О самой статье, обстоятельствах, ее породивших, идеологических кампаниях, кадровых чистках и репрессиях, за ней последовавших, поговорим чуть позже. А сейчас стоит обратиться к делам и событиям нашего времени.

Владимир Путин, патриотизм и поиски «национальной идеи»

Ситуация, складывающаяся в последнее время в России, чем-то напоминает положение дел в СССР после Второй мировой войны. Вернувшись в 2012 году в Кремль, Владимир Путин, действуя по лекалам 70-летней давности, настойчиво провозглашает патриотизм главной «духовной скрепой» российского общества, важнейшим элементом «национальной идеи», призванной определять жизнь страны и народа. «Мы, — заявил он в 2012 году, — должны строить свое будущее на прочном фундаменте, и такой фундамент — это патриотизм. Как бы долго мы ни обсуждали, что может быть фундаментом и прочным моральным основанием для нашей страны — ничего другого все равно не придумаем»¹. В феврале 2016 года президент снова продекларировал: «У нас нет никакой и не может быть никакой другой объединяющей идеи, кроме патриотизма»². Комментируя такого рода высказывания, сайт крайне националистического толка «Русская планета» писал: «Все гениальное просто. Русские должны переродиться и стряхнуть глупости, принесенные нам с Запада в последние десятилетия. Вернуться к истокам. А патриотизм — это инструмент для того, чтобы вернуться к своим корням»³.

Высказываний Путина о патриотизме как духовной основе жизни нации можно насчитать несколько десятков. Они, по-видимому, отражают подлинное умонастроение нынешнего российского вождя и его разочарование в попытках найти национальную идею, если, разумеется, она действительно существует.

Правда, его представления менялись со временем. Так, отвечая на вопрос о национальной идее и национальной миссии России в XXI веке, Путин в феврале 2004 года высказался вполне определенно. «Если мы все время будем упоминать о своей тысячелетней истории и говорить о том, какие мы богатые природными ресурсами и какими умными мы являемся и почивать на этих лаврах, мы захиреем окончательно. Нам нужно быть конкурентоспособными во всем. Человек должен быть конкурентоспособным, город, деревня, отрасль производства и вся страна. Вот это и есть наша основная национальная идея сегодня»⁴.

Это одно из немногих высказываний российского президента, с которым можно и нужно согласиться. Конечно, представление о конкурентоспособности как главной и основополагающей национальной идее, стратегической цели, стоящей перед Россией, является чрезмерно узким. Но все же это было вполне разумным указанием пути, по которому должна двигаться страна. И на сто процентов был прав Путин, заметив, что бесконечные ссылки на «тысячелетнюю историю», природные ресурсы и высокие духовные качества русского народа приведут только к окончательной деградации России.

Однако именно к этому он и апеллирует, занимаясь военными авантюрами в Украине, аннексией Крыма и поисками сакрального истока российской государственности в районе Херсонеса, где нужно «создавать русскую, российскую Мекку». Экономика между тем «хиреет», а страна все больше отстает от цивилизованных государств Запада по ключевым параметрам научно-технического и социального развития.

И, наконец, само понятие патриотизма крайне неоднозначно. Одни политики, мыслители и писатели считают патриотизм возвышающим человека чувством и повторяют вслед за Наполеоном Бонапартом: «Патриотизм — это первейший признак цивилизованного человека, качество, которое отличает человека от раба». Другие цитируют Шопенгауэра, написавшего, что «убогий человечек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватается за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит». В России найдется, думаю, немало людей, которые согласятся с Львом Толстым. «Патриотизм, — писал классик, — в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. <…> Патриотизм есть рабство».

Для того чтобы понять, какая из этих интерпретаций патриотизма ближе к тому, что имеют в виду Путин и его пропагандисты и политологи, стоит вернуться в первые послевоенные годы, когда в СССР была создана концепция «советского патриотизма», до сих пор популярная в кремлевских и близких к ним кругах.

