Это не капризы ассоциативного мышления. Становление авторитарного режима в России в XXI веке и его перерастание в режим неототалитарный неразрывно связаны с усиливающимся контролем над средствами массовой информации и в последние годы — с ограничением свободы слова. Независимые СМИ и возможность критики власти там и тогда, где и когда она ее заслуживает, относятся к ключевым условиям реальной демократии. И наоборот: чем жестче авторитарная диктатура, тем очевидней превращение прессы, телевидения, а сегодня и интернета в инструмент государственной пропаганды.

А потому нет ничего удивительного в том, что в индексе свободы СМИ, ежегодно составляемом организацией «Репортеры без границ», Россия находится на 148 месте из 180, рядом с Таджикистаном, Эфиопией, Бангладеш и Южным Суданом¹. Но самое скверное в другом: почти 40 % россиян одобрили закон, предполагающий наказание за неуважительное отношение к власти, а 55 % — закон о наказании за распространение фейковой информации².

Как это начиналось

Первый президент России Борис Ельцин — фигура в политическом отношении неоднозначная. Одни упрекают его в том, что созданный им режим сильной президентской власти стал основой нынешней персоналистской диктатуры Владимира Путина. Другие видят его главную ошибку в том, что, плохо разбираясь в людях, он назначил преемником офицера КГБ, а тот, опираясь на своих коллег из госбезопасности, изменил направление политического развития страны. Но даже самые непримиримые противники Ельцина признают, что он уважал свободу СМИ.

Сам Ельцин вспоминал, например, как академик Примаков, считавшийся почему-то мудрым политиком, будучи премьером, приходил к нему с некоей «особой папкой», в которой были собраны вырезки из газет, критиковавших его и возглавляемое им правительство, и требовал принять к распустившимся журналистам жесткие меры. И Ельцину приходилось ставить на место премьер-министра, убежденного, как заметил в свое время Козьма Прутков, что «у людей, не удостоенных доверием начальства», не должно быть собственного мнения. Возможно, прав известный российский журналист Олег Мороз, не исключавший, что Примаков и стоявшая за ним группа реакционных военных и боссов ВПК готовились, придя к власти, сразу же установить контроль над СМИ. «Когда их будут преследовать неудачи в экономике, — писал Мороз, — нужно, чтобы по радио и телевидению все было замечательно: „Многомиллионный российский народ горячо приветствует мудрое руководство нового правительства“»³.

Путин, насколько мы знаем, не жаловался Ельцину на неугомонных журналистов, однако, став президентом, немедленно шаг за шагом стал устанавливать контроль над СМИ. Начал он с двух самых популярных телеканалов — НТВ, принадлежавшего Медиа-Мосту и его владельцу Владимиру Гусинскому, и ОРТ, которым владел Борис Березовский. И тот, и другой канал занимали независимую от Кремля позицию по многим острым проблемам тогдашней России. НТВ, в частности, более или менее объективно освещал вторую чеченскую войну, показывал не только победы, но и поражения российских войск, не скрывал совершенных ими преступлений. Ненависть Путина к НТВ и лично Гусинскому особенно обострилась после того, как канал рассказал о попытке взрыва жилого дома в Рязани и уличил сотрудников ФСБ в этом преступлении. Последствия не заставили себя ждать. 13 июня 2000 года, через месяц с небольшим после инаугурации Путина, Гусинский был арестован по обвинению в мошенничестве, но выпущен на свободу после того, как согласился продать все свои активы, в том числе НТВ, газету «Сегодня» и несколько журналов, Газпрому. Почти сразу же он покинул Россию и больше туда не возвращался.

