Мелкий пакостник

Слабоволие политика неизбежно порождает у него страх бессилия.

К весне 1938 года весь опыт действий рейхсканцлера Адольфа Гитлера на международной арене напоминал скверное поведение хулигана, назло дирекции курившего в школьном туалете. Самодур нарочно справлял малую нужду мимо писсуара, ругался «матными словами», а на переменах часто плевался с визгливым криком «На кого Бог пошлет!» Ко всему прочему противный подросток гнусновато кривлялся, обижал девочек, раздавал подзатыльники младшим и отбирал у них мелочь в школьной столовой, а хмурым старшеклассникам украдкой показывал опасную бритву в рукаве. При малейшей попытке отпора он изображал из себя придурка, отчаянно верещал, убедительно бился в истерике — и страшно махал острым лезвием перед лицом оторопелого обидчика.

Связываться с паршивцем никто не хотел, тем более что учился он неплохо.

Человеколюбивые педагоги всех мастей и оттенков регулярно вели воспитательную работу с маленьким гаденышем: в качестве реакции тот божился, обещал исправиться или жалобно ныл, ссылаясь на семейные трудности вкупе с печальным детством. Родителей к директору, конечно, вызывали: вполне благонамеренные папа с мамой разводили руками и показывали учителям медицинские справки. Зарвавшегося хулигана жалели, пытались загрузить общественным трудом и полезной работой в «живом уголке» на пользу братьям меньшим. Здесь неуемный наглец тут же попытался отрезать драгоценные усы заслуженному коту-пенсионеру, мирно дремавшему на солнышке.

И неожиданная развязка наступила мгновенно.

В секунду оценив опасность, пожилой хищник мгновенно прокусил до крови кисть руки пакостнику, который с воплем бросил бритву и позорно бежал с поля боя. Все зрители неравного поединка — независимо от пола, возраста, видов и классификаций по Дарвину — пришли в неописуемый восторг, включая аквариумных рыб, выразивших собственную позицию одобрительным молчанием.

В качестве поощрения победитель получил лишнее блюдечко молока.

Однако исподтишка терроризировать элитную школу злобный подросток не перестал, а руководитель кружка даже получил строгий выговор от администрации за плохое воспитание подопечного кота, показавшего зубы и когти без всякой серьезной причины. Его кусачий ответ на обычную шалость трудного ребенка был признан дирекцией неадекватным. Ведь никто из очевидцев эксцесса, включая самого кота, не мог сказать с уверенностью, собирался ли бедный мальчик на самом деле отрезать ему усы или просто неудачно баловался по причине дурной наследственности. Иные критики даже предлагали обсудить вопрос о дисциплинарном изгнании дерзкого животного — разумеется, кота — из стен учебного заведения на улицу, но не добились поддержки большинства на педагогическом совете. Защитники фауны пригрозили скандалом. История оказалась шумной, бесчисленные заседания по делу сопровождались бесконечными прениями и резолюциями.

В итоге в привилегированной школе остались оба: и кот, и хулиган.

Каждому поставили на вид, призвав к ответственному поведению.

Новую бритву бессовестный пакостник завел себе быстро. И далее вопрос заключался только в том, кого он первым полоснет по глазам в своем безнаказанном раже.

Непоколебимое решение

Искренний страх сэра Невилла Чемберлена перед новой войной в Европе заразил британского премьер-министра географическим мракобесием. «Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, что Франция и мы ничего не можем сделать для спасения Чехословакии от вторжения немцев, — писал он 20 марта 1938 года в частном письме. — Поэтому я отказался от всякой мысли о предоставлении гарантий Чехословакии или Франции в связи с ее обязательствами перед этой страной». С точки зрения Чемберлена, британские и французские дивизии не имели практических возможностей для развертывания в богемских горах с целью защиты Чехословакии от германской агрессии. 

Подобные утверждения можно объяснить лишь глупостью или изменой.

Театр военных действий отнюдь не ограничивался Богемией. Глава Кабинета Его Величества, как назойливую муху, гнал от себя банальную мысль о том, что англо-французские войска, в разы превосходившие Вермахт, могли серьезно угрожать рейху на его западной границе, а соединенные силы флотов — из акватории Северного моря. В воздухе союзная авиация тоже имела ощутимое преимущество над Люфтваффе. Италия воевать с Великобританией и Францией не собиралась. В Верховном командовании Вермахта (Oberkommando der Wehrmacht: далее ОКВ) было от чего закручиниться. И немецкие генералы недаром пребывали в скорбной печали.

