Впрочем, авторов проверенной временем акции безошибочно узнавали по старым атрибутам — пьяная толпа и полиция в качестве наблюдателей. Кому был предназначен столь жуткий сигнал? Мировые финансовые круги, во всяком случае, его услышали.

Конец 1903 года проходил под знаком ожидания возможной войны с Японией. Японские предложения по урегулированию ситуации лежали в Петербурге, и решения по ним демонстративно не принимались. Министр иностранных дел России граф Ламсдорф, выполняя волю императора, явно затягивал переговоры. Похоже, что Николай II окончательно решил, что небольшая победоносная война с Японией вполне реальна и полезна во всех отношениях. Прежде всего, для утверждения авторитета Монарха, который за десять лет правления еще не совершил ни одного великого деяния.

В дневнике военного министра А. Н. Куропаткина от 20 января 1904 года имеется красноречивая запись: «Вчера на большом бале в Зимнем дворце гр. Ламсдорф говорил мне, что у него был японский посол Курино и умолял поспешить ответом на последние предложения Японии. Он говорил: настроение в Японии дошло до такой степени возбуждения, что дорог каждый час. Просил ради возможности сохранить мир умерить наши требования, написать ответ в приемлемом для Японии смысле».

Российский император воспринимал такие обращения японского правительства как проявление слабости и продолжал выдерживать паузу. Николай II добился своего, и уже 25 января 1904 года события приняли другой оборот. В этот день Куропаткин оставил в дневнике такую запись: «Вчера государь выразил первый раз тревогу по поводу возможной войны с Японией. Вместо обычной уверенности, что войны не будет, с некоторым раздражением сказал мне: „Надо скорее выяснить вопрос о войне: воевать так воевать, мир так мир, а эта неизвестность становится томительной“. Вечером (в 12 часов ночи) получил письмо Ламсдорфа с извещением, что им получена нота японского посланника о том, что ему приказано со всей миссией покинуть Петербург. Государь приказал отозвать и нашу миссию из Токио».

Японцы предпочли перейти к военным действиям без специальных оповещений и торжественных церемоний объявления войны. В ночь на 26 января 1904 года японские миноносцы атаковали русские корабли на рейде Порт-Артура. Три лучших броненосца русской эскадры были повреждены торпедами и надолго выбыли из строя. Одновременно на выходе из международной гавани Чемульпо японцы буквально расстреляли российский крейсер «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец». Против русских кораблей действовали шесть японских крейсеров. За час боя «Варяг» и «Кореец» были разбиты японской артиллерией настолько, что капитану 1-го ранга В. Ф. Рудневу ничего не оставалось, как принять решение взорвать «Кореец» и затопить «Варяг». На протяжении всей русско-японской кампании русский флот терпел одно поражение за другим и, в конце концов, перестал существовать как боевая сила. Большая часть корабельного состава была уничтожена, а часть кораблей интернирована в разных портах.

Командовал русским флотом с 1881 года генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович. Он получил звание вице-адмирала за несколько морских путешествий, совершенных им в юные годы; о морских сражениях великий князь не имел никакого понятия. В то же время, все гурманы Петербурга знали великолепную французскую кухню, которую держал при своем дворе Алексей Александрович. Знатоки ставили кухню великого князя выше императорской. При нем русский флот забыл о маневренной морской войне и разучился прицельно стрелять. Недаром адмирал С. О. Макаров, приняв командование Тихоокеанским флотом в феврале 1904 года, приказал немедленно раздать всем командирам кораблей свой учебник по тактике военно-морских операций. Командовать флотом Макарову суждено было всего лишь месяц… Он погиб вместе с броненосцем «Петропавловск», подорвавшись на японской мине. Вместе с адмиралом погибли 650 русских матросов.

Наземные операции русской армии в Корее и Маньчжурии отличались такой же бездарностью командования, как и на морском театре военных действий. Николай II учредил на дальневосточном театре необычное в военной практике двойное командование: при главнокомандующем адмирале Е. И. Алексееве был еще командующий сухопутными войсками в Маньчжурии. Пост этот император доверил военному министру генералу А. Н. Куропаткину. Все сухопутные сражения русско-японской кампании имели один и тот же тактический рисунок: наступательные, активные действия с японской стороны и пассивные, оборонительные с русской. Бои шли при подавляющем превосходстве японской артиллерии, причем оказалось, что в русской армии артиллеристы не умели стрелять с закрытых позиций и не владели техникой артиллерийского наблюдения.

