Кто победил?

История вооруженной борьбы на Восточном фронте в годы Второй мировой войны до сих пор остается в центре внимания исследователей и публицистов, вызывает ожесточенные споры и, с учетом историографических достижений последних тридцати лет, требует концептуального переосмысления. Не менее остро обсуждается вопрос о значении советско-германских договоров 1939 года и позиции руководителей ВКП(б) во главе с И. В. Сталиным для начала нацистской агрессии.

Рейхсканцлер А. Гитлер, имперский министр иностранных дел И. фон Риббентроп, рейхсляйтер А. В. Розенберг, генерал-полковник Г. Гудериан в разное время утверждали, что первый Московский пакт 23 августа 1939 года устранил потенциальную угрозу с Востока и обеспечил Германии спокойный тыл, создав необходимые условия для ведения активных операций в Европеⁱ. Когда осенью 1939 года Третий рейх еще в одиночку начал боевые действия против Польши, Великобритании и Франции, значительные силы Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА), развернутые на Западе СССР (73 дивизии или более 2,4 млн человек, более 6 тыс. танков и танкеток, почти 5,5 тыс. орудий и более 3,7 тыс. самолетовⁱⁱ), не только занимали позицию благожелательного нейтралитета, но и оказали Вермахту существенную помощь в ликвидации и пленении Войска Польскогоⁱⁱⁱ. Схожим образом в 1939—1940 гг. высказывались секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин и председатель Совнаркома СССР, нарком иностранных дел В. М. Молотов^iv.

Поэтому уместно предположить, что подлинный смысл первого пакта о ненападении заключался в сознательном отказе членов Политбюро ЦК ВКП(б) — главного руководящего и властного органа Советского Союза — от начала боевых действий против Германии в 1939 году, благодаря чему в тот момент нацисты избежали катастрофической для них войны на два фронта, получили возможность усилиться за счет побежденных стран и приобрести союзников. Разграничение восточноевропейских «сфер влияния», включая раздел Второй Речи Посполитой, становилось лишь платой Гитлера за сталинский нейтралитет, сохранявшийся, однако, лишь до определенного момента в соответствии с ленинской доктриной^v.

В качестве прямого следствия дискуссии о характере советской внешней политики 1939—1941 гг. в научной и публицистической литературе более тридцати лет продолжается полемика о целях стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР в последние предвоенные месяцы и конечных планах руководителей ВКП(б). «Гитлер никогда не понимал марксистов», — подчеркивал пенсионер Молотов в частной беседе в 1971 году^vi.

Один из перспективных подходов к объективному и всестороннему изучению Второй мировой войны заключается в том, чтобы рассматривать реалии советско-германского противоборства в тесной связи с событиями, происходившими на других театрах боевых действий. Военные усилия стран-участниц антигитлеровской коалиции имели огромное значение для сохранения большевистской власти и Советского Союза, который сражался не в изоляции от остального мира, а был неотъемлемой частью огромного международного «пула» (от англ. pool — котел). Общим местом в рассуждениях многих историков и политиков остаются традиционные тезисы о решающем вкладе СССР в победу коалиции. Действительно, сражаясь на Восточном фронте, войска Красной армии разгромили или пленили 607 дивизий противника, в то время как западные союзники — лишь 176^vii. При этом не акцентируется внимание на том бесспорном факте, что глубокий сибирский и дальневосточный тыл СССР оставался в безопасности, так как основная часть вооруженных сил императорской Японии увязла в безнадежной войне в Китае и на Тихом океане.

Западные союзники не только внесли ощутимый вклад в разгром сухопутных сил государств Оси, но и уничтожили более половины вражеской авиации, почти весь флот, обеспечили абсолютное материальное превосходство антигитлеровской коалиции над врагом. С 1942 года англо-американцы отвлекали значительные немецкие ресурсы от Восточного фронта, вынуждая Германию вести тяжелую и безнадежную борьбу на море и в воздухе. «На территории рейха и на западных театрах военных действий небо охраняли десять тысяч зенитных орудий, — свидетельствовал бывший имперский министр вооружений и военного производства А. Шпеер. — Эти зенитки мы могли бы использовать в России против танков и других наземных целей и, если бы не новый фронт — воздушный фронт над Германией, — удвоили бы количество противотанкового оружия. Более того, в зенитных войсках теперь служили сотни тысяч молодых солдат. Треть оптических предприятий была занята выпуском орудийных прицелов для зенитной артиллерии. Около половины заводов электронной промышленности производили радары и коммуникационное оборудование для защиты от авиабомбардировок. По этим причинам, несмотря на высокоразвитую электронную и оптическую промышленность, оснащенность немецких фронтовых частей современным оружием отставала от оснащенности армий западных союзников»^viii. Тем самым облегчалось положение Красной армии.