Для проведения сложной кампании против Чехословакии требовалось привлечь почти все 36 германских дивизий. Боевые действия пришлось бы вести в горной местности с ограниченными возможностями для маневра. Республика располагала сильными оборонительными позициями в Судетах и в течение двенадцати часов с момента объявления мобилизации могла ввести в бой сразу 12 дивизий, а еще 33, как полагали сотрудники Абвера, подлежали последующему развертыванию. Стремительный прорыв к Праге выглядел сомнительным. При этом на Западе против 100—120 союзных дивизий рейх оставлял лишь 13 соединений, по преимуществу укомплектованных резервистами, поэтому с математической точки зрения поставленная фюрером задача не имела решения. Но Гитлер делал ставку не на формальную силу, а на робость оппонентов, обнулявшую их превосходные ресурсы.

10 апреля должность премьер-министра Французской Республики занял Эдуард Даладье — храбрый офицер в капитанском чине и кавалер ордена Почетного легиона. В отличие от Чемберлена, уповавшего на стратегию уступок, участник Верденской битвы смотрел на ситуацию трезво и разделял прагматичные взгляды своего министра иностранных дел Жоржа Бонне. Он верил в способность нацистов развязать новую войну, но считал целесообразным оттягивать ее начало до последнего и продолжать вооружаться в благоприятных условиях мирного времени. Однако тем самым французы отдавали Берлину стратегическую инициативу вместе с немалыми возможностями по укреплению и расширению своего потенциала за счет более слабых соседей.

Время работало не на Париж, а на Берлин.

Психологическое преимущество Гитлера над оппонентами заключалось в его экспрессии непризнанного художника и завидных актерских способностях. Чемберлену и Даладье фюрер умело являл себя в образе искреннего националиста — честного солдата-фронтовика, якобы переживавшего за версальское унижение своего оскорбленного народа. Великая война 1914—1918 гг. потеснила традиционные ценности XIX века в европейском мироощущении — и вместо проповеди Богочеловека христиане все чаще слышали речи сверхчеловека. Национализмы насыщали общественно-политическую и социальную жизнь: на этом фоне Гитлер выглядел эксцентриком, но вполне понятным, чьи желания отвечали духу времени.

Волею исторических обстоятельств 3,5 млн судетских немцев оказались за пределами фатерланда в положении угнетенного меньшинства. После аншлюса Австрии в Судетской области проходили большие демонстрации под лозунгом «На Родину в рейх!» В родную гавань хотели миллионы людей. Вопрос казался логичным: почему бы не разрядить ненужное напряжение и не предотвратить бестолкового кровопролития?..

Подобная риторика демотивировала, расслабляла — и как будто отвечала поиску приемлемого компромисса. «Германия победит по всей линии», — сказал в частной беседе британский посол сэр Невилл Гендерсон рейхсминистру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу. Он вряд ли кривил душой, когда рассказывал в нюрнбергской камере о том, как англичане в 1938 году «весьма ясно понимали суть судетского вопроса». В свою очередь Гендерсон не стыдился употреблять в разговорах столь бранный эпитет, как «проклятые чехи». Предпочтения посла Его Величества поддерживали на родине. «До чехов нам дела нет», — гласил заголовок пространной статьи, опубликованной на страницах британского таблоида Daily Mail, а прозорливые предупреждения сэра Уинстона Черчилля казались алармистскими и пессимистичными. Западные лидеры упрямо не видели подлинных целей Гитлера, желавшего избавить мир от бремени совести, и столь же упорно не хотели вникать в запутанные межнациональные проблемы стран Центральной Европы.

24 апреля Конрад Генлейн — лидер Судетской немецкой партии (Sudetendeutsche Partei: далее СДП) — во время публичного выступления в Карловых Варах потребовал от республиканского правительства автономного статуса для области. Грядущие муниципальные выборы обещали победу кандидатам СДП, и Гитлер, совершавший в первой половине мая официальный визит в фашистскую Италию, был уверен в успехе миссии своего ставленника. Ему предлагалось давить на Кабинет премьер-министра Чехословацкой Республики Милана Годжа и провоцировать внутренний конфликт, чтобы дать рейху необходимый повод для вмешательства в ситуацию. 17 мая Генлейн начал переговоры с правительством на фоне перемещений частей Вермахта в восточных районах рейха, объяснявшихся обычными весенними маневрами.

Однако Прага отреагировала на майский кризис энергично.