Человек с самой длинной фамилией

Летом 1957 года, через десять лет после того, как Дмитрий Шепилов опубликовал статью о «советском патриотизме», его карьера была резко прервана, он был сброшен с Олимпа советской номенклатуры. Тогда из узкого круга высшего партийного руководства, Президиума ЦК КПСС, были исключены сталинские соратники Молотов, Маленков, Каганович (их назвали «антипартийной группой») и, как писалось во всех официальных публикациях, «примкнувший к ним Шепилов». Остряки в те дни шутили, что у него самая длинная в СССР фамилия: не просто Шепилов, но «примкнувший» и так далее. О нем стоит сказать несколько слов, поскольку он не только написал упомянутую статью, но затем длительное время активно проводил в жизнь сформулированные в ней политические установки.

Родившийся в 1905 году Дмитрий Шепилов принадлежал к тем, чье политическое формирование проходило уже после окончания Гражданской войны и под мощным влиянием большевистской пропаганды. Это поколение более или менее образованной городской молодежи было воспитано в духе беззаветной любви и преданности к вождю народов. Многие его представители в середине и второй половине 1930-х годов заняли места в партийной номенклатуре, руководстве экономикой и госбезопасностью, командовании армии, в научных институтах и вузах, освободившиеся в результате Большого террора. Обязанные своей быстрой карьерой Сталину и массовым репрессиям, они стали главной опорой тоталитарного режима, просуществовавшего до самого краха СССР. Шепилов был типичным представителем этого поколения советской верхушки. В 1935 году в возрасте 30 лет он поступает на работу в аппарат ЦК ВКП(б). К 32 годам он успел стать профессором, доктором экономических наук. Вторую мировую войну закончил, как и Леонид Брежнев, начальником политотдела армии. С 1946 года Шепилов работал редактором «Правды» по отделу пропаганды.

Статья Шепилова получила полное одобрение Сталина и стала руководством к действию. Через три недели после ее публикации автор был переведен на руководящую работу в святая святых коммунистического режима — аппарат ЦК ВКП(б): сначала заместителем начальника, а затем начальником Управления (с 1948 года — Отдела) пропаганды и агитации. Именно там задумывались, планировались и координировались самые одиозные политические и пропагандистские кампании советского времени. В 1952 году Шепилов сделал еще один шаг вверх по иерархической лестнице — был назначен главным редактором «Правды».

Находясь на этом посту, он вместе с секретарем ЦК Николаем Михайловым стал автором одной из самых гнусных провокаций того периода. Речь идет о подготовке обращения видных деятелей советской науки и культуры, евреев по национальности, к Сталину. Известно несколько вариантов этого документа. В одном из них содержалась просьба выселить евреев из Москвы и других больших городов, дабы уберечь их от расправ со стороны русского населения, возмущенного вредительством еврейских врачей, виновных в смерти ряда видных деятелей режима и подготовке покушения на самого Сталина. Другие варианты были не столь радикальны, но все же остаточно отвратительны.

После смерти Сталина Шепилов поднялся еще на несколько карьерных ступеней: был назначен секретарем ЦК КПСС, кандидатом в члены Президиума ЦК и министром иностранных дел. Но в 1957 году он сделал неверный шаг: поддержал Молотова, Маленкова и Кагановича в попытке свергнуть Хрущева — и просчитался. В то время Хрущев смог мобилизовать своих сторонников, в том числе в армии и КГБ, и разгромить оппонентов. Возмущенный предательством Шепилова, которому он покровительствовал с 1953 года, Хрущев внес его фамилию в список «антипартийной группы» с издевательской припиской «и примкнувший к ним».

«Советский патриотизм»: контекст и содержание

Для современного читателя идеологические дискуссии в Советском Союзе и бывших социалистических странах кажутся чем-то вроде споров средневековых схоластов о том, сколько ангелов может уместиться на кончике иглы. Однако за этими спорами стояли вполне реальные проблемы, а проигравший в дискуссии нередко лишался не только работы, но и свободы, а то и жизни. Это в полной мере относится к вопросу о «советском патриотизме».

