И только ты, бездомный воин,

Причастник русского стыда,

Был мертвой родины достоин

В те недостойные года.

Иван Савин

Любите ли вы Россию?

В мае 1919 года будущий нобелевский лауреат Иван Бунин, пребывавший в ужасе от жизни в советской Одессе, записал в дневнике: «„Святейшее из званий“, звание „человек“, опозорено как никогда. Опозорен и русский человек — и что бы это было бы, куда бы мы глаза девали, если бы не оказалось „ледяных походов“!» Их немногочисленные участники стали символом самоотверженной борьбы не только и не столько за политическую программу генерала от инфантерии Лавра Корнилова, сколько за поруганную ленинцами родину, ее ценности и будущее.

Через четыре месяца после Октябрьского переворота смертельный характер большевистской политики на фоне проигранной Великой войны не вызывал сомнений у любого здравомыслящего современника. Казалось, что Россия возвращается к Смуте начала XVII века. В хаосе социалистического эксперимента погибали общество, государство и его институты вкупе с достижениями всего пореформенного периода. Установление партийной диктатуры, управление путем террора и насилия, уничтожение корпуса русского права и традиционной судебной системы, переговоры с врагом о сепаратном мире и предательство союзников, ликвидация старой армии и ее офицерского корпуса, отмена права собственности и захват чужого имущества, поощрение грабежей и аграрных погромов, подавление свободной экономики и предпринимательства, преследование политических оппонентов и закрытие неугодных газет, разгон Учредительного собрания, массовые убийства по социальному признаку, гонения на Церковь, расстрелы крестных ходов и протестных демонстраций, разрушение хозяйственной жизни и фактическое возвращение населения к натуральному обмену, сознательное подогревание самых низменных народных инстинктов с целью разжигания классовой ненависти и гражданской войны, разрыв большевиков со всей предшествующей российской цивилизацией — все эти сумасбродные действия стали первыми шагами новой власти по осуществлению коммунистической утопии.

«Ощущение вони, клоаки, где мы тонем», — с горечью писала в дневнике в декабре 1917 года поэтесса Зинаида Гиппиус. При этом Владимир Ленин, Яков Свердлов, Лев Троцкий и другие руководители РСДРП(б) отводили завоеванной стране лишь роль плацдарма на пути свершения мировой революции во имя создания «Земшарной Республики Советов».

На юге вооруженный конфликт между красными и белыми обострялся под влиянием местной вражды. Зачастую под революционными лозунгами к власти на Дону и Кубани рвались откровенные люмпены, городские и сельские маргиналы, ничего не имевшие за душой, ничего не созидавшие и не производившие, варвары, жадные до чужого добра. В ныне забытом романе репрессированного советского писателя Артема Веселого «Россия, кровью умытая» старый кубанский казак Шакунов так рассказывал о них станичникам: «Кто такие большевики и красногвардейцы? То не бывалошная гвардия, в которую шли служить лучшие, отборные люди, как наши лейб-казаки. То голодранцы, жулье, босая команда, золотая рота, отродье вечного похмелья. Ни дома, ни хозяйства у них нет и никогда не было. Дела никакого не знают. Говорят с ругней, едят и пьют с ругней».

Весной 1918 года на Кубани среди большевиков было 97 % иногородних и лишь три процента казаков. В 87 кубанских станицах в марте проживало 947 161 человек, включая иногородних. Сторонниками красных себя объявили всего 164 579 (17 %). Здесь же из 770 представителей советского актива (комиссаров, агитаторов, членов советов и т. д.) 711 не имели никакого образования, многие из них в прошлом конфликтовали с законом. Жизненная философия этой категории «идейных революционеров» сводилась к удовлетворению примитивных желаний наподобие шариковского: «Взять все, да и поделить». Под видом борьбы с контрреволюцией богатые казачьи области захлестывала уголовщина и сведение личных счетов.

Поэтому неудивительно, что зимой 1917/18 годов патриотическое сопротивление большевикам приобретало все более организованные формы: Россия Ивана Бунина, Николая Гумилева, Сергея Рахманинова и Игоря Сикорского, пусть и в меньшинстве, в виде горстки добровольцев, но взялась за оружие и выступила против большевиков под трехцветным национальным флагом.