Ночью 21 мая чехословацкие власти с санкции президента Эдварда Бенеша начали частичную мобилизацию: призыву в войска подлежали резервисты I категории запаса и технические специалисты. Принятые меры вкупе с демаршами англо-французских дипломатов остудили воинственный пыл фюрера, по существу впервые встретившего сопротивление. Спустя двое суток он заявил об отсутствии каких-либо агрессивных намерений по отношению к Чехословакии и опроверг слухи о концентрации войск Вермахта на границе.

Европа выдохнула с облегчением, но расслабилась напрасно.

С точки зрения нацистского диктатора, Бенеш демонстративно унизил его в глазах мирового общественного мнения — и это сразу после триумфального аншлюса Австрии! Яростное возбуждение разгневанного вождя не имело пределов. 28 мая на берлинском совещании с представителями высшего военно-политического руководства рейха Гитлер категорично приказал завершить все необходимые мероприятия для подготовки военной акции против соседнего государства ко 2 октября. «Стереть Чехословакию с карты — мое непоколебимое решение!» — заявил фюрер близким соратникам.

18 июня директива № 42/38 рейхсканцлера поступила в ОКВ.

Взволнованный генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель получил успокоительную пилюлю в виде торжественного обещания своего Верховного Главнокомандующего: «Франция не выступит <…> поэтому Англия не вмешается». Теперь конечной целью плана «Грюн» становился военный разгром Чехословакии. В кратчайший срок предполагалось концентрическими ударами четырех германских армий из Богемии, Австрии и Баварии уничтожить войска противника в приграничных областях, не дав им отступить в Словакию и Прикарпатье.

Государственные изменники

Гитлеровские гарантии мира на Западе успокоили только Кейтеля.

Начальник Генерального Штаба сухопутных войск генерал артиллерии Людвиг Бек видел в происходивших событиях нечто большее, чем просто острое противоречие между желаниями фюрера и возможностями Вермахта. В своих сумасбродных планах Гитлер упрямо тянул Германию в пропасть, а безумие нацистского рейха, как отмечал один из современников, характеризовавший взгляды генштабиста, «заключалось в терроре, тирании, коррупции, презрении к христианским заповедям». 16 июля совестливый офицер подал меморандум генерал-полковнику Вальтеру фон Браухичу, командовавшему сухопутными войсками, с предложением о коллективной отставке представителей военного командования, должной предотвратить начало самоубийственной войны.

В частности Бек писал своему непосредственному начальнику:

«На карту поставлен вопрос о существовании нации. История заклеймит руководство Вооруженных Сил кровавой виной, если они не будут действовать в соответствии со своими профессиональными и государственно-политическими качествами и совестью. Их послушание солдата имеет границы там, где их знания, их совесть и их чувство ответственности повелевают им отказаться от выполнения приказа. Если к их советам и предупреждениям в такой обстановке не прислушиваются, тогда они имеют право и обязаны перед народом и историей уйти со своих постов. Если все они будут действовать сплоченно в своей решимости, проведение военной операции станет невозможным. Тем самым они уберегли бы Отечество от самого худшего — гибели».

Собственные политические тезисы Бек излагал так:

«За фюрера¹, против войны, против правления партийных бонз, за мир с Церковью, за свободу мнений. Положить конец террору служб безопасности, восстановить справедливость, сократить наполовину пожертвования для партии, прекратить строительство дворцов, больше строить жилья для простых людей, больше прусской простоты».

Однако Браухич остался глух к увещеваниям старого генштабиста. Своего ближайшего подчиненного заслуженный генерал бросил.

На потаенном совещании, состоявшемся 4 августа дома у Браухича с участием группы старших офицеров, позиция начальника Генерального Штаба не получила корпоративной поддержки. «Отказываюсь одобрять любые военные авантюры национал-социалистов», — гордо заявил робким коллегам Бек и через две недели подал рапорт об отставке с занимаемой должности. Гитлер узнал о подозрительном меморандуме, но не придал ему серьезного значения, ограничившись воспитательными речами для молодых офицеров, а преданный партии полковник Альфред Йодль, возглавлявший штаб оперативного руководства ОКВ, презрительно назвал умников-генштабистов сборищем нытиков. Отставку оппозиционного генерала фюрер принял не без удовольствия, но запретил предавать ее гласности до завершения конфликта с Чехословакией.

Теперь у Бека возникла масса свободного времени — ведь его даже не пригласили на беседу в Гестапо.