В первые 15 лет советского режима термин «космополитизм» не только не был ругательным, но и официально одобрялся, правда, сопрягаясь с определением «социалистический». Фактически он был синонимом одного из фундаментальных понятий коммунистической доктрины, а именно «пролетарского интернационализма», и полностью соответствовал формуле «рабочие не имеют отечества», содержащейся в библии большевизма — Коммунистическом манифесте Маркса и Энгельса. «Социалистический космополитизм» противопоставлялся «националистическому патриотизму», свойственному фашизму. В Большой советской энциклопедии 1937 года говорилось, что космополитизм — это «политический термин, выражающий идею родины, граничащей со всем миром», а «для рабочего класса всех стран родиной является та страна, в которой установлена диктатура пролетариата. Рабочий класс, являясь патриотом своей социалистической родины, вместе с тем стремится превратить в свою родину весь мир».

За этими схоластическими рассуждениями скрывалась борьба двух политических линий и связанных с ними группировок в партийном руководстве. Одни ориентировались на установки Ленина и Троцкого и поддерживали формулу «социалистического космополитизма» в том или ином ее виде. В СССР, считали они, построить социалистическое общество невозможно. А задача и роль Советского Союза состоит в том, чтобы провоцировать и поддерживать левые перевороты и мятежи там, где только это возможно, предполагая, что скорее рано, чем поздно они сольются в единый поток, который приведет к мировой революции. В свою очередь, русский патриотизм считался враждебным началом, ибо белые армии боролись с большевизмом под патриотическим лозунгом возрождения единой, неделимой и великой России.

Другая тенденция исходила из того, что мировая революция задерживается, что Советскому Союзу придется какое-то время существовать в одиночестве в окружении социально чуждых, хотя и необязательно враждебных государств. Этот посыл разделял Сталин, который делал ставку на создание мощной армии и военно-промышленного комплекса. Мировая революция, доказывал он, будет осуществлена не восстаниями тех или иных левых групп и партий (тем более что многие из них поддерживали Льва Троцкого, заклятого врага Сталина), а принесена на штыках Красной армии. А коммунистические партии должны были помочь наступающим советским войскам и после победы сформировать марионеточные правительства будущих советских республик. В итоге советские теоретики пытались выработать такие идеологические формулы, которые могли быть приняты сторонниками и той, и другой политической доктрины.

Но после Второй мировой войны ситуация кардинально изменилась. Стало ясно, что значительная часть советского населения, прежде всего сельского, никак не готова сражаться и умирать за социализм, Сталина и колхозное рабство. Солдаты и офицеры Красной армии массами сдавались в плен в первые два года войны, а на оккупированных территориях широкое распространение получил коллаборационизм. Рухнула изначально бредовая надежда на то, что немецкие рабочие восстанут и окажут поддержку советским войскам в первые же дни войны. Соответственно, было необходимо выработать какую-то иную доктрину, способную мобилизовать население. Такой доктриной стал русский патриотизм. Однако требовалось убрать противоречия между новыми и предыдущими пропагандистскими установками. В итоге появилась концепция «советского патриотизма».

Массовая пропаганда «советского патриотизма» должна была устранить крайне опасную для коммунистического режима угрозу, возникшую в первые послевоенные годы. Миллионы советских солдат и офицеров своими глазами увидели, насколько уровень и качество жизни даже в разоренной войной Европе выше, чем в СССР. Люди задумывались: ради чего, собственно, народ был вынужден терпеть чудовищные лишения, вызванные Гражданской войной, коллективизацией и индустриализацией, массовые репрессии и тому подобное, если построенное в СССР общество оказалось настолько убогим в сравнении с европейским.

Такие настроения (их-то и именовали «низкопоклонством перед заграницей»), по мнению Кремля, надлежало пресекать не только репрессиями, но и массовым промыванием мозгов. «В современных условиях, — говорилось в секретном Плане мероприятий по пропаганде среди населения идей советского патриотизма, утвержденном в апреле 1947 года, — одним из наиболее вредных и опасных пережитков капитализма в сознании людей <…> является наблюдающееся у отдельных граждан СССР чувство низкопоклонства перед капиталистическим Западом, перед современной буржуазной культурой»⁵.