Огромное значение для боеспособности СССР имела и знаменитая помощь по «ленд-лизу». Так, например, только по I (Московскому) протоколу, с 1 октября 1941 года до 1 июля 1942 года союзники доставили в СССР 2609 самолетов, 3351 танк, 1523 танкетки, 614 пушек, 1676 противотанковых ружей, 37 779 грузовиков и «джипов», 392 тыс. тонн продовольствия, а сверх взятых обязательств — 8 боевых кораблей, 61 тыс. пистолетов-пулеметов, 4338 тракторов, 1872 станка, 157 радаров, 1,7 тыс. радиостанций, 52 068 полевых телефонов, 9 тыс. тонн семян^ix и т. д. Можно задаться неизбежным вопросом: если бы перечисленные поставки не поступили в указанный период, то с какими итогами завершился бы первый год войны для СССР? «Каждая нация вносила в „резервуар“ то, в чем нуждалась коалиция, что традиционно составляло доминанту вклада в войну каждого из союзных государств, — отмечал профессор М. Н. Супрун. — Обратно оно получало то, что ему было необходимо для ведения войны. Главным арсеналом оружия, военных материалов и продовольствия стали могущественные в экономическом отношении Соединенные Штаты. На них пришлось 4/5 всех военно-экономических поставок»^x. Поэтому конечная победа 1945 года стала результатом соединенных усилий стран антигитлеровского блока.

Героические легенды и реальность

Кроме постановки и комплексного изучения сложных проблем и вопросов советско-германского противоборства в контексте общей истории Второй мировой войны не меньшее значение имеет опровержение устойчивых мифов, сложившихся под влиянием пропаганды Коммунистической партии. Поэтому важным событием в историографии начального периода войны рецензент считает публикацию новаторского исследования генерал-майора запаса Владимира Ивановича Городинского «Правда истории или мифология?», посвященного службе пограничных войск НКВД СССР в 1941 году. Особое значение приобретает тот немаловажный факт, что книга, насчитывающая 560 страниц, принадлежит перу кадрового офицера погранвойск КГБ СССР, выпускника Военно-политической академии им. В. И. Ленина. Тем не менее, вопреки всем идеологическим установкам, автор проявил гражданское мужество, попытавшись перейти своеобразную запретную линию и преодолеть стереотипные представления, десятилетиями формировавшиеся в массовом сознании.

Генерал Городинский поставил своей целью свободно искать истину, а не воспевать подвиги, зачастую мифологизированные, и уж тем более не восхвалять деятельность ведомственной организации, главные задачи и смысл существования которой почти сто лет назад внятно разъяснил ее создатель и первый руководитель. «Слуга партии и борец партии»^xi, — так откровенно называл Ф. Э. Дзержинский органы ВЧК-ГПУ, защищавших неприкосновенность власти, собственности и привилегий партийной номенклатуры. В своей практической работе «слуги партии» использовали широкий набор оперативных инструментов. Например, 5 ноября 1926 году начальник контрразведывательного отдела Приморского губернского отдела ГПУ Шнеерсон направил начальнику 53-го погранотряда Панову служебную записку: «Посылаю тебе мышьяк 25 грам. Им можно отравить 100—150 человек. Исходя из того, ты можешь соразмерить, сколько нужно на каждого человека. На глаз нужно маленькую щепотку. Держать мышьяк нужно в темном месте. С коммунистическим приветом»^xii.

Организация выглядела страшноватой, а реальная история с трудом соответствовала легенде. Поэтому неудивительно, что поставленные проблемы и установленные факты, о которых в деликатно-осторожной форме сообщил читателям Городинский, вызвали раздражение и гневные отклики наследников Дзержинского. «В их статьях очень много грязных и необоснованных выпадов против меня лично, что свидетельствует об отсутствии у моих оппонентов вразумительных ответов на поставленные вопросы», — отметил Городинский (с. 478)^xiii. Чем же не угодил кадровый пограничник отставным политработникам и заслуженным пенсионерам, в свое время бесславно потерявшим Советский Союз и КПСС, но до сих пор не утратившим идеологической бдительности?