В итоге русская армия терпела поражение за поражением: в декабре 1904 года капитулировал Порт-Артур, в плен сдались более 30 000 солдат и офицеров; тяжелые поражения армия потерпела под Лаояном, Шахе и Мукденом с массой пленных, убитых и раненых. В июле 1905 года японский десант захватил Сахалин, русские войска на острове капитулировали. Войну можно было заканчивать, но, как ни странно, такая мысль родилась не в голове российского императора и не в Доме Романовых, а в кабинете президента Соединенных Штатов Америки.

После Цусимского сражения, когда военные аргументы России были исчерпаны, президент Рузвельт проявил инициативу в деле прекращения конфликта. Посол США в Петербурге Джордж фон Лангерке-Мейер 27 мая 1905 года вручил министру иностранных дел Ламсдорфу ноту, в которой, в частности, говорилось: «Президент полагает, что настало время, когда в интересах всего человечества он должен приложить усилия к тому, чтобы остановить внушающий ужас прискорбный конфликт, происходящий в настоящий момент». В благожелательном послании президента содержался, однако, прозрачный намек на то, что наступила последняя возможность на проведение двусторонних переговоров Россия—Япония и на горизонте международное вмешательство. Военный ареопаг Романовых, составленный из великих князей и нескольких военных деятелей, обсудив обстановку, рекомендовал императору немедленные переговоры.

В курортном Портсмуте, на Атлантическом побережье США, российская и японская делегации после серьезных разногласий все же нашли формулу мирного договора. Характер переговоров вызвал удивление в Англии, Times возмущенно писала: «Нация, безнадежно битая в каждом сражении войны, одна армия которой капитулировала, другая обращена в бегство, а флот погребен морем, диктовала свои условия победителю». Действительно результат оказался весьма мягким для России, но все дело было в хорошей информированности главы русской делегации С. Ю. Витте о состоянии финансов сторон. Для Японии война оказалась дороже, чем предполагали, и Витте искусно это обстоятельство использовал. Николай II записал в Дневнике 17 августа 1905 года: «Ночью пришла телеграмма от Витте с известием, что переговоры о мире приведены к окончанию. Весь день ходил как в дурмане после этого…». Незадачливый монарх ощутил огромное облегчение…

Одновременно с внешнеполитическими опытами Николая II, развивался другой сюжет, не менее опасный по своим последствиям. Неуверенно чувствовавший себя на троне император стал исподволь формировать вокруг себя то, что Витте в своих мемуарах нелестно называл «камарильей». На самом деле, это были вполне реальные персонажи, как правило, из высшей знати, компетентные в пределах собственных семейств, но до мозга костей преданные монархической идее. В своем верноподданническом запале эти люди превосходили даже самого монарха, готовые на все ради сохранения своего «поместно-дворянского» статус-кво. Таких было много, они толкались у трона за место, оставалось только отбирать лучших. По этому поводу императрица Александра Федоровна жаловалась своей сестре принцессе Виктории Баттенбергской: «Бедный Никки, ему приходится сейчас так нелегко. Если бы его отец общался в свое время с большим количеством людей, он мог бы собрать лучших из них вокруг своего сына, и сейчас у нас были бы необходимые кандидатуры на самые важные посты. Теперь же просто не из кого выбирать: одни слишком стары, другие слишком молоды».

Николая действительно знали только в Преображенском полку, и кадровый голод реально имел место. Петербургские литературно-академические круги попытались как-то помочь монарху в этом направлении и образовали некое культурно-бытовое общество с красивым названием «Русское собрание». Председателем Совета общества избрали князя Д. П. Голицына; в Совет вошли профессор Академии Генштаба А. М. Золотарев, издатель А. С. Суворин, писатель Н. А. Энгельгардт, князь М. Н. Волконский. Состав «Русского Собрания» был, однако, слишком элитарен и академичен для полковника Романова, и плотного взаимодействия «Собрания» с императором не состоялось.

К началу 1905 года на волне непрерывных поражений России на Дальневосточном театре военных действий сформировался настоящий фронт, противостоящий Дому Романовых и составленный из нескольких политических партий. Разношерстные по составу, эти партии имели общую, среди прочих, программную установку на ликвидацию в России монархического режима. Такой политический расклад был известен как монархической семье, так и всему Дому Романовых, но особой тревоги почему-то не вызывал. Между тем оснований для беспокойства становилось все больше, но спецслужбы режима демонстрировали удивительную беспомощность. На вооружении политической полиции находились все те же приемы из арсенала Третьего отделения С.Е.И.В. Канцелярии: перлюстрация писем, наружное наблюдение и многочисленная «секретная агентура».