Следом за НТВ наступила очередь ОРТ и Бориса Березовского, которого считают самым талантливым авантюристом на российской политической сцене 1990-х гг. В 1994 году он создал акционерное общество ОРТ (Общественное российское телевидение), получившее в собственность Первый канал. В отличие от Гусинского, в 1999 году Березовский поддерживал кандидатуру Путина в качестве будущего президента России, сыграл одну из решающих ролей в его назначении преемником уходившего в отставку Ельцина и в победе пропутинского политического блока «Единство» на парламентских выборах 1999 года. Однако весной 2000 года отношения Березовского с Путиным осложнились. Как многие только что пришедшие к власти диктаторы, Путин начал избавляться от тех, кто привел его к победе. Со своей стороны, Березовский, судя по всему, переоценил свое влияние на нового президента и его окружение. Ему не нравилась путинская идея строительства «вертикали власти». Трудно сказать, двигало ли Березовским неприятие авторитарного режима, контуры которого начали просматриваться уже в первые недели пребывания Путина в Кремле, или же он просто не вписывался в эту «вертикаль».

Летом 2000 года, сразу же после устранения Гусинского, конфликт Путина и Березовского дошел до критической точки. Поводом стала катастрофа подводной лодки «Курск» в августе 2000 года, весь экипаж которой погиб. Российские военные, как это им свойственно, постоянно врали о причинах случившегося и оказались не способны организовать спасательные работы. Путин не торопился прерывать отпуск в Сочи. Это вызвало острую критику в обществе, а ОРТ подробно информировало о происходящей трагедии. У Путина это вызывало ярость: он терпеть не может критику в свой адрес. Психологи, возможно, объяснили бы это «синдромом самозванца»: пост президента подсознательно воспринимался им как нечто незаслуженное, доставшееся не благодаря личным усилиям и достоинствам, а как результат невероятного везения или случайных совпадений. В итоге появляются тревога и страх разоблачения. Как бы то ни было, Березовскому пришлось продать акции ОРТ и эмигрировать из России.

Дело, разумеется, не ограничилось изгнанием из России наиболее влиятельных владельцев популярных телеканалов. Не теряя времени, власть начала создавать юридическую базу для уголовного преследования инакомыслящих и устранения нелояльных СМИ. Летом 2002 года в России был принят закон «О противодействии экстремистской деятельности», позволяющий, в частности, закрывать любые издания за распространение того, что суд квалифицировал как «экстремистскую» информацию. Само определение экстремизма было сформулировано весьма расплывчато, что превращало этот закон в удобный инструмент давления на СМИ и отдельных граждан, которых привлекают к ответственности за высказывания на личных страницах в социальных сетях и за репосты чужих сообщений, признанных экстремистскими. Согласно этому закону, к экстремизму относилось «возбуждение социальной розни» и «подготовка указанного деяния»⁴. «Социальная рознь» — понятие крайне неопределенное. Под него вполне попадали, в частности, критика государственного аппарата и его сотрудников или сравнение доходов высшей номенклатуры и рядовых граждан. Уличенные в этом подлежали уголовному наказанию по статье 282 Уголовного кодекса РФ, вплоть до лишения свободы на срок до пяти лет.

«Цветные революции» 2003—2005 гг. в Грузии, Украине и Киргизии вызвали в Кремле приступ паники. Российская верхушка со свойственным ей параноидальным и конспирологическим видением мира объясняла эти события влиянием некоторых относительно независимых СМИ, связанных с зарубежными пропагандистскими службами. Опасаясь возможного всплеска протестной активности в России, Путин и его окружение усилили давление на оппозицию и оставшиеся неподконтрольными Кремлю газеты и телеканалы. В большинстве своем они были переданы в собственность полностью лояльным к власти бизнесменам. В частности, один из личных друзей Путина Юрий Ковальчук создал Национальную медиагруппу, в которую вошли Газпром-медиа, РЕН-ТВ и «Петербург — Пятый канал», получивший национальный статус, что позволяет вести вещание по всей стране.

