В богатой коллекции Генерального штаба генерал-майора Алексея фон Лампеⁱ из собрания Гуверовского архива Стэнфордского университета (Hoover Institution Archives, Stanford University) в Пало-Альто (США) особое место занимают источники, связанные с его служебной деятельностью в качестве начальника делегации по делам военнопленных и беженцев в Дании, Венгрии и Германииⁱⁱ. В осведомительных целях в распоряжение фон Лампе поступали сводки материалов из советской России, составлявшиеся в зарубежных военно-дипломатических представительствах Русской армии генерал-лейтенанта барона Петра Врангеля на основании донесений и свидетельств беженцев, сумевших покинуть РСФСР.

Настоящие сведения позволяют составить впечатление о реалиях политики «военного коммунизма», которая привела к разрушению хозяйственной жизни, резкому падению производительности трудаⁱⁱⁱ и сверхсмертности населения, в том числе в столичных центрах^iv. Так, например, на 1 февраля 1917 года население Москвы составляло 2,017 тыс. человек, а на 26 августа 1920 года — 1,028 тыс.^v По заявлению члена Политбюро ЦК РКП(б) и председателя Совнаркома РСФСР Владимира Ленина, выступавшего на IX съезде Советов в декабре 1921 года, военно-коммунистический опыт «был великолепен, высок, величественен, имел всемирное значение»^vi. Однако прямым следствием социалистического экспериментирования стало резкое ухудшение условий жизни и падение ее качества, в результате чего в 1918—1920 гг. погибли миллионы людей.

Вниманию читателей «Русского слова» предлагается описание бытового положения Петрограда^vii, находившегося летом 1920 года под властью председателя Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, кандидата в члены Политбюро ЦК РКП(б) Григория Зиновьева^viii, входившего в ленинское окружение. Стойкостью и мужеством революционный трибун не отличался. Будучи одним из вождей большевистской партии, Зиновьев легко впадал в панику, когда требовалось рисковать. В октябре 1917 года он не только голосовал против решения ЦК о вооруженном восстании, но и исчез в ночь переворота, пытаясь на всякий случай создать себе алиби на случай поражения ленинцев^ix.

Петроградский диктатор чувствовал себя уверенно, лишь опираясь на грубую силу, и тогда его жестокость не знала границ. 17 сентября 1918 года газета «Северная Коммуна» опубликовала кровожадное заявление председателя Петросовета: «Мы должны увлечь за собой девяносто миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожить»^x. По распоряжениям Зиновьева сотнями расстреливались бывшие офицеры, представители интеллигенции и «буржуазно-эксплуататорских классов», он требовал брать заложников не только из числа монархистов и либералов, но и социалистов^xi, выступал инициатором «насильственного переселения пролетариев из подвалов в барские квартиры»^xii. Любая критика и несогласие беспощадно подавлялись.

Петроград под властью Зиновьева переживал тяжелое расстройство всей социальной жизни. «Опять пошла полоса голода, разрухи и вместе с ней полоса диких реформ, которые не исполняются, разрушая только старое, — записал в дневнике 9 января 1919 года магистр японской словесности в должности приват-доцента Петроградского университета Сергей Елисеев, служивший ассистентом и секретарем в отделе восточных древностей Археологической комиссии. — История углубления революции и социализации нашего строя, по моим наблюдениям, идет скачками. Так весной [1918] обострился продовольственный вопрос, и затем посыпались реформы на высшую школу. Теперь мы наблюдаем то же самое. С продовольствием катастрофически, потому что даже мешочники^xiii не хотят продавать за деньги, а выменивают хлеб на папиросы и т. п., а власть, захватывая Эстляндию, запрещает оттуда вывоз»^xiv.

Зиновьев выступал за стратификацию и политическое разделение петроградцев по продовольственному снабжению. Представителям бывших имущих классов — людям «третьей категории» — выдавался ничтожный паек (1/16, 1/8, 1/32 фунта^xv), «чтобы, нюхая его, они не забывали запах хлеба»^xvi.

Публикуемый источник описывает санитарно-бытовое состояние Петрограда полтора года спустя, когда падение жизненного уровня горожан достигло критического уровня. К сожалению, нам не удалось установить имя врача-беженца, чьи свидетельства послужили основой для отчета.

Санитарное состояние Петрограда

(Сведения от прибывшего из Петрограда практикующего врача, от начала июня [1920])

Так как официальные сведения о заболеваемости в Петрограде неточны и не соответствуют действительности, то сведения о пятнистом и возвратном тифе отсутствуют в руководящих санитарных учреждениях. Это можно объяснить тем, что состояние санитарных учреждений столицы совершенно невероятно. С другой стороны, население города это хорошо знает и всячески старается перенести болезнь дома, ибо советская власть не настаивает на обязательной перевозке тифозных в больницы. Часто врачи сами оставляют больных дома, ибо условия питания там лучше. Такие больные вообще не регистрируются, или им ставится диагноз, не соответствующий действительности. Число таких незарегистрированных больных весьма велико.