Жизнь непрерывно усложнялась, возникло новое оружие политики со спокойным внешне названием «деньги в свободном обороте», породившее невидимое глазу противостояние, в котором вскрытие частной переписки, слежка из-за угла и доносы были совершенно бесполезны. Политическая полиция Романовых, как и весь монарший Дом, просто не располагали такого рода инструментом, как финансовый мониторинг, и, соответственно, подготовленными аналитиками. Единственным специалистом в этой области в правительстве был С. Ю. Витте, но его никто не слушал. Когда Витте высказывал свою точку зрения, она воспринималась как высокомерие чужака, да еще опьяненного жаждой власти, а не как мнение высокого профессионала.

Романовы продолжали поощрять погромы «инородцев» и придумывать для них новые ограничения, зарабатывая на дешевом патриотизме. В итоге проспали, как незаметно против их «величия» ополчился весь финансовый мир: все без исключения партии антимонархического толка получили устойчивое финансирование; в обществе появилась новая, хорошо оплачиваемая специальность — «революционер», с излишней добавкой в названии «профессиональный».

Наиболее успешной, а главное результативной, оказалась ПСР — партия социалистов-революционеров (эсеров), на счету которой уже имелись убитые министры (Н. П. Боголепов, Д. С. Сипягин и В. К. Плеве) и несколько губернаторов. Новый 1905 год эсеры отметили невиданной массовой провокацией — организацией шествия рабочих к Зимнему дворцу с целью вручения царю коллективной петиции. Для этого выбрали созданное еще год назад в Петербурге «Собрание русских фабрично-заводских рабочих».

«Собрание» через своего лидера, священника Георгия Аполлоновича Гапона, контролировалось Департаментом полиции и являлось вполне легальной организацией. Сам Гапон получал в департаменте полиции твердый оклад и управлял «Собранием» в ручном режиме. Большинство исследователей, в том числе советских, считают, что Гапон не имел собственных «идеологических замыслов», что совершенно справедливо, так как замыслы Георгия Аполлоновича не поднимались выше обычных схем мошенника средней руки, черпавшего из любого источника, который предлагался в каждый отдельно взятый момент. Единственным человеком, от которого Гапону не удалось получить денег после душевной беседы, был В. И. (Ульянов) Ленин. Владимир Ильич, почувствовав подвох, отделался символическим подарком, брошюрой из-под собственного пера, «Две тактики социал-демократии в демократической революции» с авторской надписью.

В начале января 1905 года началась забастовка рабочих Путиловского завода, и «Собрание» под руководством Гапона, естественно, подключилось к интересной теме. Именно в этот момент в близком окружении Гапона появился некто П. М. Рутенберг, инженер Путиловского завода, член ПСР. Конфликт с заводской администрацией можно было легко уладить, но «ручной» Гапон вдруг повел себя не по правилам. Откуда ни возьмись, появились сначала абсолютно невыполнимые требования к администрации, а потом целая петиция из политических требований. К забастовке Путиловского завода присоединились еще несколько предприятий Петербурга. Дело приняло серьезный оборот. К Гапону с просьбой прекратить забастовку обратился градоначальник Фулон, но было поздно — его новый приятель Рутенберг перехватил инициативу.

В эти напряженные дни Рутенберг и Гапон все время были вместе. Советские исследователи январских событий 1905 года утверждают, что текст петиции бастующих рабочих написал сам Гапон, а действия рабочих были абсолютно стихийными, но даже поверхностное изучение документов показывает совсем другую картину. Петиция, написанная в стиле «челобитной» функционером партии социалистов-революционеров Рутенбергом, представляла собой изложение программы партии, начиная с требования созыва Учредительного собрания. Кроме этого, рабочие требовали «отделения церкви от государства», «отмену косвенных налогов», «отмену выкупных платежей, дешевый кредит и передачу земли народу». В целом петиция, по выражению одного профессионального революционера, больше напоминала «приглашение к самоубийству».

Затем Рутенберг подбросил Гапону идею организации шествия рабочих с петицией к Зимнему дворцу. Гапон воспринял идею шествия как свою и даже добавил от себя несколько творческих деталей: портрет царя в голове колонны, знамена и хоругви. Власти оказались бессильны воздействовать на провокационную затею: император в Петербурге не появился, и в столице всем распоряжался великий князь Владимир Александрович.