Спасти родину от воров и разбойников, действовавших при поддержке внешнего врага и растлевавших малокультурный народ своими лозунгами, призывал из Новочеркасска генерал от инфантерии Михаил Алексеев, создавший на Дону Добровольческую армию. Приходившим в бюро записи тихий подвижник Алексеев своим старческим, чуть дребезжащим голосом задавал единственный вопрос: «Я спрашиваю не какой вы партии, а любите ли вы Россию?»

Под новый 1918 год армия, насчитывавшая около трех тысяч человек, продолжала свое формирование в Новочеркасске, Ростове и Таганроге — Области Войска Донского. Ее главным военно-политическим центром стал Ростов.

Элитная офицерская часть

В конце января 1918 года в составе армии находились три офицерских, юнкерский и студенческий батальоны, несколько артиллерийских батарей, Морская, Георгиевская и Техническая роты, а также другие мелкие подразделения. Среди первых добровольцев на Юге России была и чехословацкая группа, а также чины Карпато-русского отряда, сформированного из уроженцев Прикарпатской Руси под командованием прапорщика Богдана Яцева. Генерального штаба полковник Митрофан Неженцев собирал знаменитый Корниловский Ударный полк. Среди старших начальников Добровольческой армии выделялись Генерального штаба генерал-лейтенанты Сергей Марков, Антон Деникин и последний командир знаменитого Преображенского полка Гвардии полковник Александр Кутепов.

С первых недель своего существования армия Алексеева и Корнилова отличалась четкой дисциплиной и спаянностью частей, превращаясь в профессиональную военную организацию. У большинства ее бойцов за плечами оставалась многолетняя муштра кадетских корпусов и военных училищ, усиленная для многих добровольцев опытом Великой войны. Ротами командовали полковники, батальонами — генералы. Офицеры нередко стояли в строю рядовыми.

Ленина, помнившего историю Вандеи, беспокоила южнорусская контрреволюция. Красный Петроград требовал ее беспощадно раздавить. С севера, из района Воронежа, и с северо-запада, из района Донецкого угольного бассейна (Горловка, Дебальцево, Юзовка), на Ростов и Новочеркасск наступали многочисленные и хорошо вооруженные отряды красногвардейцев и распропагандированных солдат, образовавшие Южный революционный фронт. Для их поддержки из Ставрополя к Ростову двигались четыре эшелона демобилизованных солдат Кавказского фронта во главе с большевиком Анисимовым. Всего осаждали Дон до 10 тысяч солдат и красногвардейцев, не считая сторонников большевиков внутри области. Командовал всеми революционными войсками на Ростовском направлении бывший прапорщик Рудольф Сиверс.

Профессионализм, мотивация и высокий дух добровольцев обеспечивали им первые успехи в боестолкновениях с противником многочисленным, но недисциплинированным и развращенным вседозволенностью. Вместе с тем защитникам Дона остро не хватало свежих сил, чему были объективные причины. Во время Великой войны образованная молодежь пополняла ряды русского офицерского корпуса, сильно поредевшие в первые два года кровопролитных сражений. Затем, после Октябрьского переворота, дети русской интеллигенции ринулись защищать идеалы, грубо попиравшиеся большевиками.

В связи с этим историк и военный теоретик, Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Головин отмечал: «Попадая в духовно-родственную ей теперь среду, учащаяся молодежь естественно подчинялась своим старшим товарищам, уже ставшим офицерами, и это придавало общероссийскому добровольческому движению „офицерский“ характер, который вводил в заблуждение солдатские и народные массы. Этим очень умело пользовались большевики, окрестив добровольцев словом „кадеты“. В той части солдатских и народных масс, которые добивались окончания войны, это наименование вызывало озлобление в силу воспоминания, что офицерство окончанию войны препятствовало. Другой же, меньшей, части этих масс, воспринимавшей и саму большевистскую доктрину, слово „кадеты“ напоминало сокращенное наименование конституционно-демократической партии».

По данным, опубликованным историком Александром Кавтарадзе, из 71 генерала и офицера — наиболее известных участников 1-го Кубанского похода — только четверо имели земельную собственность. 64 человека никаким недвижимым, родовым или благоприобретенным, имуществом не владели. По происхождению потомственными дворянами были 15 человек (21 %), личными дворянами 27 (39 %), остальные происходили из мещан, крестьян, семей мелких чиновников и солдат. Дореволюционное материальное положение у основной части первопоходников — офицеров военного времени, юнкеров, воспитанников кадетских корпусов, реалистов и гимназистов — было еще более скромным.