Книга генерала Городинского состоит из краткого вступления, шести основных глав, заключения в виде ответов оппонентам и документального приложения. В начале исследования автор справедливо обратил внимание на причины популярности мифотворчества и псевдоисторической литературы, не имеющей отношения к науке, связывая их с текущей политикой (с. 18—19), властным запросом на национал-большевистскую по смыслу идеологию и риторику. В своих суждениях Владимир Иванович солидарен с российскими учеными, критикующими пока модные сталинославие и апологию органов госбезопасности^xiv.

Вместе с тем, к сожалению, генерал Городинский не совсем последователен в оценках конкретных результатов социальной политики руководителей ВКП(б) в предвоенное десятилетие, особенно когда признает, что «антисоветские настроения были присущи и некоторой части личного состава Пограничных войск» (с. 54). А что послужило их причиной? Ответ лежит на поверхности: ставшая к концу 1930-х гг. явной ложь большевистской пропаганды и крах иллюзий у многих «подсоветских» людей, включая тех, кто некогда искренне принял революцию и в годы Гражданской войны пошел сражаться «за землю, за волю, за лучшую долю»^xv. Как рассуждал осенью 1937 года беспартийный красноармеец 40-го пулеметного батальона (Киевский военный округ) М. И. Гаренко, «правды нет, газеты все врут, зачем их читать», «колхозники на свои трудодни ничего не получают, дохнут с голода, а то, что наша печать пишет, что колхозники живут зажиточно — это вранье»^xvi. Подлинная цена создания колхозно-лагерной деспотии и сталинской «державности» — это демографическая катастрофа 1930-х гг. и гибель более 8,5 млн человек за предвоенное десятилетие, в абсолютном большинстве крестьян и колхозников: почти миллион раскулаченных и членов их семей погибли во время депортаций и в спецтрудпоселках, около семи миллионов — от голода 1932—1933 гг., около полумиллиона заключенных — на этапах, пересылках, в лагерях, тюрьмах и колониях ГУЛАГа, как минимум 726 тыс. «контрреволюционеров» ударными темпами были уничтожены органами ОГПУ-НКВД^xvii. Без констатации этого бесспорного факта нельзя установить причинно-следственные связи человеческого поведения, а описание истории СССР 1930-х — начала 1940-х гг. становится неполным и искаженным.

При этом автор понимает сложность поставленной проблемы: сравнивая ситуации двух мировых войн, он рискнул назвать более высоким уровень профессионализма и морально-психологической стойкости чинов Русской Императорской армии по сравнению с военнослужащими РККА (с. 417). Такой же вывод сделан в пользу русских, а не советских пограничников (с. 464—466). Интересны и приведенные Городинским фактические сведения о побегах за границу в 1940—1941 гг. военнослужащих РККА и погранвойск НКВД (с. 456—457).

Можно согласиться с тем, что в результате гитлеровской агрессии летом 1941 года Советский Союз оказался «потерпевшим от преступления» (с. 197), но в то же время преступно-репрессивных действий руководителей ВКП(б), от которых пострадали миллионы людей^xviii, указанное обстоятельство никак не дезавуирует. Жертвой в очередной раз стал закрепощенный и замученный колхозами народ, но не большевики. Сталин и другие представители высшей номенклатуры ВКП(б) не только предоставили нацистам возможности — вплоть до установления общей линии государственной границы — и благоприятные условия для накапливания сил с целью нападения на СССР, но и в результате последующей тяжелейшей войны навязали однотипные режимы народам Восточной Европы. Тем самым они все же создали «мировую социалистическую систему» и частично реализовали свои внешнеполитические замыслы, о которых рассуждали в 1939 году^xix.

Критические отзывы Городинского вызвал ряд сомнительных сочинений. Естественно, что так называемый «дневник Берии» — не более чем заурядная фальшивка, и даже нет оснований считать ее хорошо состряпанной (с. 21). Воссоздание подлинной истории погранвойск НКВД в первые дни и недели войны, с точки зрения автора, затрудняет узкий круг источников. «Источниковая база <…> очень бедна и однообразна, а в ряде случаев сильно искажена. Встречаются даже примеры явной фальсификации в документах», — отмечает исследователь, указывая на преимущественное использование ведомственными историками воспоминаний и сомнительных по аутентичности официальных отчетов о боевых действиях (с. 56, 75). Абсолютное большинство донесений и сводок погранотрядов и комендатур первых дней войны либо не сохранилось, либо оказалось захвачено немцами (с. 59). Вопросы вызывает даже численность личного состава погранвойск НКВД на Западе СССР к 22 июня: оценки колеблются в диапазоне от 87,5 тыс. до 127 тыс. человек (с. 38).