О «советском патриотизме» партийные деятели начали писать за несколько лет до публикации статьи Шепилова. Однако именно в последней были сформулированы основные директивные установки, объясняющие, что, собственно, имеется в виду под этим термином и с кем требуется развернуть непримиримую борьбу.

«Преклонение перед заграницей» было объявлено главной опасностью. Правящие классы дореволюционной России были обвинены в «рабском копировании всего французского, а затем — немецкого», «низкопоклонстве перед иностранщиной и великодержавном презрении к сокровищам русской культуры». «Иностранные капиталисты», писал Шепилов, упорно «культивировали взгляды, что русские всегда должны играть роль „учеников“ западноевропейских „учителей“, насаждали в России идеологию культурной и духовной неполноценности русского народа. Для этого изобретена была подлая теорийка, что даже Русское государство возникло якобы благодаря иноземным разбойничавшим купцам-варягам». Провозглашалось, что «великие исторические подвиги нашего народа, построившего социализм, поставили советский народ во главе всех других народов в борьбе за прогресс, что наша социалистическая родина является путеводным маяком для всего человечества».

И, наконец, партийные органы и государственные ведомства были проинструктированы: «В основу работы по воспитанию советского патриотизма должно быть положено указание товарища Сталина, что даже „последний советский гражданин, свободный от цепей капитализма, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства“».

Россия — родина слонов

Борьба с «низкопоклонством» велась, разумеется, не только средствами массовой пропаганды. Не меньшую, а может быть, и большую роль играли так называемые «организационные меры» и органы госбезопасности. Все сомневающиеся в величии советского человека, который «стоит головой выше» высокопоставленных зарубежных чиновников, или просто не успевшие перестроиться прорабатывались на собраниях, беспощадно изгонялись с работы и, что случалось далеко не редко, отправлялись в ГУЛАГ. Но в народной памяти в первую очередь осталась нелепая кампания по утверждению российского приоритета на все и вся. Злые языки, а их было немало даже в сталинской империи, шутили, что «Россия теперь стала родиной слонов».

Советские люди с удивлением узнали, что лампа накаливания была изобретена не Эдисоном, как они до того думали, а русским изобретателем Ладыгиным. Эдисон же попросту скопировал его лампу, привезенную в Америку русским морским офицером Хотинским. Итальянец Маркони не изобрел радио, а украл идею русского инженера Попова. Паровую машину изобрел Ползунов; паровоз — Черепановы; самолет — Можайский; а американские ученые, признав, наконец, гениальность Трофима Лысенко, пытаются присвоить себе приоритет в открытии метода яровизации.

Усердие советских пропагандистов и жуликов от науки, публикующих статьи и книги о выдающихся успехах российских ученых и изобретателей, зашкаливало. Их жертвой стал даже Витус Беринг, хотя он состоял на русской службе и руководил именно российскими экспедициями. 13 сентября 1947 года «Учительская газета» сокрушалась: «Почему редко кто из учителей разъясняет учащимся, что пролив, который отделяет Азию от Америки, за 80 лет до Беринга был открыт русским казаком Семеном Дежневым? Беринг, кстати, не видел берегов Аляски, — открыл эту землю лейтенант Чириков из его экспедиции. Однако слава осталась за Берингом, а фамилия Чирикова осталась неизвестной».

В реальности, однако, все было совсем не так, как виделось советским пропагандистам. Подчас дело доходило до смешного. Например, как рассказывает старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники РАН Гелий Салахутдинов, «первый патент на устройство по передаче сигналов, основанное на электромагнитной индукции Фарадея, взял Эдисон. Он же создал приемно-передающее устройство, работающее на расстоянии до 200 метров. Поддерживал связь между берегом и судном на рейде, вокзалом и приближающимся поездом. Вообще же Герц, открывший электромагнитные волны, первым держал в руках приборчик, который передавал электромагнитные сигналы на расстояние»⁶.