Утром 9 января колонны рабочих из разных районов Петербурга двинулись в общем направлении к Дворцовой площади. На всех маршрутах их встретили войска, и по толпе был открыт залповый огонь. Властям не пришло даже в голову принять петицию для ознакомления. Два новых друга, Гапон и Рутенберг, находившиеся в одной из колонн, в суматохе скрылись и через некоторое время оказались в Европе. Итог побоища, по общему мнению, составил несколько сот жизней и был записан единогласно на счет Романовых. Провокация удалась — мировое общественное мнение негодовало.

После январских событий последовал громкий теракт, организованный ПСР в Москве 4 февраля. На Сенатской площади Кремля бомбой, брошенной в карету, был убит великий князь Сергей Александрович, брат Александра III, генерал-губернатор, прогнавший из Москвы еврейских ремесленников и построивший Мытищинский водопровод. Семья Романовых была потрясена, но осознать пагубность своего курса так и не смогла. Обстановка накалялась, и Николай II не решился даже присутствовать на похоронах любимого дяди.

Происходящее в России привлекло в страну деятелей, желавших попробовать свои силы в реальной политике. Это была новая волна политиков, имевших хорошие связи в финансовых кругах, креативных в части манипулирования общественным сознанием и настроенных решительно против Дома Романовых в качестве единственной руководящей силы.

Советские исследователи предпочитают обсуждать только политиков, ориентированных на марксизм, таких как А. Л. Гельфанд (Парвус), Л. Д. Троцкий (Бронштейн) или В. И. Ленин (Ульянов), забывая, что в 1905 году они были деятелями даже не второго ряда, о которых мало кто знал. Между тем в России набирали силу начинающие политики, предпочитавшие идею парламентской, конституционной монархии как наиболее естественной формы правления. Школа такого направления общественного мышления формировалась вокруг журнала «Освобождение» П. Б. Струве, выходившего в Гайсбурге, а затем в Париже. Одним из авторов «Освобождения» был московский историк П. Н. Милюков. Советская историография называла это имя мельком, и только в общем контексте, тогда как роль этого человека в событиях 1905 года была едва ли не решающей.

Приват-доцент Московского университета Милюков был известен своей оригинальной диссертацией, посвященной анализу государственного хозяйства в России времен Петра I. Затем последовали капитальные работы «Очерки русской культуры» и «Главные течения русской исторической мысли». Как ученый с широким кругозором и оригинальным мышлением, Милюков был замечен президентом Чикагского университета Сэмюэлем Харпером, который и пригласил его в Америку читать курс лекций «Россия и ее кризис». Работу Милюкова в Чикаго финансировал миллионер Чарльз Ричард Крейн, вхожий в руководящие круги США.

Находясь в США, Милюков не только рассказывал американцам о жизни в России под прессом монархии, но и учился сам. Русского историка познакомили с технологией стачечной борьбы профессиональных союзов, объяснили особенности отраслевой стачки и источники ее финансирования. Такие известные организации, как Американская федерация труда (АФТ) или Американский союз железнодорожников, накопили большой опыт борьбы за улучшение жизни работников. Эти структуры не ставили своей целью свалить президента Соединенных Штатов, но действовали под общим лозунгом «Честная плата за честный труд». Отраслевая стачка была их самым эффективным оружием. Профессор истории Милюков, проработав в Америке два года, приобрел навыки политтехнолога, которые пригодились ему сразу по возвращении в Россию.

Вполне разделяя идеи журнала «Освобождение» Петра Струве, Милюков предложил новую тактику политической борьбы по примеру американских профсоюзов, только с опорой не на пролетариат, как предлагали марксисты из группы Плеханова, а на профессиональную интеллигенцию. Милюков творчески переосмыслил методы АФТ в применении к России: стачка будет более эффективной, если рабочие места покинут специалисты. Следуя этому направлению, партия «Союз освобождения» уже с конца 1904 года инициировала создание профессиональных союзов адвокатов, инженеров, медперсонала, железнодорожных и почтово-телеграфных служащих.