Их принципиальное отличие от народной массы в тот момент заключалось лишь в одном — в более высоком общем уровне культуры. Поэтому генерал Головин заключал: «Армия с самого начала приобрела характер „офицерской“ части, то есть явилась ополчением „патриотически настроенной интеллигентной молодежи“, морально оторванным от народных масс». Так происходило социальное обособление добровольцев — не по имущественному, а по образовательно-воспитательному цензу.

В итоге силы Корнилова, вступившего по соглашению с Алексеевым в командование армией, оставались малочисленными. В конце января — начале февраля добровольцы вели упорные бои на Ростовском направлении, но сдерживать натиск красных отрядов Сиверса становилось все труднее.

Катастрофа на Дону и Степной поход

В середине января в станице Каменской Донецкого округа большевики собрали группу сочувствовавших им казаков-фронтовиков и создали собственный Донской казачий военно-революционный комитет (ДКВРК) во главе с бывшим Л.-гв. подхорунжим Федором Подтелковым. Самочинный ДКВРК провозгласил себя «правительством» Дона и потребовал от Большого Войскового Круга немедленной передачи власти в области. Опирался комитет Подтелкова на три донских полка, возвратившихся с фронта.

Их вождем стал войсковой старшина Николай Голубов, призывавший однополчан идти вместе с большевиками «бить калединцев за трудовой народ». Сам Голубов в ленинской партии не состоял. Лишенный всяких принципов, зимой 1918 года он нашел свою социальную смуту и теперь гордо воображал себя вторым Стенькой Разиным. В свою очередь, Подтелков умело играл на амбициях Голубова, используя его расхристанных казаков для борьбы против законного донского правительства и заслуженного войскового атамана, генерала от кавалерии Алексея Каледина, героя Луцкого прорыва 1916 года.

Казачье население Области в массе своей вело себя совершенно равнодушно. Усталые донцы, вернувшиеся с фронта, расходились по своим станицам к хозяйствам и семьям. Снова воевать казаки не хотели и тем более не желали участвовать в разгоравшейся междоусобной брани. В распоряжении Каледина почти не было сил, кроме небольшой армии Корнилова и разрозненных партизанских отрядов, созданных для защиты Дона из немногих самоотверженных офицеров, храбрых юношей и подростков — казачьих детей и внуков, гимназистов, кадетов, учащихся реальных и коммерческих училищ, семинаристов.

Наиболее известным отрядом, прикрывавшим Новочеркасское направление, командовал герой Первой мировой войны и Георгиевский кавалер, полковник Василий Чернецов. Трижды раненный на фронте, он снискал славу лучшего офицера-разведчика 4-й Донской казачьей дивизии, сражавшегося в тылу противника во главе сводной сотни. Теперь лихой отряд Чернецова носился по всей боевой линии, методично разбивая одного противника за другим. Во время выступления перед хмурыми жителями Новочеркасска полковник гневно заявил: «Да, я погибну! Но также погибнете и вы! Разница между моей и вашей смертью будет в том, что я буду знать, за что я умираю, и умру с восторгом, а вы не будете знать, за что умираете, и погибнете в глухом подвале с тупым молчанием, как овцы на бойне».

Но Тихий Дон как будто оглох. Количество врагов неуклонно возрастало, и красные, наступавшие, как правило, густыми цепями при поддержке артиллерии и пулеметов, подавляли «калединцев» своей массой. 21 января (3 февраля н. ст.) в бою с превосходящими силами Голубова под хутором Глубоким станицы Каменской Чернецов попал в плен со своими партизанами и после издевательств был убит Подтелковым.

Печальная новость о гибели Чернецова лишила последних душевных сил Каледина, чьи горячие призывы к казачеству выступить на защиту родины не находили отклика станичников и повисали в воздухе. Генерал Головин писал: «Личная трагедия Каледина, так же как и личная трагедия Духонина, заключалась в том, что его не хотела поддержать как раз та среда, которая была ему наиболее родной по духу». Твердое намерение Корнилова оставить Дон, чтобы спасти свою маленькую армию от разгрома, стало для морально измученного атамана последней каплей, переполнившей чашу его нравственных страданий: 29 января (11 февраля) Каледин, не выдержав общественного равнодушия, застрелился в Атаманском дворце в Новочеркасске. Новым атаманом Войска Донского Круг избрал Генерального штаба генерал-майора Анатолия Назарова.