Судить о положении госпиталей в Петрограде можно по Центрально-Красноармейскому госпиталю (бывший Николаевский военный госпиталь^xvii), который, пожалуй, находится еще в более привилегированном положении у окружного военного начальства. С 1-го февраля этот госпиталь специально приспособлен для больных пятнистым тифом и рассчитан на 2300 больных. В конце января в Петроград прибыли с фронта 10 000 тифозных, для которых не хватило места в госпиталях. Положение их в вагонах, [стоящих] на путях под Петроградом, было неописуемо: больных едва кормили, и они были лишены всякой медицинской и санитарной помощи. Врачей совершенно при них не было. Больных не мыли, и никого не было, чтобы подать им даже воды. Многие отморозили себе руки и ноги и заболели воспалением легких^xviii. Не только [бойцы] прибывающие с фронта, но и принадлежащие к петроградскому гарнизону тифозные больные содержатся грязно. Чесотка меж ними очень распространена. Почти все переболели пятнистым тифом. Поступающие в госпиталь должны подвергнуться основательному обмыванию, но таковое затрудняется [в связи с] отсутствием мыла и горячей воды. Потому большинство больных поступают покрытые паразитами, благодаря чему болезнь переносится и на санитарный персонал.

Больные получают в сутки полтора фунта черного хлеба, плохо пропеченного, с примесью овса или кукурузной муки. К обеду дают суп из капусты (мороженой) с картофелем и треской (или селедкой). Тяжелые больные получают водянистый мясной суп из конины и немного пшеничной или ячменной каши. К ужину больным дают разбавленный обеденный суп.

Кофе и чай выдаются только в виде суррогатов. Белого хлеба, молока и яиц совершенно не дают.

Заметен полный недостаток предметов необходимости для ухода за больными, так, напр[имер], на полтораста-двести больных имеется 1-2 термометра. Лекарств имеется очень мало, многие совершенно отсутствуют, как, напр[имер], двууглекислая сода, пирамидон, фенацетин, касторовое масло. Хинин, камфарное масло имеются в очень ограниченном количестве. Последнее приготовляется вместе с минеральными маслами, что имеет следствием нарывы в местах впрыскивания.

Операции производятся при очень невыгодных условиях: стерилизация инструментов и перевязочных материалов производится лишь поверхностно, ввиду отсутствия спирта и кипятка. Температура в операционной достигает 3—6 град[усов] Реом[юра]^xix, так что члены больных застывают при операции. Ваннами пользоваться нельзя ввиду того, что водопроводы не действуют. Прачечная и дезинфекционная камера действуют очень неравномерно. Температура в палатах для больных редко поднимается выше 6 град[усов] Реом[юра].

В покойницкой анатомического отделения собирается много тел ввиду отсутствия гробов и средств для их вывоза.

Личный состав госпиталей, особенно сиделок, работает исключительно ввиду более значительного пайка, который, однако ж, все же недостаточен. Сиделки совершенно не подготовлены и не годятся для ухода за больными: они голодные, грубые и ленивые, равно обкрадывают больных и госпиталь.

Врачи совершенно переутомлены, имея каждый от 150—300 больных. Работа во многих госпиталях, недостаточное питание, холод на службе и дома, постоянное недоверие [властей] и контроль, личная небезопасность и опасность заразиться — все это подорвало последние силы врачей и расстроило нервы. Заболеваемость между врачами весьма велика. Санитарное положение петроградского гарнизона граничит с катастрофой. Довольствие солдат недостаточно. Недостаток топлива, мыла, бань привел казармы в неописуемо грязное состояние: они переполнены паразитами^xx. Солдаты болтаются на улицах, переполняют трамваи, толкутся на рынках, торгуют из-под полы и этим распространяют болезни.

Научная жизнь совершенно замерла^xxi. Нет газа, спирта, керосина, лекарств и аппаратов^xxii; дров можно получить в очень ограниченном количестве. Нельзя получить животных для опытов.

Голодные, мерзлые и нервные профессора и студенты, теряющие свои силы от больших расстояний, гонимые пешком с одного места службы на другое, не в состоянии отдаться полностью науке. Учебников получить нельзя, медицинских журналов не издается. На медицинском факультете 1 и 2 курсы мобилизованы для борьбы с пятнистым тифом, 5 курс выпущен раньше времени в январе, так что занятия происходят только на 3 и 4 курсах. Уже с 1915 года Медиц[инский] Факульт[ет] выпускает плохо подготовленных врачей.

По мнению осведомителя, все население Петрограда (при единичных исключениях) должно переболеть «испанкой» и пятнистым тифом, ибо все частные квартиры в Петрограде стали весьма антисанитарны и нездоровы. Ввиду отсутствия водоснабжения вся грязь выбрасывается на лестницу, дворы, а то и просто на улицу. Несмотря на дни недели, указанные для чистки домов и улиц, дома обратились в клоаки, а улицы очень загрязнены. Пока лежал снег и были морозы [по]следствия этого были незаметны, но с началом тепла эпидемии должны развиться с ужасающей силой.