Недостаточно послушных руководителей СМИ, как, например, главного редактора «Известий» Рафа Шакирова, увольняли. Против некоторых из них были возбуждены уголовные дела. Наиболее упорных и принципиальных критиков власти убивали. Так, в июле 2003 года был отравлен депутат Государственной думы и заместитель главного редактора «Новой газеты» Юрий Щекочихин, который занимался расследованиями незаконной деятельности правоохранительных органов. Результаты вскрытия и детали его болезни до сих пор засекречены. В 2006 году в подъезде своего дома была застрелена Анна Политковская, известная жесткой критикой политики России в Чечне. Всего же в первые два президентских срока Путина в России было убито более ста журналистов в связи с их профессиональной деятельностью⁵.

В итоге к 2008 году все так называемые «традиционные» СМИ (телевидение, газеты и журналы) оказались под контролем Кремля. Одни из них, как Первый канал и «Россия», находятся в государственной собственности, другие принадлежат друзьям и доверенным лицам Путина. Аналогично обстоят дела на региональном уровне, где местные СМИ практически полностью зависят от областных и республиканских администраций. Немногочисленные независимые телекомпании и газеты, по сути, отказались от новостного и тем более политического контента, сосредоточившись на местных проблемах. Это обеспечило Кремлю полный контроль над информационным пространством.

Удушение рунета

Массовые демонстрации протеста в Москве зимой 2011—2012 гг. были с ужасом восприняты в Кремле как предвестник «цветной революции». Казалось, в России могут повториться события «арабской весны», приведшие к падению окостеневших, глубоко коррумпированных режимов в нескольких странах Ближнего Востока. Особую тревогу российских властей вызывала беспрецедентно успешная роль социальных сетей в мобилизации и координации оппозиционных выступлений. Результатом стали не только интенсификация государственной пропаганды, но и распространение контроля на независимые онлайн-источники, которые к этому времени получили в России широкое распространение. Рунет начал восприниматься как наиболее серьезная угроза для информационной монополии Кремля и стал главной целью его наступления на свободу слова.

В декабре 2013 года был принят Федеральный закон № 398-ФЗ, известный как «закон Лугового». Генеральная прокуратура получила право внесудебной блокировки интернет-ресурсов, содержащих «призывы к массовым беспорядкам, осуществлению экстремистской деятельности, разжиганию межнациональной и (или) межконфессиональной розни, участию в террористической деятельности, участию в публичных массовых мероприятиях, проводимых с нарушением установленного порядка». Эти весьма размытые формулировки (как уже говорилось, к экстремизму российская юстиция относит любую критику режима) позволили властям запрещать фактически любые сайты, использующиеся как оппозиционными политиками и журналистами, так и рядовыми гражданами. Лайки и репосты материалов, признанных экстремистскими, чреваты уголовным преследованием и тюремными сроками.

В том же 2013 году ФСБ потребовала у социальной сети «ВКонтакте» предоставить личные данные авторов и администраторов нескольких групп украинских пользователей. Генеральный директор и основатель сети Павел Дуров отказался выполнить это требование, заявив, что юрисдикция России не распространяется на украинских граждан. Затем прокуратура велела заблокировать сотни сообществ пользователей, включая сообщество Алексея Навального. Дуров опять ответил категорическим отказом, но был вынужден продать принадлежавшие ему акции компании и эмигрировать из России. Владельцем «ВКонтакте» стала компания Mail.Ru, принадлежащая близкому к Кремлю олигарху Алишеру Усманову. Больше российская госбезопасность не имела проблем ни с блокировкой сообществ, ни с получением личных данных пользователей. Более того, была создана должность заместителя генерального директора, ответственного за передачу ФСБ информации о пользователях даже без решения суда.

В июле 2014 года были приняты поправки к закону о персональных данных, по которым от интернет-компаний требовалось хранить данные российских пользователей исключительно на серверах, расположенных на территории России. Цель достаточно очевидна: ограничить в стране деятельность международных социальных сетей.