В ночь на 9 (22) февраля Корнилов отдал Добровольческой армии приказ оставить Ростов. С этого дня можно вести отсчет истории 1-го Кубанского (Ледяного) похода. По оценкам Головина, от начала деятельности Алексеевской организации на Дону 2 (15) ноября 1917 года до ухода добровольцев на Кубань, в их ряды вступили до 6000 человек. Таким образом, с учетом фактической численности Добровольческой армии на 9 (22) февраля 1918 года, ее общие потери за три месяца составили 40 %.

Мужественный Назаров отказался покидать столицу Дона и встретил врага с большим достоинством. Днем 12 (25) февраля голубовцы заняли Новочеркасск, разогнав Большой Войсковой Круг. За ними пришли красногвардейцы, матросы и иногородние большевики. Немедленно начались казни, реквизиции, грабежи под видом «экспроприаций», вывоз хлеба и скота в промышленные районы Севера, осквернение храмов, убийства православных клириков. Генерала Назарова новые хозяева Дона арестовали и расстреляли вместе с шестью офицерами 18 февраля (3 марта). Перед убийством пьяные красногвардейцы-шахтеры не могли толком построиться, поэтому хладнокровный атаман сам выстроил расстрельную команду и командовал собственной казнью.

За два последующих месяца только в Новочеркасске коммунисты уничтожили около двухсот офицеров, юнкеров, кадетов и четыреста обывателей, а всего по области — не менее двух тысяч человек, обвиненных в причастности к «контрреволюции». Убивали за «буржуазное» происхождение, неосторожное слово, ношение погон, службу в дореволюционной полиции и по другим нелепым поводам.

Перед приходом голубовцев Новочеркасск оставили не только корниловцы, но и добровольцы донских партизанских отрядов, подавленные гибелью Чернецова. На другой стороне Дона старшие начальники переформировали их в отряд вольных донских казаков, насчитывавший более 1,7 тыс. чинов при пяти орудиях и тридцати девяти пулеметах. В командование отрядом вступил Генерального штаба генерал-майор Петр Попов, хороший администратор и «знаток казачьей души», перед отступлением из города назначенный Назаровым походным атаманом. Он рассчитывал сохранить костяк для будущей Донской армии в надежде на антибольшевистское восстание казачьего населения. Должность начальника штаба Попова занял Генерального штаба полковник Владимир Сидорин. В надежде выиграть время партизаны двинулись в Сальские степи.

В сводном отряде Походного атамана оказалось много подростков, в первую очередь воспитанников Новочеркасского Александра III кадетского корпуса и юнкеров Новочеркасского казачьего училища. По оценкам некоторых современников, доля подростков и юношей составляла 60 %, поэтому отряд Попова иногда называли «маленькой армией детей-партизан». В бою 21 февраля (6 марта) у хутора Шара-Булак большая часть детей, находившихся в строю, храбро перешла мост, залитый водой, а затем, промокнув до нитки, участвовала в атаке населенного пункта. «Многие из них тащили свои винтовки за ремень по земле, до того была она для них велика и тяжела», — вспоминал один из свидетелей. После боя Попов приказал всех детей-кадетов отчислить в «последний резерв» для охраны обоза и санитарных команд.

Пулеметную команду подчиненного отряда Георгиевского кавалера войскового старшины Эммануила Семилетова называли «Иисусовыми пулеметчиками», так как вся она состояла из семинаристов. В кровопролитном бою 19 марта (1 апреля) у Курячьей балки из 25 чинов команды в строю остались лишь шесть человек.

Полные лишений и трудностей скитания донцов в Сальских степях, сопровождавшиеся боестолкновениями с большевиками, получили название Степного похода. К концу марта — началу апреля партизаны потеряли 81 человека убитыми и умершими от ран и 211 ранеными, но численно выросли вдвое, до трех тысяч чинов. Отряд пополнился восставшими калмыками, увидевшими в пришлых коммунистах осквернителей веры и традиционного быта.

Свою главную задачу генерал Попов выполнил: при минимальных потерях он сохранил командные кадры для будущей Донской армии. Фактической датой завершения Степного похода стал день 2 (15) апреля, когда отряд был расформирован, а его личный состав поступил для развертывания казачьих подразделений и частей во время общедонского восстания. На знаменитом кресте «За Степной поход», учрежденном Донским Войсковым Кругом, выбиты даты 12 II и 5 V. Последняя включала в себя и события, связанные со свержением повстанцами большевистской власти на Дону в апреле — мае 1918 года.