Не менее любопытна история Ползунова. Он, по словам Салахутдинова, изучил зарубежные чертежи паровых машин, решил построить такую же и «соорудил плохую копию английской машины. Не зря ведь ему говорили, что нужных технологий в России нет. Паровая машина — это не телега, там нужно сопряжение деталей! А Ползунов гордился тем, что у него между поршнем и стенкой цилиндра „палец не пролезает“. <…> Конечно, такая машина не держала пар! Ползунов чем-то пытался замазывать эти дыры. А чем замажешь, если поршень должен ходить по цилиндру? Естественно, его машина больше стояла, чем работала. Ползунов <…> воду в котел качал прямо из пруда, машина, естественно, тут же засорялась грязью и илом»⁷.

Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. И дело не только в том, что на волне «борьбы с низкопоклонством» в советскую науку проникло невиданное множество бездарных карьеристов, многие из которых заняли в ней руководящие посты. Хуже другое: были закрыты целые научные направления, например, кибернетика и генетика, под вопрос была поставлена теория относительности.

Не менее печальным является активное участие в этом разгуле мракобесия действительно талантливых ученых. Так, академик Петр Капица в 1947 году направил Сталину рукопись книги некоего Гумилевского «Русские инженеры» и письмо, в котором сообщал, что эта книга была создана по его предложению. «Надо бы писать <…> о наших талантах в технике, которых немало, но мы их мало знаем. Он (Гумилевский. — Г. Г.) это сделал, и получилась <…> картина развития нашей передовой техники за многие столетия. Мы, по-видимому, мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли <…> обычно мы недооценивали свое и переоценивали иностранное». И «один из главных отечественных недостатков», согласно академику Капице, заключался в «недооценке своих и переоценке заграничных сил. Ведь излишняя скромность — это еще больший недостаток, чем излишняя самоуверенность. Для того чтобы закрепить победу и поднять наше культурное влияние за рубежом, необходимо осознать наши творческие силы и возможности»⁸.

Сталину мысли Капицы очень понравились. Книга Гумилевского была издана в рекордно короткие сроки и внесла свой вклад в борьбу с «низкопоклонством».

От борьбы с «низкопоклонством» к борьбе с «космополитизмом»

Борьбу с «низкопоклонством» еще можно было объяснить сочетанием нескольких мотивов, связанных с текущими политическими и экономическими обстоятельствами, прежде всего стремлением вытравить из массового сознания понимание того, что уровень жизни в Европе намного выше, чем в СССР, желанием изолировать советское население от зарубежных государств и народов, убедить их в превосходстве советского образа жизни. Иное дело — борьба с «космополитизмом», а если называть вещи своими именами — развязывание жестокой антисемитской кампании.

Антисемитизм в советском обществе и его правящей верхушке расцвел после Второй мировой войны. Корни этого темного, во многом иррационального явления уходят вглубь веков и порождаются, как считают многие исследователи, комплексом предрассудков. Но при этом, как совершенно правильно писали советские ученые и журналисты, антисемитизм используется правящими классами для отвлечения масс от классовой борьбы. Эти самые ученые и журналисты, как, впрочем, многие российские интеллектуалы сегодня, забывали добавить, что и советское руководство, разжигая антисемитские настроения и утвердив государственный антисемитизм, преследовало, в сущности, ту же самую цель — отвлечь массы от чудовищных условий жизни и переключить их недовольство с правящей верхушки на еврейское население.

Ничего нового в этом не было. Такое происходило в Европе более или менее регулярно. А свойственный русскому народу и бюрократии, особенно офицерам госбезопасности, антисемитизм делал такую политику легко осуществимой. Неслучайно, например, допрашивая бывшего прокурора Главной прокуратуры Военно-морского флота СССР Белкина начальник следственного отдела УМГБ по Московской области Герасимов заявил: «Зря Гитлера обвиняют в истреблении евреев, вас, предателей, надо истреблять, мы научим вас уму-разуму»⁹.