Героическая легенда о значительных потерях войск Вермахта в боях с пограничниками, якобы уничтожившими 22—24 июня более 100 тыс. немецких солдат и офицеров и одну танковую дивизию (с. 20, 288), по мнению Городинского, не выдерживает критики: «На ряде участков западной границы вражеские войска вообще не заметили какого-либо сопротивления с их стороны» (с. 37). Более того, абсолютное большинство погранзастав располагались на удалении всего лишь 100—800 метров от линии границы, как правило, на открытой местности, и сразу же попали под обстрел противника (с. 114). Каким образом они могли причинить ему такой невероятный урон?.. В действительности на всем Восточном фронте Вермахт потерял убитыми около 100 тыс. человек лишь к середине августа 1941 года^xx.

Факты мужественного сопротивления пограничников Городинский стремился тщательно проверять, отделяя правду от фантазий и вымыслов (с. 274—288). Так, например, он опроверг и распространенные до сих пор легенды об уничтожении пограничниками 17-го (Брестского) отряда в ночь на 22 июня группы диверсантов из состава полка «Бранденбург-800», переброшенных через границу в товарных вагонах с двойным дном, и о том, как командование Вермахта отводило на ликвидацию всех погранзастав на Западе СССР «всего полчаса» (с. 82—84). Можно предположить, что воссоздание истории вооруженной борьбы на линии границы невозможно без тщательного изучения и анализа немецких источников, находящихся на хранении в Военном архиве ФРГ.

К какой войне готовились погранвойска НКВД?

В рамках полемики о планах сталинского руководства на лето 1941 года генерал Городинский особое внимание уделяет задачам погранвойск. Если руководители ВКП(б), Наркомата обороны СССР и Генерального штаба РККА действительно готовили глубокое вторжение в Европу, чтобы «взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма»^xxi, следовательно, как полагает автор, «и пограничные войска западных округов готовились к подобным же действиям» (с. 111). Тщательный поиск Городинским архивных источников с целью реконструкции предвоенных планов использования погранвойск на случай войны с Германией пока не дал результатов: или они до сих пор засекречены, или уничтожены в послевоенные десятилетия. «Особенно большие пустоты в исследуемых делах обнаружены за период с апреля и по конец июня 1941 года» (с. 123), то есть за последний период стратегического развертывания войск РККА на Западе.

Анализ опубликованных источников (с. 125—138), особенно в связи с подготовкой по боевому использованию погранвойск в последние дни осени 1939 года перед нападением на Финляндию, побудил автора сравнить их с мероприятиями, проводившимися накануне войны с Германией. Городинский показал: в июне 1941 года основные силы пограничных частей НКВД предполагалось использовать в качестве войск по охране тыла действующей армии. Но в таком качестве они могли решать поставленные задачи только при условии, если бы инициатива начала боевых действий принадлежала СССР. В противном случае — как и произошло 22 июня — пограничники оказались в положении атакованной стороны (с. 216—217), понесли большие потери и сыграть предназначенную им довоенную роль не могли (с. 140—141).

Генерал Городинский приводит и другие веские доказательства подготовки погранвойск НКВД к участию в наступательной операции против Германии, запланированной на лето 1941 года. В том числе — изменения структуры и штатов НКВД, органов управления войск НКВД, состава группировки погранвойск на Западе СССР, задержание увольнения в запас в декабре 1940 года 7 тыс. рядовых бойцов и военнослужащих младшего начсостава и т. д. Радикальные изменения системы за период с 1 апреля 1940 года по 20 мая 1942 года исследователь объясняет логично: войска НКВД весной 1941 года «готовились к выполнению совсем других задач, чем те, которыми они были вынуждены заниматься с началом войны» (с. 155). Важным рецензент считает введение в научный оборот сведений из «Пояснительной записки к схеме организационного развертывания конвойных войск НКВД» от 27 марта 1941 года за подписью комбрига М. С. Кривенко, временно исполнявшего должность начальника Управления конвойных войск. Их штатную численность на военное время предполагалось увеличить с 38,3 тыс. до 60 тыс. человек, планировалось развернуть 21 лагерь и 40 приемных пунктов, а возможное суточное число военнопленных оценивалось в пределах 8 тыс. — 30 тыс. человек (с. 157). Таким образом, органы НКВД собирались ежедневно брать в плен от бригады до двух дивизий противника, но в обороне захват такого количества пленных невероятен. В середине июня 1941 года на отдельных участках границы погранотряды начали передавать их под охрану и ответственность частей Красной армии, а сами приступили к передислокации в тыл (с. 162—163, 168—169).