Трудно представить себе столь же травоядную историю в СССР. Летом 1938 года органы НКВД уничтожали в сутки примерно по тысяче «врагов народа», включая с десяток истерзанных и избитых до полусмерти представителей начальствующего состава Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Жесточайшему контролю сталинской власти подлежали не только действия и разговоры, а самые помыслы командиров и бойцов, воспитывавшихся в духе беззаветной преданности Коммунистической партии. Она олицетворяла коллективную истину в последней инстанции и несогласным с ее практиками не оставалось места в жизни в период безжалостного обострения классовой борьбы. «Мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью», — откровенно заявлял с высокой трибуны секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Сталин под бешеные аплодисменты восторженных слушателей. Эксцентрик Гитлер и представить себе не мог масштабов подобного террора против собственной армии, партии и немецкого народа. Лишь шесть лет спустя диктатор пожалел о том, что не подверг свой генералитет жестокой чистке по советскому образцу.

Роковые последствия просчета фюрера сказались быстро. К концу августа 1938 года небольшая группа его оппонентов из числа недовольных офицеров Вермахта и штатских критиков режима перешла безусловную грань, отделявшую терпимое нытье — по выражению верноподданного Йодля — от государственной измены.

В узкий круг заговорщиков, кроме Бека, вошли бургомистр Лейпцига Карл Герделер, дипломат Ульрих фон Хассель, генерал пехоты Эрвин фон Вицлебен, командовавший 1-й армией на франко-германской границе, генерал-майор граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельд, командовавший 23-й пехотной дивизией в III (Берлинском) военном округе, генерал-майор Эрих Гепнер, командовавший 1-й легкой дивизией² в VI (Мюнстерском) военном округе, полковник Ганс Остер — один из старших офицеров Абвера, близкий к адмиралу Вильгельму Канарису, отставной ротмистр Эвальд фон Клейст-Шменцин и другие оппозиционеры, придерживавшиеся христианско-консервативных взглядов. Для них верность присяге и другие ценности германского офицерского корпуса уже значили куда как меньше, чем любовь к родине и ее гражданам. В армии «традиции были гораздо старше, а дух более аристократичен», как отмечал немецкий историк Карл Деметр, подчеркивавший этическое значение усилий заговорщиков независимо от конечного результата.

Новый начальник Генерального Штаба генерал артиллерии Франц Гальдер разработал план переворота, сводившийся к следующим мероприятиям. Популярность Гитлера и его социальной политики в глазах трудящихся представляла серьезную проблему. Однако конспираторы собирались оправдать дерзкую акцию по изменению государственного строя стремлением предупредить новую войну, грозившую неизбежной катастрофой немецкому народу. Из ОКВ Гальдер получал уведомление о нападении Вермахта на Чехословакию не позже, чем за 48 часов до установленной даты. С этого момента план вступал в действие — и главная роль в захвате правительственных учреждений в столице отводилась военнослужащим 23-й дивизии. Им обещали поддержку руководители берлинской полиции, контактировавшие с вездесущим Остером.

Дальнейшая участь фюрера описывалась по-разному.

По наиболее популярной версии, Гитлера предполагалось предать чрезвычайному военному суду на основании накопленных материалов, по другой — освидетельствовать и объявить душевнобольным, по третьей — расстрелять на месте, сфабриковав необходимые объяснения задним числом. Настоящую миссию охотно согласился исполнить офицер Абвера Фридрих Хайнц, готовый со своими людьми занять здание рейхсканцелярии. В случае успеха переворота в качестве переходной формы правления в Германии устанавливалась военная диктатура с привлечением к власти гражданских экспертов, сочувствовавших оппозиции.

Однако план требовал моральной поддержки западных союзников — и в этом была его ахиллесова пята. При помощи разных эмиссаров заговорщики довели до британских политиков свою настоятельную просьбу придерживаться твердой позиции в отношениях с Гитлером и принципиально отвергать все его притязания. Черчилля, встречавшегося в Лондоне с Клейстом³, поразила его искренность, но будущий премьер обладал в августе 1938 года гораздо меньшим влиянием, чем, например, «миротворец» Гендерсон, готовый идти на любые уступки фюреру. «Англия не станет рисковать ни одним моряком или летчиком из-за Чехословакии. Обо всем можно договориться, если не применять грубую силу», — считал посол.