Зимой во многих квартирах температура — ниже нуля. Обитатели [квартир] никогда не раздеваются, сидя дома в шубах, и на ночь закутываются в разные платки и одеяла. В течение многих месяцев обыватель не моется и не стирает своего белья. Следствием этого [становится] — множество паразитов и тяжелые осложнения при самых легких болезнях. В связи с холодом и голодом на коже детей и стариков образуются затвердения, часто переходящие в раны и очень плохо заживающие.

Для более или менее сносного питания надо зарабатывать в месяц десятки тысяч рублей. Яичного белка можно получить с трудом, хлеб, картофель и зерно получаются в ограниченном количестве и дурного качества. Потому население употребляет много суррогатов чаю и кофе или просто пьет горячую воду. Это вызывает опухание, меняющее лицо до неузнаваемости. Подкожная жировая подкладка [лица] исчезла, силы постепенно пропадают, сердечные мускулы истощаются, и достаточно небольшого физического напряжения или легкой болезни, чтобы совершенно прекратилась деятельность сердца. Мускулы отказываются действовать, и развивается сильнейшее малокровие, вызывающее частые обмороки. Все это отражается на нервной системе, что в свою очередь вызывает ослабление памяти, утомление, апатию, неврастению и невралгию. Психика человека меняется, а голод вызывает фантазию и меланхолию. Человек перестал быть высшим существом и постепенно обращается в «животное для экспериментов».

Новорожденные появляются на свет без жирового покрова и очень скоро умирают ввиду низкой температуры комнат и полного отсутствия молока у матери. Практикующему врачу приходится тяжело, т[ак] к[ак] он не может помочь своим пациентам. Приготовление лекарств требует 3—4 дня, причем их приготовляют небрежно, часто бывают ошибки, приводящие к печальным результатам. Для каждого повторения лекарства требуется новая подпись врача. Самые простые средства для домашнего употребления выдаются только по рецептам. Из провинции тоже доходят слухи, что почти все города в советской России находятся в таком же антисанитарном положении. Необходимо упомянуть, что все лица, проехавшие по железным дорогам, заболевают тифом. Мешочники и возвращающиеся с фронта солдаты являются главными распространителями эпидемий. Хотя советская власть принимает меры для борьбы с таковыми путем устройства бань, но одних их недостаточно, ибо нет мыла, топлива, дезинфекционных камер и прочего. Постоянные регистрации и перерегистрации, реквизиции и митинги не способствуют успеху мер по борьбе с эпидемиями. На конгрессе врачей, собравшемся с 16 по 18 февраля [1920] для обсуждения способов борьбы с тифом, было вынесено постановление, что одними мерами бороться с эпидемиями нельзя. Необходимо бороться с индифферентным отношением населения к паразитам, но ввиду отсутствия необходимых лекарств и препаратов это невыполнимо.

Смертность в Петрограде. Статистическое отделение Комиссариата Здравоохранения опубликовало нижеследующие цифры смертности на 1000 [человек]:

1914 г. — 23,5

1915 г. — 23,5

1916 г. — 23,5

1917 г. — 35,7

1918 г. — 43,6

1919 г. — 74,9^xxiii

Чтобы не слишком преувеличивать цифр, отделение берет в основание цифру всего населения Петрограда, принимая ее в 1 000 000 человек, исходя из того, что Петроградская Коммуна выдала 979 280 продовольств[енных] карточек^xxiv.

На самом деле число выданных карточек превышает число населения на 25—30 %^xxv. Поэтому коэффициент смертности на тысячу [человек] должен быть увеличен и достигает таким образом 100. Чтобы [о]характеризовать эту цифру, необходимо заметить, что в 1848 г., когда в Петрограде была эпидемия холеры, коэффициент смертности достиг 66, и никогда потом до этой цифры не достигал.

То же отделение опубликовало сведения о числе рождения в Петрограде на 1000 [человек], именно:

1914 г. — 26,2

1915 г. — 22,8

1916 г. — 19,4

1917 г. — 15,3

1918 г. — 15,0

1919 г. — 13,0^xxvi

Считаясь с тем, что цифры комиссариата достаточно точны, т[ак] к[ак] районные советы регистрируют смертность довольно аккуратно, и что не приводится никаких сведений о смертности в тюрьмах, надо признать, что приводимые цифры не достигают действительности.

До 1915 года число рождений было выше числа смертных случаев, а в 1919 году число смертных случаев [почти] в 6 раз превысило число рождений.

Цифра в 22 000 является нормальной смертностью в Петрограде; все же остальные случаи надо отнести к эпидемиям и к результатам тяжелых условий жизни.