Совместно с украинской активисткой Зинаидой Гаврилюк они сумели собрать деньги на два джипа для парамедиков, купить их и переправить в Украину. И сегодня они продолжают поддерживать Украину не словами, но делами: на собранные средства они приобрели минивэн, назвали его «Укропокомобиль», и готовы сами возить на нем гуманитарные грузы в Украину.

— Павел, расскажите немного о себе.

— Родился в Томске — адское место, которое Ермак открыл ради того, чтобы у Екатерины были шубы. Это земля, непригодная к проживанию — шесть месяцев в году зима. Но пока ты вырастаешь в Томске и в Советском Союзе, ты думаешь, что так, наверное, мир устроен, и это есть твое место в жизни. А когда начинаешь ездить, потому что тебе становится любопытно, картина мира меняется. В Москву съездишь, с людьми пообщаешься и понимаешь, что ты в своей Сибири не можешь выйти погулять на улицу — и криминальная обстановка не позволяет, и обморозишься, вьюга, температура минус двадцать пять — минус тридцать пять на улице, и помидоров к Новому году купить не можешь — они замороженные.

— Вы россиянин, теперь живете в Чехии. Почему вам оказалась близка Украина?

— Раньше я боялся Украину, как черт ладана, и когда первый раз поехал посмотреть, что же Украина из себя представляет, то думал, что вообще оттуда не вернусь. Но когда я приехал в Хмельницкий первый раз в жизни, то встретился там с чем-то совершенно удивительным, с тем, что называют словом «толерантность», т. е. терпение и терпимость к иному мировоззрению. Люди там спокойные, уверенные в себе; спрашиваешь, как им живется, отвечают — нормально. Я понял, что встретил людей, у которых в целом здоровое отношение к жизни, они очень приземленные, не витают в облаках, но они понимают смысл бытия. А с другой стороны, так как мы вместе воспитаны на советской культуре, у нас очень много общих тем для разговоров.

— В одном посте вы говорите: «Я люблю Украину по многим причинам, но в первую очередь, для меня Украина — это здоровая альтернатива чекистской России».

— Они — стопроцентные европейцы. Каждый из них знает: есть он сам, есть его семья, потом есть то, что их окружает, а государство — где-то на десятом месте, государство не должно мешать человеку жить — это нормальный европейский эгоцентризм. Люди они очень открытые, с любым можно поговорить. И я полюбил Украину. А потом началось антиколониальное, антисовковое восстание. Что тут скрывать — это ведь очередная колония хочет покинуть российскую империю, потому что, к сожалению, дремучий совок там был и остается до сих пор.

— То есть вам понравилась страна и люди, а когда у них начались проблемы, то вы решили поддержать Украину и украинцев?

— Когда случился Майдан, я сначала увидел по телевизору, как они там, на Майдане, фонариками машут «Ще не вмерла Україна», и вдруг понял, что не могу это пропустить. Я решил, что надо поехать туда и посмотреть, как все это выглядит в жизни — ну и все, пропал человек. На работе как раз случились рождественские каникулы, две недели делать было нечего, и знакомый киевлянин мне говорит: а давай поедем! Я собрал свои зимние куртки, еще какие-то вещи — и поехали. Там сразу же стали завязываться знакомства, и я чувствовал себя в самой гуще людей и событий, и оставить это уже невозможно, особенно после того, как погибли люди.

— Какой была атмосфера на Майдане?

— Да там чума была! Все то, что за пределами Майдана, это был по-прежнему совок и ментовское государство, а приходишь на Майдан — и все: тут свобода, дым костра, где-то играет в колонках «Океан Эльзы», по вечерам мы что-то поем, кто-то тащит кашу и никто не знает, что делать — вот такой образ жизни. Было классно, но кончилось все эскалацией.

— Вы купили и отправили в Украину два джипа. Как и почему пришла эта идея?