Чопорные англичане, кичившиеся вековыми традициями джентльменского поведения, зачастую не понимали реалий нацистского режима и степени личных рисков, вынуждавших оппозиционеров ставить на карту жизнь вместе с честью. «Да ведь то, что вы предлагаете, это измена родине!» — укорял дипломатический советник Королевского Министерства иностранных дел сэр Роберт Ванситтарт обескураженного Герделера. В свою очередь один из представителей разведывательной службы Великобритании в сердцах квалифицировал намерения немецких заговорщиков⁴ как «гнусное бесстыдство». С точки зрения подданных Его Величества короля Георга VI, изменять своему государству считалось предосудительным и некрасивым.

Сытый голодного не разумеет.

«Удача как с неба свалилась!»

В начале осени кризис обострялся с каждой неделей.

Передовицы The Times призывали Прагу разумно выбрать меньшее зло и отдать рейху проблемную территорию. «Преимущества от создания в Чехословакии однородного государства могут оказаться серьезнее, чем недостатки, которые повлечет за собой потеря населенной немцами приграничной Судетской области», — утверждала 7 сентября влиятельная газета, забывая упомянуть о последствиях утраты укрепленных позиций в Богемии. Бенеш шел на уступки немецкому меньшинству, но Генлейн категорически в них не нуждался и в соответствии с берлинским инструкциями прекратил диалог с правительством.

В качестве ориентировочной даты военной готовности войск на чехословацкой границе Гитлер назвал 28 сентября. Соответственно, точную дату нападения Гальдер должен был узнать в полдень накануне. Фюрер чувствовал себя неуверенно, впадал в истерику и клеймил отборными словами генерала пехоты Вильгельма Адама, поставившего под сомнение удержание укреплений на Западе в случае войны с Францией. Браухич услышал в свой адрес хлесткие обвинения в трусости и неспособности руководить боевыми действиями.

12 сентября во время пафосного выступления на X съезде НСДАП, проходившем в Нюрнберге, Гитлер потребовал от Праги справедливого отношения к судетским немцам, в противном случае пригрозив принудить к тому правительство Чехословакии. Бурным ответом на пламенную речь фюрера стали волнения в Судетах, продолжавшиеся несколько дней, с требованием ввода войск. Генлейн, сбежавший в Берлин, заявил о единственном способе решить больной вопрос при помощи присоединения мятежной области к рейху. Вопрос заключался в том, как поведут себя в этом случае французы, обещавшие защищать Чехословакию.

Однако 13 сентября после долгого совещания министров Даладье склонился к целесообразности заключить сделку с Берлином путем территориальной уступки в обмен на гарантии мира. Скорее всего, на премьера и президента произвели впечатление намерения англичан: масштабы своей помощи Франции в случае войны с Германией они оценили всего в 150 самолетов и две пехотных дивизии на протяжении первого полугода боевых действий. В подобной невеселой ситуации Даладье решил искать компромисса и поручить трудную миссию британскому премьеру. «Чемберлен был уже старым человеком и руководствовался убеждением, что в мире нет такой проблемы, которую бы в душевной, спокойной обстановке не могли решить два порядочных, здравомыслящих человека», — сообщал немецкий историк Вальтер Герлиц. Британскому премьеру шел седьмой десяток.

Он немедленно отправился самолетом в Мюнхен под гром аплодисментов журналистов, искренне мечтавших о сохранении европейского покоя. В истеблишменте почти никто, кроме разозленного Черчилля, войны не хотел. «О Боже! Удача как с неба свалилась!» — воскликнул Гитлер, прочитав срочную телеграмму главы Кабинета Его Величества с просьбой о безотлагательной встрече. Фюреру даже не пришло в голову перенести ее куда-нибудь на Рейн и ускорить прием Чемберлена. Персональный визит британского премьера вызывал у диктатора радостное головокружение от успехов.

Ведь еще 13 сентября Гитлер чувствовал себя в полном тупике. В его политическом арсенале не осталось других инструментов, кроме спланированного вторжения в Чехословакию. Крайней датой операции считалось 1 октября. Но неуверенный диктатор страшился непредсказуемой реакции Великобритании и Франции, чье вмешательство означало бы неизбежный разгром рейха. Теперь же вдохновленный рейхсканцлер в восторге сжимал в руке заветную телеграмму — и вновь чувствовал себя победителем, выигравшим изнурительную войну нервов против «коллективного Запада».