Сталина и партийно-государственную верхушку СССР раздражало также нежелание только что созданного при поддержке Москвы государства Израиль следовать в фарватере советской политики. И, наконец, в Кремле не могли не видеть, что кампания против «низкопоклонства» не дает тех результатов, на которые она была рассчитана. Подавляющему большинству населения было глубоко безразлично, кто изобрел электрическую лампочку, хотя бы потому, что далеко не везде в СССР в жилых домах было проведено электричество.

В практическом плане началом антисемитской кампании можно считать совещание 1944 года, на котором Сталин призвал к «более осторожному» назначению евреев на руководящие должности. Итогом совещания было директивное письмо, перечислявшее должности, на которые не следует назначать евреев. Одновременно вводились ограничения и на прием в вузы.

В 1947 году были арестованы родственники последней жены Сталина, Надежды Аллилуевой. Их обвинили в разглашении сведений о личной жизни вождя, которые собирал их знакомый Захар Гринберг по заданию сионистских организаций и американской разведки. За этим последовало убийство по указанию Сталина руководителя Еврейского антифашистского комитета, крайне популярного актера Соломона Михоэлса, роспуск этого комитета и арест в 1948 году всех его членов. Начались увольнения евреев из государственных учреждений, печати и радио.

В январе 1949 года в «Правде» была опубликована статья, отредактированная лично Сталиным, в которой говорилось об «антипатриотической группе театральных критиков», евреев по национальности, причем были названы не только литературные псевдонимы, но и настоящие фамилии. С этого момента в антисемитскую кампанию включилась пресса. Чистки сопровождались массовыми арестами еврейской интеллигенции.

В середине 1951 года волна антисемитской истерии накрыла даже Министерство госбезопасности. Министр Абакумов был обвинен в саботировании указаний Сталина о беспощадной борьбе с «сионистами» и арестован. Вместе с ним в тюрьму попало немало его подручных, евреев, еще недавно выбивавших резиновыми палками из своих соотечественников признания в террористических намерениях.

Пик антисемитского безумия был связан с так называемым «делом врачей». Группа известных советских медиков, в большинстве своем евреев, лечивших Сталина и членов высшего руководства, была обвинена в заговоре с целью убийства вождя и его соратников. Их подвергли жестоким пыткам и готовились публично казнить в марте 1953 года. От этого их спасла только смерть Сталина.

Все эти события хорошо известны и особых споров относительно их нет. Но острые дискуссии идут по поводу того, что зимой 1953 года Сталин готовил массовую депортацию евреев в Сибирь и отдаленные северные районы, где в большинстве своем они должны были погибнуть. Ряд историков отрицает подготовку этого акта, поскольку нет документальных подтверждений. Их логика проста: нет документа — нет события. Однако многие ключевые решения в сталинский период принимались на очень узких совещаниях, где не велось никаких записей. Кроме того, сразу же после смерти Сталина несколько мешков документов из его кабинета были сожжены. Члены правящей группы не стали просматривать их, опасаясь, что там могут обнаружиться свидетельства их личной непорядочности и даже преступлений. Партийные архивы не раз подвергались чистке, особенно во время пребывания у власти Хрущева. Наконец, исследователям позволено знакомиться только с малой толикой того, что находится в запечатанных папках и конвертах в сейфах и подвалах зданий на Старой площади и Лубянке. Между тем во многих воспоминаниях говорится, что зимой 1953 года милиция и МГБ составляли списки еврейских семей по данным домоуправлений, что под разными предлогами к Москве и другим городам стягивали железнодорожные вагоны, а управления МГБ и ГУЛАГа в Сибири получили приказ подготовить новые бараки.

И в заключение

Если попытаться в нескольких словах сформулировать логику борьбы с «низкопоклонством» и «космополитизмом» 1947—53 гг., то она состоит в том, что обращение к патриотизму было вызвано углубляющимся кризисом сталинского режима и использовалось для изоляции страны и обоснования нового тура массовых репрессий. В наши дни обращение Путина и его приближенных к патриотическим лозунгам происходит на фоне деградации экономики и нарастания социальных проблем. Аналогии напрашиваются сами собой.