— Получилось все просто: одним из людей, которых я добавил себе в Facebook на следующий день после Майдана, был Сергей Супрун (Сергей Супрун — участник украинского Майдана, один из тех, кто защищал Майдан в ночь с 18 на 19 февраля 2014 года, позже он стал волонтером-парамедиком в зоне АТО, занимаясь эвакуацией раненых — прим. авт.), который написал очень эмоциональный пост о том, как они всю ночь отбивали и отбили последний штурм. Уже под утро львовские их спасли, а все эти «Правые секторы» разбежались куда-то и попрятались. Супрун — один из тех людей, на которых все держится: там такие же парни, как он, погибли или были ранены. Они обычные люди, и никто там не считает себя героем. Я подписался на него, читаю. Однажды смотрю: а он записался в программу военных парамедиков. А ведь военные парамедики — это несколько другая история, чем обычные парамедики: они должны уметь отстреливаться, эвакуироваться в условиях боя. И вот он пишет свой очередной пост — видно, накипело уже. Ведь мужики, когда им за сорок, очень спокойные и тихие — привыкли на свои силы полагаться и ничего не просить. И Супрун такой же, а тут пишет: все бы ничего, но только мы по пути заблудились, и раненого чуть не потеряли от кровотечения, потому что навигаторов у нас нет. Мы кинули клич — нашли навигаторы. Потом он пишет, что вот пули громко свистят, когда без каски едешь. Я ему пишу: а почему у тебя каски нет? Но мы же парамедики, отвечает, а не действующая армия, нам каски не положены. Тут уже у меня нервы не выдержали, и я написал в Интернете: дайте денег, кто сколько может, или мне одолжите! Мы собрали им денег достаточно быстро, и они купили себе каски и даже тактические рюкзаки. Они уже к этому времени из Донецкого аэропорта раненых постоянно вывозили, но, естественно, техники у них не было никакой — на себе возили, на «Жигулях» каких-то разбитых. Тогда Зинаида Гаврилюк предложила денег на машину собрать, на джип какой-нибудь. Ей, жинке-украинке, наплевать на все возникающие при этом трудности: она что может — то и делает! И она собрала денег на один джип. Ну тут уж и я в соревнование включился, понял, что должен найти еще один джип. Наплевать, даже если он будет битый — срок работы машины под обстрелами все равно месяца три обычно. Люди-то в блиндажи прячутся, а технику в блиндажи не спрячешь, накрыли Градом — и все, техника вышла из строя. Пошел, нашел, купил разбитый джип, потом два месяца в гараже его сам чинил — научился. Денег нет, все в обрез, кто-то из украинцев денег дал, своих добавил. Переправлять джип в Украину на лафете — денег нет, решили своим ходом гнать. Пригнали. Я выхожу и думаю, что я фактически поучаствовал в незаконном провозе автотранспорта через границу Украины, поскольку законодательство-то старое по-прежнему, надо было пошлину платить. Но себестоимость джипа получилась тысяч шестьдесят крон, а со всеми пошлинами он бы тысяч на триста вышел.

— Расскажите про «Укропкомобиль».

— Это следующий автомобиль, на который мы собрали деньги, это вместительный минивэн, который мы назвали «Укропкомобиль». Мы на нем нарисуем украинскую символику, будем выставлять в Чехии и возить на нем в Украину гуманитарную помощь, чтобы люди знали, что Европа их не бросила, а поддержит. Работы непочатый край, нужен инструмент, а «Укропкомобиль» — это и есть такой инструмент.

— На словах Украину поддерживают многие, а к реальным действиям кто-то переходит? Другие как-то участвуют? Ведь в Чехии большая украинская диаспора.

— Все как-то участвуют, не надо думать, что только мы эти джипы отогнали. Просто многие это тихо делают — незаметно, непублично. Ведь эта деятельность на грани закона. Вот я пригнал машину, она там осталась — незаконно, без пошлины, еще и какие-то медикаменты провез, которые наверняка в Украине не сертифицированы. Кто за все это должен платить, как это должно быть оформлено? Мне лично все равно: после того, как в Украине погибли люди и продолжают погибать, планка формальностей падает.

— А есть русские, которые вас поддерживают в этой деятельности?

— Есть, но опять же они этого не афиширует. У кого бизнес ориентирован на русских, они открыто не скажут, что поддерживают Коршикова, который всеми мозгами и руками за Украину, иначе они могут лишиться части своего дохода.

— А как реагируют чехи?

— Разумные чехи поддерживают, но большинство, конечно, придерживается того самого европейского эгоцентризма: для них Украина где-то далеко, и пока танки по их улицам не ездят, они и не думают об этом. А вообще-то мы с чехами сделали «Пражский Майдан». Историю «Пражского Майдана» можно прочесть в украинской версии «Википедии» в Интернете, а интервью с Томашем Пешинским в вашем журнале. Когда я вернулся с киевского Майдана, то здесь, в Праге, начались митинги в его поддержку. И я однажды пришел посмотреть. Оказалось, что у ребят из «Пражского Майдана» нет ни техники для митингов, ни программы: придут, флагами помашут — и разойдутся. Я предложил: давайте я вам хоть колонки из дома принесу, у меня дома есть 800-ваттные. Когда я с ними ближе познакомился, мы решили, что будем координироваться и придумывать, как мы можем поддержать Украину. И мы начали разные акции проводить, например, против кровавых «Мистралей», потом еще что-то. Было так: мы проводим акцию, а потом собираемся и выясняем, что у нас не получилось, как нам измениться и стать лучше.