Встреча двух лидеров, состоявшаяся 15 сентября в Бергхофе в баварском Берхтесгадене, прошла более чем конструктивно. Чемберлен согласился с целесообразностью отделения Судетской области, но указал на необходимость поддержки своей личной точки зрения Кабинетом Его Величества. «Требование судетских немцев о предоставлении им права на самоопределение и свободу должно быть теперь в какой-либо форме выполнено», — так чуть позже пересказал Гитлер заявление высокого гостя фон Риббентропу.

Решающие слова в истории чехословацкой драмы прозвучали из уст западного политика, поэтому все дальнейшие обсуждения в целом уже носили предсказуемый характер. Вопрос заключался только в том, окажет ли Чехословакия нежелательное сопротивление агрессору без прямой помощи Франции и Великобритании, пожелавших остаться в стороне. Впрочем, Чемберлен еще надеялся убедить упрямого Бенеша не противиться судьбе, а прибодрившийся рейхсканцлер пообещал британскому премьеру не предпринимать никаких акций до завершения двусторонних консультаций. «У меня создалось впечатление, что передо мною человек, на чье слово можно положиться», — заявил соратникам довольный Чемберлен после благополучного возвращения в Лондон.

Гитлер не мог скрыть ликования.

«Речь идет уже не об автономии для судетских немцев, но о присоединении Судетской области к Германии», — гласил циркуляр имперского министерства иностранных дел, разосланный на следующий день в зарубежные посольства. Правительства Венгрии и Второй Речи Посполитой настойчиво приглашались Берлином взять свою долю чехословацкого пирога с учетом проблемного переустройства стран Центральной Европы после распада Австро-Венгерской империи. Варшава оспаривала у Республики Тешинскую Силезию, область Орава, находившуюся к северу от Западных Татр, и словацкий Спиш, а Будапешт — южные районы Подкарпатской Руси и Словакии. Гитлер столь же умело играл на национальных противоречиях, как и Сталин — на капиталистических, поэтому фюрер не пренебрег возможностью отчитать венгерского премьера Бела Имреди за нерешительность в своих требованиях к Праге. Чем больше соседей удалось бы повязать соучастием в разделе чехословацких земель, тем лучше выглядел бы нацистский диктатор в качестве защитника интересов германского народа.

16 сентября британский Кабинет поддержал точку зрения своего премьера.

На следующий день в Баварии Генлейн приступил к формированию добровольческого легиона из судетских немцев. Его бойцов предполагалось вооружить австрийским оружием и использовать для участия в мелких стычках в приграничной зоне. Легионеры создавали нужный шум за политической сценой и своими действиями оказывали необходимое психологическое давление на всех участников конфликта.

18 сентября в Лондон прибыли Даладье и Бонне: они быстро нашли общий язык с Чемберленом. «Велика жертва, которую должно принести правительство Чехословакии во имя мира», — гласила совместная нота двух государств, призывавших Прагу смириться с неизбежным отделением Судетской области. Через несколько дней Чемберлен должен был возобновить спасительные переговоры с Гитлером, чтобы сообщить ему положительные новости до того опасного момента, когда пять армий Вермахта завершат оперативное развертывание. В свою очередь фюрер собирался разыграть настоящий спектакль перед наивным британским премьером, чтобы аннексировать Судеты буквально до конца текущего месяца. Пожилой и наивный глава Кабинета Его Величества не понимал, что играет с шулером и шантажистом, воспринимающим любые уступки в качестве слабости, способной лишь разжигать аппетит.

Однако 20 сентября международная ситуация обострилась.

Кабинет Годжа отверг «миротворческие» предложения, в перспективе грозившие Республике неизбежной потерей суверенитета в пользу рейха. Тогда аккредитованные в Праге англо-французские послы сэр Бэзил Ньютон и Виктор де Лакруа немедленно предупредили министра иностранных дел Камиля Крофту о незаинтересованности их правительств к дальнейшей судьбе Чехословакии. Бенеш и его соратники, включая представителей армейского командования, пали духом и почувствовали себя преданными — со всех сторон их демократическую Республику окружали алчные соседи.

21—22 сентября Варшава и Будапешт эгоистично потребовали от Праги проведения плебисцитов на спорных территориях, а легионеры Генлейна захватили пограничные городки Аш и Хеб (Эгер). В итоге Бенеш и Годжа побоялись остаться в одиночестве. Поздним вечером 21 сентября руководители Чехословакии согласились принять унизительные предложения Чемберлена и Даладье. «Нас подло предали», — пояснил усталый Бенеш в частном разговоре.

Окончание в следующем номере