Милюков вернулся в Россию в апреле 1905 года и сразу включился в творческую работу. Вместе с ним в Россию прибыл некий фонд, без которого блестящие успехи профессора истории совершенно необъяснимы. История умалчивает, какую роль в этих событиях играл Ричард Крейн со своими политическими и финансовыми возможностями. Ничего об этом не сказал и сам Милюков в своих мемуарах, только уже в мае 1905 года вновь созданные профсоюзы специалистов собрались в Москве на объединительный съезд. На съезде председательствовал Милюков, он же был избран главой Центрального бюро общероссийской организации «Союз Союзов». Понятно, что это был российский аналог американской «АФТ», но отличавшийся своей политической направленностью. Проведя еще два съезда (в мае в Москве и в июле в Териоках) «Союз Союзов» быстро расширил базу поддержки путем объединения с земскими и крестьянскими организациями.

Николай II к августу 1905 года попал в незавидное положение: внутри страны прямо на глазах формировалась широкая либеральная оппозиция; во внешней сфере, как дамоклов меч, висели мирные переговоры с Японией. Нервы монарха не выдержали, и 6 августа 1905 года он издал Манифест об учреждении Государственной думы. В Положении «О Государственной Думе» предусматривались настолько ограниченные права этого исключительно совещательного органа, с депутатами, представляющими в основном собственников, что вся российская общественность восприняла этот жест Романовых как издевательство. В ответ «Союз Союзов» начал готовить общероссийскую стачку.

Из Портсмута в Петербург 15 сентября вернулся С. Ю. Витте. Россия получила желанный мир и ждала от Витте нового чуда, но уже на родине. В начале октября разразилась всеобщая забастовка. Обстановку в Петербурге хорошо изобразил начальник охранного отделения генерал А. В. Герасимов: «Вскоре после возвращения Витте из Портсмута вспыхнула октябрьская забастовка... Вся жизнь остановилась. Не было электричества, не подавали газа, не шли конки. Бастовали все: городские и земские управы, банки, магазины, даже чиновники в правительственных учреждениях. Забастовка, распространившаяся по всей стране, отрезала Петербург от всего мира. Бастовали и почтово-телеграфные служащие. В петербургской полиции также началось движение в пользу забастовки. В одном участке городовые и надзиратели отказались от несения полицейских обязанностей».

Страна массовым порядком отказывала Романовым в доверии. Собственно, выбор у Николая II был небольшой — либо военная диктатура, либо политические уступки. На роль диктатора охотников не нашлось, так как массовое насилие и неизбежную кровь диктатору пришлось бы взять на себя. Начались напряженные совещания в Петергофе, где постоянно находился император, с участием Витте, А. Г. Булыгина, Д. Ф. Трепова, и И. Л. Горемыкина. В совещаниях участвовал великий князь Николай Николаевич.

Граф Витте 9 октября предложил свою программу действий, изложив ее в отдельной записке на имя императора. Существо программы укладывалось в два одновременных и давно назревших действия: «а) дарование законодательных прав Государственной думе и б) дарование свободы слова, собраний, совести и неприкосновенности личности». Витте предлагал императору утвердить программу для исполнения правительством. Николай II усмотрел в таком порядке действий простую передачу власти в руки правительства и настаивал на даровании всех прав и свобод народу непосредственно императором через соответствующий манифест. После серии консультаций с разными лицами и в разном составе, Николай II решился на Манифест.

Параллельно император вел еще и другие переговоры, совершенно секретные, с участием германского императора Вильгельма. В эти переговоры, кроме членов семьи и ближайшего окружения, был посвящен Д. Ф. Трепов. Отголоски этих переговоров стали известны много позже из воспоминаний начальника Петербургского охранного отделения А.В. Герасимова: «В эти дни я от Трепова узнал, что Вильгельм прислал Государю письмо с предложением в случае опасности переехать к нему в Германию…Трепов передавал мне, что в связи с получением предложения кайзера при Дворе шли большие споры. Придворная партия, противница реформ, высказывалась в пользу отъезда Царя. У Трепова было колеблющееся настроение. Он не знал, какой совет подать Государю».

По-видимому, предложение кайзера было все же принято, как сейчас говорят «в первом чтении», так как в Дневнике Николая II за 1905 год, имеются две красноречивые записи:

«20-го октября. Четверг.11-я годовщина горестной кончины безгранично любимого Папá. В 10 час. поехали на панихиду. Все утро был занят. Морской агент Гинце прибыл с двумя герман. миноносцами из Мемеля с почтой посольства. Завтракал Извольский, кот. вчера привез мне письмо от Мамá из Дании. Гуляли. Стоял туман, было очень тепло и тихо. Занимался. Принял Фредерикса и Николашу. Обедали: он, Милица и Стана.