Наконец, в контексте других известных сведений особое значение приобретает приказ № 133 НКВД от 13 января 1941 года о подготовке с 3 мая на спецотделении Высшей школы НКВД оперативных работников общей численностью в 110 человек из числа поляков, румын и чехов (с. 183), очевидно подбиравшихся по линии Коминтерна. Настоящая мера предшествовала решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 июня о формировании в РККА национальной дивизии путем переукомплектования к 1 июля поляками и лицами, знавшими польский язык, 238-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Казахстане^xxii.

В совокупности все приведенные факты позволяют ответить на вопрос о том, к какой войне летом 1941 года готовились пограничники — к наступательной войне, должной сокрушить капиталистический мир и принести народам Европы главные «достижения» сталинского социального прогресса в виде НКВД, ГУЛАГа и колхозов.

Война без триумфов

Генерал Городинский уделил особое внимание проблеме определения точного времени нападения Германии на Советский Союз. Сопоставив разные источники (с. 199—215), автор пришел к выводу о том, что посол Германской империи граф Ф.-В. фон дер Шуленбург вручил Молотову ноту с объявлением войны между 4:05 и 4:40 утра 22 июня, почти одновременно с началом боевых действий Вермахта и его союзников на западной границе СССР (с. 213). Остается невыясненным, где и когда произошли предшествовавшие «боестолкновения и бомбардировки» — между часом и тремя ночи — кто их организовывал и кто в них участвовал (с. 215, 218—220). По предположению Городинского, подобные эксцессы могли иметь место. Но к началу войны с Германией они отношения не имели, а напоминали сценарий «майнильского инцидента» перед нападением СССР на Финляндию в 1939 году (с. 228, 234, 238—241).

Крупномасштабные провокации-инсценировки в пограничной полосе, с точки зрения автора, могли дать Москве формальные основания для обвинений в адрес немецкой стороны, чтобы начать запланированное вторжение (с. 245). Версия имеет право на существование, но вряд ли к 22 июня войска РККА на Западе СССР завершили необходимую подготовку. На взгляд рецензента, реальные сроки нападения, судя по ходу происходивших мероприятий^xxiii, были назначены на первую половину или середину июля. Следовательно, организация каких-либо провокаций или инсценировок ночью 22 июня носила преждевременный характер.

Автор честно и беспристрастно попытался разобраться в истории боевых действий пограничников в первые дни и недели войны, используя источники противника (с. 271—273), указав на расхождения в немецких и советских версиях событий. В целом же обоснованность традиционных представлений «о чрезвычайно высокой боевой выучке пограничников», продемонстрированной в первые недели войны, исследователь ставит под сомнение (с. 433).

Нельзя не упомянуть и изучение генералом Городинским одной из самых актуальных военно-исторических проблем — о потерях личного состава пограничных войск НКВД в годы войны. По его оценкам, их общие потери составили чуть более 57,2 тыс. человек, в том числе 48,9 тыс. безвозвратные (погибшие и пропавшие без вести навсегда) и более 8,3 тыс. — санитарные (с. 364). В заслугу автору необходимо поставить и введение в оборот большого справочно-статистического материала и архивных источников (с. 156, 172—174, 222—223, 262—268, 292—295, 345, 362, 366—372, 377—378, 380, 382, 389, 516—558 и др.), которые в дальнейшем будут востребованы другими исследователями.

Рецензируемый труд генерала Городинского не лишен отдельных недостатков и спорных тезисов. Например, иногда при использовании фактических сведений, введенных в оборот другими исследователями, отсутствуют ссылки на справочную литературу (с. 53). Бывший военком 19-й истребительной бригады и батальонный комиссар А. Ф. Чикалов в чине майора действительно занимал должность начальника III отделения контрразведки, но не в отделе (управлении) безопасности (с. 51), а в разведотделе центрального штаба войск (ВС) КОНР, как называлась власовская армия. Там же служил и капитан Н. Ф. Лапин в должности старшего помощника начальника II отделения (агентурной разведки)^xxiv. Программа Политического центра борьбы с большевизмом (ПЦБ) бывшего высокопоставленного пограничника, комбрига И. Г. Бессонова (с. 53) требует более широкой и детальной характеристики, чтобы наглядно показать, какой видели антисталинскую Россию его сотрудники и единомышленники и, соответственно, какие черты сталинского государственно-номенклатурного капитализма, начиная со «второго крепостного права (большевиков)», вызывали у них наибольшее отторжение^xxv.