«Можем вернуться, если на то будет милость Божья»

Днем 10 (23) февраля уставшая от долгого перехода из Ростова маленькая Добровольческая армия, отягощенная огромным обозом с ранеными и беженцами, остановилась в станице Ольгинской Черкасского округа. Здесь состоялся подсчет сил и выработка плана действий. В строю армии находились 3683 чина, в том числе более двух тысяч офицеров, а с ранеными и беженцами ее численность колебалась в пределах 5000-6000 человек. На каждую из восьми пушек приходилось по 75 снарядов, на каждую винтовку — всего по 200 патронов. Тыл отсутствовал, будущее выглядело неопределенным, но вера добровольцев в генерала Корнилова перевешивала сомнения и тягостные раздумья.

Генерал Попов разумно предлагал объединить добровольцев с партизанами и совместно отступить в Сальские степи, сохранив людей до общедонского восстания. В районе зимовников находились запасы хлеба и фуража, но главное преимущество состояло в отдаленности от линии железных дорог и, следовательно, в недосягаемости для красных эшелонов, представлявших немалую угрозу для первопоходников. Корнилов сначала склонялся принять предложение Попова, но встретил возражения со стороны Алексеева и Деникина, полагавших, что в степях армия распылится по отдельным хуторам и прекратит существование как боевая единица.

После некоторых колебаний вожди армии решили идти на Екатеринодар (ныне Краснодар), столицу Кубанской области. В тот момент на Кубани сопротивление местным большевикам оказывали добровольцы, объединившиеся вокруг Краевой Рады во главе с Кубанским атаманом генерал-майором Александром Филимоновым. Со своими небольшими силами ему пришлось оставить Екатеринодар и уйти в степи, о чем Корнилов узнал уже постфактум.

Избранный командованием Добровольческой армии маршрут нельзя признать удачным. Сведения о кубанцах отсутствовали, армия ввязывалась в бесконечные бои, в результате которых обоз постоянно отягощался ранеными, район перехода пересекали линии железных дорог, что позволяло врагу использовать маневренные бронепоезда.

Если Попов просто хотел сберечь своих партизан до изменения обстановки на Дону, то смысл корниловского похода недвусмысленно выразил генерал Марков в краткой речи перед чинами своего 1-го офицерского полка: «Не много же вас здесь! По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убежден, что и с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем — я все равно скажу, что идем мы к черту на рога, за синей птицей». А генерал Алексеев писал одному из своих корреспондентов: «Мы уходим в степи. Можем вернуться, если на то будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хотя бы одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы». Проникновенные слова основателя Добровольческой армии послужили нравственным оправданием Ледяного похода и стали эпиграфом ко всей драме Белого движения в годы Гражданской войны.

Ленинцы обвиняли Корнилова в намерении «вернуть царя», но в действительности ничего «реакционного» программа командующего не содержала. Политические взгляды добровольцев варьировались от правосоциалистических и либерально-консервативных до монархических. Какая-то часть первопоходников отрицала большевизм культурно-эстетически, не принимая народного хамства и сквернословия, но занимала при этом аполитичные позиции. Некоторые старшие офицеры и генералы сохраняли верность монархическим идеалам. Вместе с тем добровольцы боролись не за монархию или республику, а за социальные институты, на которых следовало строить жизнь Российского государства.

Главные принципы программы генерала Корнилова объявленной зимой 1918 года звучали так:

Все граждане России равны перед законом, без различия пола и национальности; уничтожение классовых привилегий, сохранение неприкосновенности личности и жилища, свобода передвижений, местожительства и пр.

Восстановление в полном объеме свободы слова и печати.

Восстановление свободы промышленности и торговли, отмена национализации частных финансовых предприятий.

Восстановление права собственности.

Восстановление русской армии на началах подлинной военной дисциплины.

Полное исполнение всех принятых Россией союзных обязательств международных договоров.

В России вводится всеобщее обязательное начальное образование с широкой местной автономией школы.

Сорванное большевиками Учредительное Собрание должно быть созвано вновь. Выборы в Учредительное Собрание должны быть произведены свободно, без давления на народную волю и во всей стране. Личность народных избранников священна и неприкосновенна; и т. д.