В 2015 году был принят закон, давший властям право внесудебного закрытия работающих на территории России международных и иностранных неправительственных организаций, деятельность которых признана «нежелательной». В 2015—2018 гг. к этой категории были отнесены 14 организаций, в том числе «Открытое общество» Джорджа Сороса и «Открытая Россия» Михаила Ходорковского. В ноябре 2017 года прокуратуре было предоставлено право без суда блокировать сайты, содержащие материалы «нежелательных организаций», а также «сведения, позволяющие получить доступ» к этим материалам. После этого гиперссылки на сайты и любые перепечатки материалов «нежелательных организаций», независимо от того, когда они были опубликованы, стали основанием для закрытия интернет-ресурсов.

Однако эти и другие законы, принятые в России в последние годы, не в состоянии обеспечить цензуру в рунете. История свидетельствует, что идеологическое мракобесие неспособно конкурировать с наукой. Технический прогресс обгоняет попытки Кремля взять под контроль социальные сети и информационные потоки в интернете. Это, однако, не останавливает российскую власть в ее стремлении ликвидировать свободу получения и распространения информации. В 2014 году Совет безопасности поручил правительству «озаботиться безопасностью интернета». На самом деле речь шла о том, чтобы поставить весь российский сектор интернета под контроль госбезопасности и изолировать его от всемирной сети.

После изучения технической стороны дела в исследовательских центрах ФСБ и связанных с ней научных институтах, в декабре 2018 года соответствующий законопроект был внесен на рассмотрение в Государственную думу. Его представили три персонажа, выглядящие одиозными даже на общем малоприятном фоне российских законодателей — сенаторы Андрей Клишас и Людмила Бокова и депутат от ЛДПР Андрей Луговой, уличенный в убийстве Александра Литвиненко в Лондоне. 11 апреля 2019 года Дума одобрила во втором чтении документ, известный как «закон о суверенном интернете».

Если он будет принят, в чем нет сомнений, то Роскомнадзор получит широкий контроль над маршрутизацией российского трафика и сможет отслеживать, чтобы за рубеж передавался как можно меньший объем данных. Операторы связи и сервисы будут обязаны использовать только внесенные в реестр Роскомнадзора точки обмена трафиком, соответственно, весь поток будет проходить через государственные фильтры. Власть сможет блокировать каналы, в том числе трансграничные, к любому ресурсу. Кроме того, и это самое главное, при необходимости управление российским сегментом глобальной сети переходит специальному центру под контролем Роскомнадзора. Предусмотренный этим законопроектом механизм, с одной стороны, сможет выполнять функции Великого китайского файрвола, а с другой — позволит российским властям при желании подменять контент.

О власти либо хорошо, либо ничего

Принятые в марте 2019 года законы, запрещающие в интернете критику власти и распространение информации, которую та же самая власть сочтет недостоверной, сразу заставляют вспомнить известную латинскую максиму «о мертвых либо хорошо, либо ничего». Запретив критиковать себя, Кремль признал, что обитатели правительственных зданий как в Москве, так и на периферии — зомби, только притворяющиеся живыми. Это понимают не только оппозиционные СМИ и политики, но и некоторые представители самой власти. Как вполне справедливо заметил депутат Госдумы Сергей Иванов, «если мы дурака не будем называть дураком, он от этого дураком быть не перестанет».

«Принятые законы лежат в русле тенденции на ужесточение контроля над обществом, установления цензуры и подготовки к силовому подавлению массовых беспорядков, — заметил руководитель Левада-центра Лев Гудков. — Ограничения, введенные в последние годы, касаются не только цензуры в СМИ или интернете, росте числа возбуждаемых дел по „экстремистским“ статьям, но и возведению разного рода препятствий в доступе граждан к архивам, к государственной статистике (например, к реестру собственности высших чиновников), блокировке сайтов или запрещению нежелательных организаций. Этот тренд реставрации политических практик, характерных для поздних фаз брежневского социализма, вполне закономерен для нынешнего положения дел, когда резко повысилось социальное недовольство, доходы населения снижаются, растет недовольство в обществе приоритетом геополитических целей в ущерб благосостоянию населения, развитию социальной инфраструктуры и т. п.»⁶.