23-го октября. Воскресенье. Тихий серый день, слегка морозило. Прибыла вторая пара германских миноносцев; оба командира представлялись после завтрака. Принял Николашу и Витте. Гулял два раза. Вечером занимался. Стана обедала и провела вечер».

Подготовка к эвакуации, таким образом, шла полным ходом. Кроме этого, император, как глава семьи и заботливый отец, еще загодя начал операцию по переводу ряда активов семьи в Германский Имперский банк через Банкирский Дом «Мендельсон и К*».

Николай II подписал Манифест о даровании российскому народу прав и свобод 17 октября, одновременно была подписана программа работы правительства, а уже 20 октября граф Витте был назначен первым премьер-министром, с правом формирования большей части кабинета.

Ликованию либералов не было предела. Ощущение полной победы лишило многих, в том числе их лидера Милюкова, элементарного прагматизма. Он как будто забыл, что вся полнота власти продолжала находиться в руках императора. И произошло невероятное — люди, взошедшие вместе со своим вождем к вершине, которым только и оставалось, что установить победоносный флаг, вместо этого устроили бессмысленный митинг.

Витте приступил к формированию кабинета министров и обратился к победившим либералам с предложением сотрудничества. Он вызвал телеграммами для переговоров руководителей только что созданной в Москве партии конституционных демократов (П. Н. Милюков, И. В. Гессен, Л. И. Петражицкий). К переговорам по составу кабинета привлекались и деятели формировавшейся партии «Союз 17 октября» (А. И. Гучков, М. А. Стахович, Д. Н. Шипов). Витте встречался с либералами в своем кабинете в Зимнем дворце; беседы проходили как с группами единомышленников, так и персонально. Как правило, диалог строился по одной и той же схеме: либеральная сторона озвучивала одни и те же лозунги («Долой самодержавие» или « Созыв Учредительного собрания), а премьер объяснял посетителям, что предстоит длительная перестройка всего российского общества. С пустыми руками пришел в кабинет Витте и лидер кадетов Милюков. Его советы «составить деловой кабинет» или «опубликовать конституцию» были советами скорее публициста, чем политика.

Выдающийся финансист Витте, получивший полувластный карт-бланш, сразу начал с ошибки на политическом поле. Вместо того чтобы потребовать немедленного отъезда Николая II из страны с целью получения в свои руки всех рычагов власти, он втянулся в бесплодные переговоры с либералами и терял драгоценное время каждый день и час.

Кульминация пьесы, которую потом назвали «Революцией 1905 года», наступила именно в эти две недели после подписания Николаем II «Манифеста 17 октября». Императорский Двор во главе с монархом сидел на чемоданах для немедленного отъезда в Германию. В это время премьер-министр Витте и кучка «победивших» либералов, вместо того, чтобы дать отъезду царской семьи за границу «зеленый свет» путем совместного обращения к монарху с просьбой покинуть страну, принялись надувать щеки, изображая друг перед другом свою значимость. Император и весь Двор внимательно следили за говорильней, развернувшейся в кабинете премьера в Зимнем дворце. Убедившись в том, что Витте бессилен договориться с либералами, Романовы принялись распаковывать чемоданы и постепенно втягиваться в борьбу за власть. Им удалось, в конце концов, отстранить от власти и самого незадачливого политика Витте, и либералов с их демократическими иллюзиями.

В допущенной когда-то политической глупости мало кто сознается. Не сознался в ней и граф Витте в своих воспоминаниях. Выдающийся либерал П. Н. Милюков, хотя и не высказывал в своих воспоминаниях сожаления по поводу своих «октябрьских заблуждений», но, оценивая в душе шанс, выпавший ему в 1905 году, вряд ли не испытывал чувство досады. Дом Романовых, в свою очередь, чудом зацепившись за русский берег в октябре 1905 года, упустил реальную возможность стать символом конституционной России путем известного приема — «уйти, чтобы остаться».

Список использованных источников:

1. «Дневник А. Н. Куропаткина», Красный архив, Т. 2, 1922 г.

2. Русско-японская война. 1904—1905 гг. Действия флота. Документы,

Вып. 2, СПБ., 1911 г.

3. Красный архив, Т. VI, 1924 г.

4. Красный архив. Т. 3(28). 1928 г.

5. Герасимов А. В. «На лезвии с террористами», Париж, 1985 г.

6. Дневник императора Николая II. 1894—1918 гг. Т. 1, Т. 2, М., 2011, 2013 гг.

7. Милюков П. Н. Воспоминания (1859—1917). Т. 1, Т. 2, М., 1990 г.