По существу, речь шла о демократической программе.

Однако преимущественное значение для многих добровольцев приобретали идея личного противостояния большевизму как разрушающему началу и стремление к защите воинской, а затем и национальной чести поруганного Отечества, хотя шансы на победу выглядели ничтожными. С малым количеством боеприпасов, без тыла и снабжения, без связи и союзников, окруженная со всех сторон превосходящим противником, армия выступила с Дона на Екатеринодар. Раненых после каждого боя приходилось отправлять в обоз, все более сковывавший движение армии. В нем по бездорожью тряслись раненые, медсестры и беженцы. В старенькой тачанке ехал больной Алексеев, бережно хранивший тощую армейскую казну. Проигрыш любого боя означал неизбежную гибель, поэтому добровольцы не могли позволить себе ни одного поражения: в успешном походе «за синей птицей» заключалась жизнь. Военные опасности, холод, тяготы пути, стужу, усталость и грязь, равнодушие и враждебность населения окрестных станиц — все это приходилось переживать измученным людям, связавшим свою судьбу с армией.

Весь поход заключался в движении от одной станицы к другой, большую часть из которых приходилось брать с боем. Противостояли добровольцам многочисленные, но разрозненные отряды красногвардейцев и демобилизованных солдат Кавказского фронта, формально объединенные в Юго-Восточную революционную армию, которой руководили казаки, увлекшиеся большевизмом — бывший хорунжий Александр Автономов и бывший подъесаул Иван Сорокин. Революция часто выносила на поверхность мелких царьков и «калифов на час», воображавших себя местными властителями и не терпевших ничьих указаний и советов. Автономов и Сорокин сумели организовать пробольшевистские полупартизанские отряды, захватив в свои руки богатое имущество войск бывшего Кавказского фронта. Но, располагая значительными людскими ресурсами и артиллерией в районе железных дорог, они не смогли уничтожить небольшую Добровольческую армию, бившую своих врагов по всем правилам военного искусства и оказавшуюся несопоставимо более сильной по духу.

Возвышенные слова генерала Алексеева о волевой необходимости «зажечь светоч», очевидно, родились под вдохновением благовестия — среди вождей Белого движения Михаил Васильевич, пожалуй, был наиболее глубоко верующим православным христианином, знал и любил Евангелие. Спаситель, как передал нам евангелист Лука, произнес: «Никто, зажегши свечу, не ставит ее в сокровенном месте, ни под сосудом, но на подсвечнике, чтобы входящие видели свет» (Лк. 11:33). Зимой 1918 года таким светочем стала Добровольческая армия, чья мужественная и неравная борьба послужила ярким примером, вызвав горячий отклик за границами Дона и Кубани.

Когда добровольцы покидали Ростов, чтобы уйти в степи, на отдаленном Румынском фронте в районе Ясс герой Великой войны и Георгиевский кавалер, Генерального штаба полковник Михаил Дроздовский завершал формирование 1-й отдельной бригады русских добровольцев, чтобы отправиться с ними на Дон и соединиться с армией Корнилова. «Чувство руководит мною, — записывал Дроздовский в дневнике, — это борьба за культуру, за нашу русскую культуру». На его призыв без сомнений и колебаний откликнулось более тысячи добровольцев, две трети из которых составляли молодые офицеры. И в марте 1918 года из Румынии начался следующий поход за спасение родины.

Источники и литература

Алексеева-Борель В. М. Сорок лет в рядах Русской Императорской Армии. Генерал М. В. Алексеев. СПб., 2000.

Бунин И. А. Окаянные дни. М., 1990.

Венков А. В. Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год. М., 2008.

Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М., 1999.

Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917—1918 гг. Ч. II. Кн. 4 и 5 [Париж — Tallinn, 1937]. Приложение к «Иллюстрированной России» на 1937 (кн. 26 и 27).

Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов 1917—1920 гг. М., 1988.

Красный террор в годы Гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. Лондон, 1992.

Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917—1920 годов. Кн. 1. Париж, 1962.

Федюк В. П. Белые. Антибольшевистское движение на Юге России. 1917—1918 гг. М., 1996.

Цветков В. Ж. Белые армии Юга России. 1917—1920 гг. М., 2000.

«Черные тетради» Зинаиды Гиппиус. Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М. — СПб., 1992.