Некоторые «глухие» ссылки с указанием лишь архивного шифра (с. 37) не позволяют понять, на какие именно документы ссылается уважаемый автор. Полухудожественное сочинение «Операция „Гроза“» талантливого публициста И. Л. Бунича, восполнявшего нехватку источников своими творческими фантазиями (в студенческие годы рецензент провел в частных беседах с Буничем долгие часы), все-таки не стоит ставить в один ряд с серьезной монографией профессионального историка, д.и.н. М. И. Мельтюхова (с. 104—105). К любым источникам Бунича надо относиться с осторожностью, так как он ни в каких архивах не занимался, тем более не работал с «Особой папкой ЦК КПСС» (с. 180—181). Принципиальную установку о внезапном нападении на потенциального врага («Ныне войны не объявляют. Они просто начинаются») Сталин сформулировал не в январе 1941 года (с. 120—121), а еще в 1936 году^xxvi, и, скорее всего, она имела концептуальное значение для советской внешней политики^xxvii. Трудно признать правомерным привычное использование автором штампа «фашистский» по отношению к нацистской Германии (с. 104, 197—198 и др.). В 1920-е—1940-е гг. фашизм существовал лишь в Италии, а национал-социалистический режим Третьего рейха, имевший некоторые общие с ним черты, по целому ряду признаков все-таки существенно отличался от доктрины и практики Б. Муссолини.

Вряд ли ныне уместно и повторение замшелого тезиса брежневской историографии о том, что западные союзники «особо не спешили с открытием второго фронта в Европе» (с. 148). Антигитлеровский фронт возник в Европе в сентябре 1939 года и до лета 1941 года Вермахт все же потерял убитыми и пропавшими без вести около 100 тыс. человек^xxviii. После капитуляции Франции летом 1940 года Великобритания целый год в одиночку вела неравную борьбу с Германией, причинив ее авиации и флоту ощутимые потери. Советский Союз в то же время аккуратно осуществлял поставки в рейх стратегических материалов, в том числе нефти, цветных металлов и продовольствия. Руководители ВКП(б) предоставили нацистам возможность использовать территорию СССР в качестве транзитной зоны для беспрепятственного прохождения большей части германского экспорта и импорта^xxix, подрывая тем самым блокаду Германии и поддерживая ее военные усилия. Поэтому, строго говоря, как раз «вторым» по счету стал советско-германский фронт, открытый на Востоке 22 июня 1941 года. Вопрос о том, почему западные союзники не вторглись в Европу в 1942—1943 гг., тесно связан с реальными возможностями проведения подобной сложной операции, развертыванием и боевой подготовкой армии США, исходом грандиозной битвы за Атлантику, а также с ситуацией на других театрах военных действий, в том числе в Африке и на Тихом океане. Наконец, союзное вторжение в Италию в 1943 году привело к кризису фашистского режима и положило начало распаду гитлеровского блока. Вместе с тем все вышеперечисленные замечания второстепенны и никак не снижают ценности и значимости состоявшегося исследования.

Таким образом, генерал-майор запаса Владимир Иванович Городинский внес важный вклад в историографию предвоенных лет и начального периода войны. Изучая историю пограничных войск НКВД, он предложил с позиции специалиста взвешенный и аргументированный ответ на вопрос о том, к каким боевым действиям готовились руководители ВКП(б), чьи действия, начиная с первого Московского пакта, и внешнеполитические планы в духе авантюрной ленинской доктрины об игре на противоречиях между капиталистическими государствами не только полностью провалились летом 1941 года, но и стоили обескровленному населению СССР почти 27 млн человеческих жизней^xxx. Последствия этой народной беды и очередной демографической катастрофы большевистского периода мы переживаем до сих пор. Поэтому искреннее стремление автора быть честным вкупе с его твердым намерением внести посильный вклад в историческую дискуссию — вопреки всем наветам и облыжным обвинениям со стороны политпропагандистов, так ничего не понявших и ничему не научившихся, — заслуживают уважения коллег и признательности взыскательных читателей. Владимир Иванович отмечает в наступившем году 70-летний юбилей. Пожелаем решительному генералу здоровья, творческих свершений и твердости в защите правды.