреи, с точки зрения солидаристов (1942), как и иностранцы, не включались в состав российской нации, так как они не имели своих исторических территорий в России. Евреям предоставлялось право «свободно покинуть пределы России, однако без вывоза капиталов, или же поселиться на территории Российского Союзного Государства в специально отведенной для них области», примерно по образцу Еврейской автономной области, созданной в сталинском СССР в 1934 году. Составители Пражского манифеста подобных дискриминационных взглядов не разделяли.