— В общем, прямая демократия.

— Мы создали пиар-отдел, а потом и материально-технический отдел, и волонтеров у нас было 80 человек. Но я вышел оттуда и решил, что лучше буду адресно что-то делать.

— Однажды вы писали: «Волонтерство — это не профессиональная деятельность, и ты постоянно сталкиваешься с тем, чего никогда в жизни не делал и о чем не имеешь ни малейшего понятия». Это и нервно, и трудно, но вы все-таки занимаетесь волонтерством. Почему?

— А кто, если не я? За что погибли люди? Ведь если бы люди тогда не погибли на Майдане, то и пусть бы между собой решали — «донбасские» против «львовских», это были бы их проблемы. Но я лично был в центре Майдана, там люди пели и просто хотели свободы. Они хотели нормальной жизни, они потому и пришли, чтобы их повседневная жизнь стала нормальной и устроенной — украинцы именно к этому стремятся. А потом погибли люди, с которыми я наверняка стоял рядом тогда на Майдане.

— Война России и Украины: что вы о ней думаете? Когда она началась для вас и какие чувства вызывает? Официально ведь Россия ни с кем не воюет. А после того, как вы отогнали джип в Украину, вы написали в Facebook: «И вот сидишь в ресторане, трескаешь колбасу, запиваешь пивом и вдруг отчетливо понимаешь, что ты — не участник разборок, а действительно народной войны за свободу, и на тебя накатывает непередаваемое чувство того, что ты не один, нас много, и мы обязательно победим».

— Конечно, мы победим! Там люди погибают за Украину. Идет поддержка фоновая, огромное количество людей уже помогает, и когда ты обращаешься, что нужно помочь Украине, почти никогда ты не слышишь в ответ: это не моя война. Многие согласны не просто постик на Facebook разместить в поддержку, но и физически помочь. Когда мы с нашими джипами приехали в Украину, так получилось, что нас никто не встретил. Но уже через час после того, как мы приехали, трое человек были готовы нас приютить и накормить, и никого не волновало, русский я или нерусский. Нам говорили: здорово, вы помогаете Украине, спасибо, спасибо! Для украинца Украина — его, у него нет ничего другого, даже если он находится в эмиграции. Большое количество украинцев, здесь живущих, понимают все, что там происходит, и ругают крепкими словами, но это их не останавливает — это все равно их страна, их люди, и они понимают, что надо помогать.

— А русский язык украинцы не притесняют?

— А как язык можно притеснять? Я совершенно спокойно говорю там по-русски, только сначала все-таки спрашиваю: извините, вы говорите по-русски? И только один раз мне ответили «ни». Тогда я сказал: ну хорошо, значит, поговорим по-чешски, по-английски или по-французски. И мне ответили: нет, давайте, вы будете говорить по-русски, а я буду отвечать по-украински. И договорились. Киев — вообще весь русскоязычный: по-украински говорили на Майдане, но когда ты выходишь наружу, то все, кроме вывесок, кругом по-русски. Но, конечно, уже есть часть украинцев (а со временем, если все будет продолжаться в том же русле, их будет еще больше), которые будут говорить только по-украински. Они так будут дистанцироваться от российского колосса на уровне языка.

— А в чем по-вашему скрыта причина возникшей неприязни многих русских к украинцам? Почему она появилась?

— Она всегда была, потому что Украина была, по сути, российской колонией и, как любая колония, была беднее. Русские в большинстве воспринимают украинцев как гастарбайтеров. И многие русские считают, что рабы восстали. А Майдан действительно украинцев изменил. Украина — это Европа.

— У вас нет такого ощущения, что некоторые русские, живущие в Чехии, головой все же остаются в России: они подсаживаются на российское ТВ, на российские новости, на российскую пропаганду? Велико ли влияние вещания пресловутого канала RT на соотечественников и европейцев и каков радиус его токсичного воздействия?

— Конечно, я лично русское телевидение отключил после вторжения России в Грузию. Но ведь российский медийный продукт прекрасный: содержание его отвратительно, а сама обертка шикарная: ты включаешь телевизор — и тебе больше ничего не надо делать. Никакое чешское и французское телевидение даже и рядом не стояло. Влияние же RT чудовищно. Я знаю человека, нормального и здорового, который насмотрелся RT, и ему такой ахинеи в голову залили, что теперь он попал в психиатрическую клинику, буквально сошел с ума — европейцы не готовы воспринимать токсичную российскую пропаганду.

— И возвращаясь к Украине: а что сейчас ей нужно?

— Украина беднючая, ей нужно все, начиная от одежды, моющих средств, лекарств и заканчивая инструментом и автомобилями. Даже если это капля в океане — эта помощь все равно важна.

— Спасибо за беседу.