Это политическая сторона дела. А с юридической точки зрения принятые законы — издевательство над основами права и Конституцией России, провозгласившей свободу слова и равенство всех перед законом: как носителей власти, так и рядовых граждан.

Согласно новым правилам, запрещенной станет «информация, выражающая в неприличной форме явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам Российской Федерации, Конституции Российской Федерации и органам, осуществляющим государственную власть в Российской Федерации». Эта юридическая формула оперирует как минимум двумя неопределенными понятиями: «неуважение» и «неприличная форма». И это неслучайно. «Неуважением» (в отличие от понятия «оскорбление», используемого в законодательных документах) может быть признана любая критика власти и ее представителей как в центре, так и на местах. Столь же неясным является смысл словосочетания «неприличная форма», которое не используется ни в одной статье Уголовного кодекса России и отнюдь не сводится к обязательному наличию нецензурной лексики, иначе именно так и было бы сказано. Юристы наверняка запутаются, можно ли считать «неприличными» и «неуважительными» такие характеристики как «вор», «лгун», «мошенник» и тому подобное.

Наконец, законопроект уравнивает «органы, осуществляющие государственную власть», с официальными символами Российской Федерации, ее Конституцией, обществом и государством. Это прямое издевательство над последними: любое бюрократическое учреждение, например, местный отдел полиции, приобретает столь же сакральное значение, как Конституция России или ее герб.

Столь же ущербным с юридической точки зрения является закон о распространении недостоверной информации. В нем говорится: «Запрещается распространение в средствах массовой информации, а также в информационно-телекоммуникационных сетях недостоверной общественно значимой информации, распространяемой под видом достоверных сообщений, которая создает угрозу жизни и (или) здоровью граждан, массового нарушения общественного порядка и (или) общественной безопасности, прекращения функционирования объектов жизнеобеспечения, транспортной или социальной инфраструктуры, наступления иных тяжких последствий». Такая информация, согласно законопроекту, должна оперативно (без суда) блокироваться в интернете, а ее распространитель будет наказан.

Сразу возникают вопросы: что такое недостоверная информация? кто и как определяет ее достоверность и наличие угрозы жизни и здоровью граждан или массового нарушения общественного порядка? В законе нет соответствующих определений. И поскольку он предполагает незамедлительное удаление информации без решения суда и без проведения каких-либо экспертиз, единственным критерием достоверности или недостоверности, а также наличия угрозы является мнение должностного лица. Российские законодатели фактически воспроизвели пассаж, принадлежащий перу Козьмы Пруткова: «Всякому русскому дворянину свойственно желать не ошибаться; но, чтоб удовлетворить это желание, надо иметь материал для мнения. Где ж этот материал? Единственным материалом может быть только мнение начальства. Иначе нет ручательства, что мнение безошибочно».

***

Усиливающееся наступление Кремля на свободу слова и информации — результат прогрессирующего кризиса путинского режима, его растущей неуверенности в собственном будущем. Российская власть понимает (возможно, интуитивно), что поддержка сокращается, особенно среди образованных и успешных слоев населения. Государственная пропаганда всеми силами отвлекает внимание масс от актуальных проблем страны, но не может переломить эту тенденцию. Соответственно, ставка делается на репрессии, запрещение критики, изоляцию страны от внешнего мира.

Недооценивать эффективность и, следовательно, опасность этого курса было бы неверно. Как уже говорилось, около половины населения России поддерживает законы о фейковых новостях и запрещении критики власти. Это симптом глубокой болезни российского общества. Как и когда оно выздоровеет и выздоровеет ли вообще, неясно. Остается только надеяться.